Она правда была хорошенькой — с блестящими глазами и прилипшими ко лбу светлыми волнистыми волосами, в розовых лосинах и белой футболке с Микки-Маусом. Она смотрела на меня с таким обожанием, что мне захотелось ей поверить.
Ну, красавицей я всё-таки себя не назову… И эта футболка — не платье, как ни крути.
Но в целом-то я похожа на обычную девчонку, которая танцует под музыку со своей младшей…
Стоп.
Не со своей.
Я вдруг выронила уголок пледа.
— Ещё! — закричала Кьяра. — Я хочу ещё!
Но я не могла заставить себя поднять плед. Меня вдруг пронзила мысль. Знала я об этом всегда, но по-настоящему дошло только что.
Кьяра ведь мне не сестра… И не мой ребенок. Она вообще мне никто. Через пять-десять лет она вырастет и забудет про меня. Разве помнят тех, кто возился с тобой, когда тебе было три года? Или даже пять… Если это не родственник.
Я вдруг ощутила боль. Жуткую боль в груди. Как будто там пробили дырку. И в ней дует ветер. Ветер-волк, который съест барашка. У-у-у!
Вопрос, который нельзя задавать
— Ещё!
— Кьяра…
Вопрос закрутился у меня на языке. Так и хочет спрыгнуть вниз, на девочку. Девочку с огромными серьёзными глазами.
Но я ему не даю. Нельзя, нельзя! Лизка! Дура! Ты не имеешь права задавать ребёнку такие вопросы. Она же маленькая. Нельзя ни в коем случае. Вопрос нарушит какой-то там баланс, и вообще…
— Кьяра! Ты кого больше любишь — маму или меня?
И зажала рот рукой. Когда произнесла эти слова.
— Музики нету, — сказала Кьяра хмуро, — а, нет! Опять! Опять музика!
И заиграло «Спать в твоей машине». Я подошла и выключила.
— Лисаааааааа!
— Маме не понравится. Эта песня — не для деток. Давай и плед уберём.
— Лиса…
Она дёрнула меня за руки и заставила сесть на пол. Села я, конечно, на зелёного поющего ежа, у которого и так вывалился один глаз и оторвались передние лапы, но он был ёж-оптимист и радостно запел прямо под моей попой: «Включи-включи скорей меня, мы будем танцевать!»
Я схватила его, выключила звук, однако ёж продолжал радостно вращать оставшимся глазом.
— Поцему ты гусная? — спросила Кьярка, взяв моё лицо в ладошки.
![Где папа? img20.png](https://litlife.club/books/188534/read/images/img20.png)
Я выронила ежа, и у него отвалилась задняя лапа. И всё же он подмигнул мне. Я пожала плечами.
«У-у-у», — гудела в дырке невозможная любовь к этой маленькой девочке, которая скоро забудет меня. У неё мама-балда и брат-растяпа, но она всегда будет любить их больше всего на свете, просто потому что они ей мама и брат. А что бы я ни делала, какие домики под столом и пластилиновые овощи, для кукол ни придумывала, я ей — никто.
— Я тебя юбью, — сказала Кьяра и сунула мне в рот пальчик.
Я прихватила его легонько зубами. Солёный.
Ее слова на секунду прикрыли гудящую дырку. Но только на секунду. В следующее мгновение их выдуло оттуда свистящим ветром.
Всё, привет.
Волк съел барашка.
Звонок
Потом пришла Татьяна.
— Мамоцька! Мамоцька!
— Как я люблю, когда ты меня так называешь, детка!
Я не стала говорить Татьяне, что Кьяра просто посмотрела утром «Ариэтти из страны лилипутов»[7], где главная героиня полчаса ищет маму и вопит: «Мамочка! Мамочка!» Это было бы жестоко. В конце концов, Татьяна не виновата в том, что она — мама Кьяры, а не я.
Татьяна плюхнулась на пол, расстегнула шубу и распахнула Кьяре объятия. Та влетела в них и прилипла, как мячик-лизун, который прилипает к любой поверхности. Спрятала голову у Татьяны на плече и затихла. А Татьяна гладила её по спине, улыбалась и смотрела вперёд.
— Я счастлива, как же я счастлива, — выдохнула она.
Счастье Татьяны, я видела, на самом деле не имеет отношения к моей девочке, оно принесено откуда-то извне, из ресторана, пахнет смесью мужских и женских духов, звенит, как кокетливый смех, шуршит, как деньги, поёт, как обещание надежды. И ещё оно явно связано с большим белым бумажным пакетом, который Татьяна поставила рядом с собой. С белым пакетом, на котором написано название огромного и очень крутого магазина.
«Прекрати ей завидовать, — сказала я себе строго, — Кьяра же сказала, что любит тебя!»
— Я тебя босе всех юбью! — вдруг заявила Кьяра.
Тихо сказала, но я услышала. И в груди завыло: «У-у-у»!
«Не буду я при них плакать», — сжала зубы я и схватила сумку.
— Лиза! А бельё ты не вытащила? — удивилась Татьяна вслед. — В чём же я завтра пойду?
— «Ответы-мейл-ру». Наберите и спросите, в чём.
— Что?!
Но я уже хлопнула дверью.
Нажала на кнопку лифта. «У-у-у», — загудел лифт.
«Нашла тоже умпа-лумпу[8], — бормотала я сквозь сжатые зубы, — бельё, плед, пол… Может, ей ещё шнурки погладить?! А жареной морковкой в неё не плюнуть, нет?!»
Загудел телефон. Татьяна. Ну что ещё?! Я пыль не протёрла на балконе? Варенье из лепестков роз не сварила?!
— Лиза, я только что говорила с доктором, — чуть растерянно сказала Татьяна, — ему не нравится, как я описываю Кьярину ногу. Он хочет видеть нас завтра в час. Поедешь с нами?
— Завтра я учусь, — сказала я.
— А ты не можешь…
— Нет. Отпроситься не могу. Она же мне не сестра…
— Лиза, ну при чём тут…
— А почему Андрей с вами не едет?
— Ну ты сравнила! Кьяра не слушается его, как тебя. К тому же у него в последнее время какие-то дела, дела…
Я знала, что у него за дела. Бегать от Фокса. Тот почему-то настойчиво стал звать Андрюху в компанию (то ли хотел докопаться до сути в истории с журналом, то ли скамейка понадобилась). Андрюха отказать не мог, кишка тонка, но и соглашаться не рисковал (то ли меня боялся, то ли правда понимал, что нечего ему там делать, с этими придурками). Вот и придумывал себе «дела, дела», лишь бы всегда иметь для Фокса готовый ответ, куда, мол, идёт и что там собирается делать.
— Знаете, и у меня тоже дела. Да, и за бельё — извините.
— Лиз, перестань.
— До свидания.
— Погоди!
— Кьяра! Ты хочешь, чтобы Лиза с нами поехала?
— Не надо только…
— Алё?
— Привет, Кьяр…
— Лиса! Лиса! Ты со мной поедес? Да? Поедес?
«Манипуляция, — подумала я, — вот как это называется».
— Татьяна, — сказала я громко, чтобы она слышала, — зачем вы так?
Я удивилась своему тону. Но это во мне проснулся папа. Он тоже такой, мягкий, мягкий, а потом — раз! — и проявит твёрдость характера.
В трубке засопели, послышалось «Дай! Дай!», и снова заговорила Татьяна.
— Лиза, прости, — сказала она, — за бельё. И вообще. Ты мне очень нужна на завтра. Если честно… Мне страшно. Пожалуйста. Помоги нам завтра.
Так искренне, на равных, а не сверху вниз, Татьяна говорила со мной первый раз в жизни.
Я вздохнула. Вдруг на дороге зажёгся фонарь. Совершенно неожиданно. Я думала, там и лампочки-то нет.
— Лиза?
Я молчала, смотрела на фонарь и чувствовала, как меня отпускает злость.
— Да, — сказала я наконец, — конечно, я приду. До завтра.
Я сунула руку под пуховик и постучала по дырке в груди.
Ветер, кажется, стих.
Часть 17
Метро
Утром я перечла то письмо от папы, которое он прислал мне вместе с бусами. В нём папа закутывал меня в свою любовь, как в одеяло. Я так согрелась, что даже дала себе слово, что постараюсь не сердиться на Татьяну. Она мама Кьяры и вообще не такая уж плохая, просто жизнь у неё непростая. Одна с двумя детьми… Ну ищет она себе итальянца, ну что ж, такая у человека мечта. Я вспомнила, что папе, например, финны нравятся, он говорил, они спокойные. Так что ничего плохого в том, что Татьяна мечтает в Италию уехать, нет.