Куда девается хвост?

А в самом деле, куда?

Не важно. Главное, что Кейрен не собирается отступать. Насколько его хватит? Двое, трое… сколько получится.

Шелест. Шорох… не тень на стене — в темноте сложно различить хоть что-то. Смрад, который шибает в нос, вытесняя прочие запахи. И рык удается сдержать с трудом.

Не хищники — падальщики.

Трусливые, но если стаей… ничего, как-нибудь… и этот тоже уходит. Снова время. Снова ожидание и жажда, которая мучит, пожалуй, сильней холода. Кажется, язык присох к нёбу, но Кейрен с раздражением заставляет себя отвлечься.

— Ушли, — он возвращается на место, обнимает женщину, которая с трудом сдерживает всхлип.

— Я их боюсь… никого не боюсь, даже умереть. А их вот… не знаю, почему, — она говорит так, что слова скорее угадываются, чем слышатся. — И не того, что убьют… а просто…

— Мы выберемся.

— Конечно, — Таннис хочется в это верить. — Выберемся… и ты поймаешь Грента… и того, кто делает бомбы… настоящего, а не… а я пойду на курсы и стану леди. Куплю себе платье… как ты думаешь, мне пойдет платье?

— Думаю, в платье ты будешь обворожительно.

— Благодарю за комплемент, — церемонно ответила Таннис и добавила. — Но платье я все равно себе куплю сама.

— Как скажешь… упрямое создание.

Она зевнула и как-то, расслабившись вдруг, пробормотала:

— Я тебе верю…

Кейрен услышал их издали.

Протяжный назойливый вой сирены, который, отражаясь от каменных стен, дробился. Звук пробирал до костей, и Таннис, вздрогнув, попыталась вскочить.

— Спокойно, — он стиснул ее, — это свои.

— Для кого? — зло поинтересовалась она.

— Для меня. И для тебя. Ты же говорила, что веришь мне. Веришь?

Молчание. И далекий грохот, будто лавина сошла.

— Веришь? — Кейрен повторил вопрос.

— Верю, — словно нехотя ответила она. — Ты… ты же не бросишь меня?

Не бросит.

Он держал ее, чувствуя, как смыкается кольцо. И потом, поняв, что можно выйти, вышел первым. Выбрался, сполз по камню, цепляясь за показавшуюся гладкой поверхность его пальцами. И те, занемевшие, потерявшие чувствительность, все-таки выдержали вес его тела.

Не упал.

Остановился, прижался к камню спиной. Ждал, дыша судорожно и часто.

И когда в черном зеве прохода показался свет, зыбкий, желтый и после долгой темноты ослепительный, Кейрен поднял руки, крикнув:

— Я здесь!

Замер в напряженном ожидании. С его-то везением и на подземников нарваться недолго. Но нет, тень замерла, велев:

— Представьтесь.

— Кейрен из рода Мягкого олова. Следователь по особым делам… с кем разговариваю?

— Гаршем из рода Темной ртути. Нюхач.

Он приближался медленно, осторожно.

А по следу шли трое, которые напряженно вглядывались в темноту.

— Случилось познакомиться с местными обитателями, — пояснил Гаршем, вежливо кланяясь.

Невысокий изящный, с темными волосами, собранными в хвост на макушке, он пребывал в постоянном движении. И если уж случалось замереть на несколько мгновений, то Гаршем хмурился, а тонкие цепкие пальцы его принимались теребить ленточки, которые во множестве были нашиты на жилет.

— Понимаю, имел счастье познакомиться, — Кейрен вдруг подумал, что выглядит он преотвратно, не говоря уже о запахе, который от него исходит.

Наверх.

К родной квартирке, ныне представлявшейся самым чудесным местом на земле, к горячей ванне и камину, нормальному обеду, коньяку и газетам, визитным карточкам и письмам, скопившимся за время его отсутствия…

Вернется.

Но сначала завершит начатое.

— Со мной девушка. Свидетельница…

…вряд ли начальство обрадует этот статус.

Был спуск и Таннис, которая вцепилась в его руку и не отпускала, несмотря на косые насмешливые взгляды. И подъем. Пещера, куда выволакивали тела.

— Королевские алхимики будут рады подарку, — заметил Гаршем, дернув носом. Носом он обладал чудесным, длинным, массивным с вывернутыми ноздрями, из которых торчали рыжие курчавые волоски. — Вообще, кажется, мы недостаточно внимания уделяли тому, что находится под городом.

В лиловых глазах нюхача горел азарт.

И Кейрен готов был поклясться, что отныне спокойной жизни подземного короля настал конец.

Впрочем, не сожалеть же об этом?

Поднимали по старой лестнице, проржавевшей настолько, что некоторые ступени явно прогибались под весом Кейрена. И Таннис, карабкаясь вверх, цепляясь за перила, тихо материлась.

А на поверхности оба ослепли.

День. И солнце, какое-то невообразимо яркое. От света режет глаза и слезы сами сыплются. Кто-то дергает, спрашивает, а голоса громом отдаются в висках. Кейрен трясет головой, но становится лишь хуже.

Что-то суют в руки.

Требуют выпить. Он пьет и кашляет, до того обжигающая жидкость.

На плечи набрасывают теплый плащ, но… вдвоем все равно теплей. И странно, что мерзнуть он начал только сейчас.

— Все будет хорошо, — он кричит Таннис, силясь прорваться сквозь гул в голове. — Все будет хорошо…

Уже Кейрен держится за нее, не то опасаясь, что заберут, не то — что она сама, упрямая испуганная женщина, — а ее страх он ощущает едва ли не острее, чем собственный, — сбежит.

Экипаж. И шторки задернуты.

Блаженство полумрака. Скрип рессор. Колеса громыхают по мостовой, звенят подковы.

— Пройдет, — Кейрен прижимает свою свидетельницу к себе и гладит по грязным слипшимся волосам. — Это потому что мы выбрались… и здесь света много, а там — темнота… и тихо.

Она кивает и все равно дрожит.

Холод тому виной?

Или… ей страшно? Ничего, Кейрен сумеет справиться с ее страхами. Вот только надо до управления добраться и…

…экипаж остановился перед знакомым серым зданием. Невысокое, странно приземистое, оно, казалось, прочно вросло в землю. И бордюр из красного кирпича, единственное украшение, лишь подчеркивал тяжеловесное уродство строения.

Главная лестница. Дубовая дверь с длинной бронзовой ручкой, которую дежурным дважды в день вменялось натирать до блеска. Каменный пол и отраженные в темном граните огоньки, создававшие иллюзию бездонного колодца.

Стойка из темного дерева. И седые бакенбарды констебля Доусона. За широкой его спиной виднеется секретер с множеством ящиков, в которые раскладывали почту. Медный колокольчик дремлет, и витой шнур, поднимавшийся к главному колоколу, покачивается. А Доусон разминает пальцы, точно раздумывая, не стоит ли поднять тревогу.

— Здесь так… — Таннис запнулась и покрепче вцепилась в его руку. Должно быть странно они выглядят со стороны. Доусон вон хмурится и бакенбарды оглаживает, что означает высшую степень неодобрения.

— Не обращай внимания.

Кейрен вдруг осознает, что он по сути бос, носки и те съехали.

И одет в рванье.

Грязен. Наверняка, похож на бродягу… и отцу ведь донесут… придется рассказывать, если не все, то многое. Он снова будет недоволен и заговорит о том, что служба Кейрену не дается, а значит, имеет смысл заняться чем-нибудь другим.

И маме будет спокойней. Она переволновалась.

Снова плакала.

Проклятье… тысячу раз проклятье… он мог вынести что угодно, кроме маминых слез. Сразу начинал чувствовать себя виноватым.

— Идем, — вцепившись в локоть Таннис, Кейрен потащил ее по коридору, не позволяя оглядеться.

Лестница. И дама-секретарь, сухопарая, в сером строгом платье, вынуждена прижаться к стене. Она морщится, не скрывая брезгливости, и спешит достать из рукава носовой платок.

Ну да, воняет…

…и следовало бы для начала домой заглянуть, но…

Позже.

Дверь в его кабинет заперта, и Кейрен понимает, что ключ его остался где-то в подземелье, а за новым нужно спускаться к Доусону и…

— Я подумал, что тебе пригодится, — Филипп, который прежде не пытался даже притвориться дружелюбным, протянул медный ключ. — Тебя наш вызывает. Желает лично послушать о приключениях.