— А давай, мы вот как сделаем. Ты, Коля, пока прокатись до главного корпуса ШМАСа, и в общежитии койки на обоих займи. А мы тут с Пашей посидим повспоминаем. Все равно шмасовское начальство раньше девяти не появляется. Да, вот еще. Жукову скажи пусть за нами минут через сорок подъезжает. И за это время пусть съездит почту получит. Ну а сам пока ляг отдохни, ты же этой ночью работал. Вот и давай, приводи себя в тонус. Ну, а как мы подъедем, растолкаем тебя и я вас уже Коробицыну сам представлю.

— Хорошо, Сергей Ильич. Забрать твой чемодан, Павел?

— Да, спасибо, я сам потом закину. Ты, Николай, если сможешь, места где потише выбери.

— Ладно, пока.

"И зачем это тебе, товарищ воентехник, мой чемодан понадобился? Правда там кроме пластмассовых пуль, копий писем в НИИ ВВС, да полковой фотографии ничего криминального и нету. Письма мои они уже читали, пули видели, может и фотография их не насторожит. Но все равно, не дело. Хорошо, что я в Саках, догадалась эту фотку прямо в комнате до самого отъезда спрятать. А то ведь местные "Пинкертоны" могли бы и догадаться, откуда все мои знания полковых реалий. А Вершинин хороший дядька оказался. Душевный. Всего минуты три знакомы, а уже хочется ему всю душу излить. Расскажу-ка я ему о своих планах. Ну не станет такой человек без причины толковому делу вредить".

— Сергей Ильич.

— Чего?

— Можно я о последних харьковских делах сразу расскажу?

— Исповедоваться решил? Рассказывай, меня уже мало чем удивить можно.

— Вот эти тексты прочитайте пожалуйста.

— Хм. Давай гляну. А ты сходи-ка пока Паша чаю с булочкой на меня закажи.

Минут через пятнадцать наморщенный лоб полкового комиссара, наконец, разгладился. А глаза его с интересом нацелились на лицо старшего лейтенанта. Пока длилось чтение, комиссар успел выпить чай и доесть выпечку. Очевидно в процессе еды информация им усваивалась быстрее. Сейчас он внимательно оглядел лицо Павлы и снова задумчиво сощурился.

— Об этом Василий мне не рассказывал. Сам ты это придумал?

— Вместе с испытателем Шияновым, кое-что там в Саках опробовали, обсудили. А уже потом я это все систематизировал.

— Чудно.

— А что тут чудного, Сергей Ильич?

— А то чудно, что когда вы по Китаю отчет писали, ты сначала все бурчал, что подготовка у наших пилотов слабая. А вот когда вы уже письменно все оформляли, то сразу все-то вас стало устраивать. Кучу всяких разных хвалебных слов накатали, а про то, что хреново у нас летчиков учат ни гу-гу.

— Да я…

— Что "я"? Знаю я, что с вами тогда беседы провели. Вот после тех бесед, вы все вчетвером сразу стали наше обучение хвалить. Знаю! Но ты, Паша, вот такую пословицу знаешь? "Дорогá ложка к обеду". Если бы ты тогда вот с таким вот документом вылез, может уже несколько месяцев бы правильно бою учились. А? Да могло и прилететь тебе по шапке. И не тебе одному! Но ведь сразу после Китая, твоим словам больше веры бы было. Да и мы бы с комполка сразу же на твою сторону встали бы. Ясно тебе, новатор?!

"Мне-то это ясно. Жаль, Колун всего этого не понял вовремя. Небось, всё своего заветного ордена ждал, чтоб покрасоваться, вот и прочирикал, то что ему продирижировали. Ну и что мне теперь товарищу комиссару ответить. Прав ведь мужик. Кругом прав".

— То, что надо было раньше обо всем говорить, я знаю. Но я, Сергей Ильич, тогда глупый был. Не о деле, а об орденах и об своих обидах я тогда все больше думал. Да еще за юбками я чаще чем за недостатками боевой и летной подготовки поглядывал. И даже если о чем-нибудь таком и думал, то в своей правоте я тогда еще не до конца уверен был.

— А сейчас ты стало быть поумнел, и вот так, разом в правоту свою поверил.

— Не скажу, что поумнел, но ордена на боеготовность летчиков я теперь точно не променяю.

"Задумался, Ильич. Вообще-то у таких людей часто обостренное чутье на вранье имеется. А я же тут врала внаглую. Только мне вот за это вранье ни капли не стыдно. Если мое вранье жизни людские спасет, то плевала я на это. Правда, она должна служить людям, а не вредить".

— Знаешь что, Паша. Вот слушал я позавчера комполка и удивлялся. Ну не может человек за короткое время так сильно поменяться. Не бывает так. Я сейчас гляжу на тебя, и… И, знаешь, Паша, хоть я и коммунист, а невольно перекреститься хочется. Что же с тобой, Паша, случилось такого. Расскажи, а.

"Угу. Это тебе не тетя Соня. Это наш, родной, коммунистический колдун. По прозванию комиссар. Сразу меня раскусил. Никакие ему очные ставки и отзывы не нужны. Такие люди сквозь человека как рентгеном смотрят. Снова, может и надо бы соврать, но врать ему совсем не хочется. Ну а правду сказать я тоже права не имею. Не мною эта история начата, значит, не мне ее заканчивать".

— Можете не верить мне, товарищ полковой комиссар, но стал Павел Колун другим человеком. Не хочу я больше, как бывало раньше куролесить. Хочу по-настоящему к бою готовиться. Некогда мне теперь будет ни водку пить, ни за юбками бегать. А вот учиться самому и других учить, буду сколько сил хватит. Ну, а в чем причина всего этого я не знаю. Учит нас партия в мистику не верить, вот и я верить не могу и не хочу. А нужен ли такой Павел Колун нашему полку – сами решайте.

"Эк, я мудрено завернула. Да-а. Только комиссар и не такого в своей жизни небось наслушался. Его такими кружевами не запутать. Это ведь не кристальной простоты Василий Иваныч, а универсальный коммунистический "Полиграф" Сергей Ильич. Еще пара вопросов и мы точнехонько приедем. Туда, откуда все дороги и тропинки в царство "Матери-моржихи" ведут".

— Да-а-а, Пашка. Вот и не верь после таких чудес в мистику. Если бы я тебя, хулигана саратовского два с лишним года как облупленного не знал, точно бы решил, что с другим человеком сейчас разговаривал. А уж раз ты с водкой и женским полом завязать решил… Это что же за "снежная королева" тебя таким сделала… Успокойся, и не дергайся, никому кроме Василия я про это рассказывать не стану. Да и сам я про твои амурные дела выпытывать не буду. Ладно. Но вот тебе мое слово. За слова свои, Паша, с тебя теперь спрос тройной будет. Хоть раз ты свое обещание не выполнишь, можешь больше ни о чем нас с комполка не просить. Понял меня?

"Нашел чем пугать, однопартиец. За свои слова я всегда ответить могла. Хотя ты, понятное дело, от Колуна такой праведности не ждешь. И как это ты так замечательно сам себе "амурное" объяснение придумал. Даже врать не пришлось".

— Понял. Но еще кое что рассказать хочу. Только прошу Василия Ивановича этим не расстраивать. Вот разрешат мне летать, тогда уж пусть узнает.

— Ну-ка давай рассказывай, без условий. Придумал тоже.

К концу рассказа о "погранцовских полетушках" выражение лица комиссара все более и более становилось озадаченным. На Павлу он глядел уже с легкой опаской.

— Ну-ка, покажь эту пулю.

— Вот такими мы стреляли.

— Сам придумал?

— Да нет же. Я ведь рассказывал. Что с испытателем Шияновым и еще одним из НКВД в Саках такие пули опробовали. Ну вот я и заказал их себе на сколько денег хватило.

— Сколь их у тебя осталось?

— Сто штук с небольшим еще есть. Есть и полная технология производства, даже образцы форм для отливки. Да и кондуктор я с собой привез. Вот только материалы нам местные подбирать придется. И еще, Сергей Ильич, если НКВД продолжит нас поддерживать, то через две три недели здесь в Житомире может появиться новый Центр воздушного боя. Могут и меня туда выдернуть, но я им условие поставил, чтобы обучение с пилотов нашей бригады начинать или хотя бы поровну. Половина наших, половина погранцов.

"Мдя-я. А не зря ли я все комиссару взяла и выложила. Может ведь и обидеться, что сначала с ним и с комполка это не обсудил".

Комиссар задумчиво помассировал шею. Взгляд, которым он одарил Павлу стал даже слегка опечаленным.