А у мамы как раз подгорала рыба. Кусочки морского языка, тщательно обвалянные ею в муке и соли, насмерть прилипли к чугунной сковородке, которую она из принципа не хотела менять на новую.

Так что мама стояла распаренная, с красным лицом, и ковыряла рыбу то лопаткой, то вилкой, с грохотом бросала их в раковину и приговаривала:

— Ах, чтоб тебя! Вот зараза! Ну ты подумай! На секунду отвлеклась!

Так что угадывать пришлось мне.

— Новый половник?

— Не-а!

Папа с довольной улыбкой вытащил из пакета какую-то штуковину, похожую на тяпку, только маленькую и пластмассовую.

— Вот! Вот что это такое! Кто угадает, тому приз! А?

Мама бросила на штуку взгляд и хмуро ответила:

— Картофеледавилка!

Папа надул губы и сделал брови домиком.

— Ну вот… Так нечестно. Ты знала? Или угадала?

— Объясните мне, — потребовала я, — зачем давить картофель? Сок из него, что ли, делать?

— Вот именно, — тихо сказала мама, огорчённо выкладывая из сковородки куски морского языка с ободранной спиной, — зачем давить ею картофель, если есть толкушка.

— Толкушка — это толкушка, — заспорил папа, — а тут приспособление. Пюре делать. Люди специально придумали.

Мама молча оттирала сковороду, теперь уже губкой, подставив под струю воды.

— Ну вот, — повторил папа и повернулся вокруг себя, — я так не играю…

Он положил давилку на стол и пошёл к себе в комнату. Мама посмотрела ему вслед и вдруг, словно что-то вспомнив, прошептала:

— Ой… обиделся! Иди скорее за ним, похвали давилку. А то прихватит писательский кризис.

Я пошла к двери.

— Давилку он купил, — услышала я за спиной мамино ворчание, — лучше бы сковородку новую привёз.

Папа сидел за ноутом, который всегда привозил с собой на дачу, чтобы писать рассказы. Сколько бы я новое приспособление ни хвалила, он мне уже не верил.

— Да-да, — рассеянно отвечал он, щёлкая мышкой, — конечно… купил я чушь какую-то… да мама ещё и знала, что это. Нет чтобы притвориться, что не знает… Ладно, сам понимаю, зря купил. Такой день…

В общем, сегодня, когда мы с мамой приехали на дачу без папы, первой нас встретила эта давилка.

Ни разу не использованная, она забилась в угол и гордо торчала там, чёрная и прямая.

— Ну привет, — сказала я ей и достала телефон, чтобы послать эсэмэску.

«Папуля, дорогой! Мы приехали на дачу. Отгадай, кто нас тут ждал? Твоя картофеледавилка! Молодец ты, что тогда её купил».

А потом подумала и послала вторую:

«Но без тебя — никакого пюре».

Часть 22

Розовый джемпер

Прошло полгода. И они приехали.

Они — это Андрюха и Кьяра. Отец Андрюхи перебрался в Москву и попросил Татьяну привезти сына на зимние каникулы.

— Он давно хотел со мной пожить, — сказал Андрюха, — когда ещё разрешение подписывал на мой выезд за границу. Он маме сказал: «Меня позвали в Москву, на складе работать, как перееду — пришлёшь его ко мне».

— Приходите уже, а? — попросила я и повесила трубку.

— Лиза-а! Лиза-а! — этот крик так и стоит у меня в ушах.

Она стояла у меня на пороге, в белой куртке, в белой беретке, с нежно-голубым шарфом на шее. И протягивала ко мне руки в голубых перчатках. Её кудрявые волосы завивались и торчали из-под шапки.

Андрюха изменился. Ему исправили косоглазие (в принципе, он мне доложил по скайпу, что ему сделали операцию, и она была очень простой, в больнице он всего пару дней провёл), и он теперь ходил в модных очках в тонкой оправе. Под синей курткой виднелись розовый джемпер и белая рубашка. Появилось в нём что-то итальянское, хотя с ходу и не скажешь, что.

Я села на корточки, и Кьярка бросилась мне на шею. Я зажмурилась. Она так выросла. Говорит «Лиза», а не «Лиса». Но пахнет, как и раньше, ванильным печеньем.

— Привет ещё раз, — сказал Андрюха, — посидишь с ней, а? Мне тут надо…

Я улыбнулась. Андрюха только снаружи изменился, а внутри всё такой же. Пойдет, видно, к Фоксу с Ала-шей, доказывать, что не верблюд. Ну-ну. Я поднялась, стала разматывать Кьяркин шарф.

— С удовольствием посижу, — сказала я, — только сними свитер розовый, мне кажется, они тебя не поймут.

«Итальянец» покраснел.

Верёвочка

Кьярка смешная.

Стала размахивать руками, когда говорит. И в интонациях появилось что-то итальянское. «Та-та-та-та!» — и голос взлетает вверх. Я любовалась ею. Хотелось смеяться и плакать одновременно. Плакать от счастья. Я выслушала все новости.

Что аллергия Кьяркина слегка утихла. Конечно, она ещё не ест шоколадное мороженое. Но ей можно белый хлеб. А не одну только перловку. То ли морской воздух помогает, то ли она просто потихоньку перерастает свою аллергию.

У неё новый домик с куколками, и главную принцессу зовут Лиза. А няня Изабелла — противная. Она не разрешает шлёпать по лужам.

— Ну, она, наверное, не хочет, чтобы ты испачкала джинсы, — вступаюсь я за няню, — или чтобы ты промочила кроссовки. Я тебе тоже не разрешала в лужи наступать, чтобы ты не простудилась.

— И в сапожках не разрешает! — возмущается Кьяра.

— Ну, тогда правда, — соглашаюсь я (выходит, с тем, что её няня — противная?).

— Я просто на неё всегда брызгаю, — объяснила Кьяра с хитрой улыбкой.

— Ах ты, хулиганьё! — я сорвалась с места и погналась за ней. Она с хохотом убежала в комнату, закуталась в плед и забралась на кровать.

А когда я залезла к ней, она пустила меня под плед.

— Casa, — сказала Кьяра.

— Домик, — поняла я и принялась её щекотать. Кьяра захохотала, запрокинув голову, и я заметила, что у неё полуистёрлась верёвочка от крестика. Еще немного — и потеряет.

Я встала, поискала в комоде — подходящего шнурка не оказалось. Да и как её снимать вообще? Я позвонила маме.

— Сходи в церковь, верёвочку можно купить у входа.

Спасибо

Мне всегда боязно заходить в церковь.

Мне кажется, что все на меня смотрят и думают: «Ага! Она же не приходит сюда каждый день! А как понадобилось что-то — пришла!»

И куда деваться, нам же нужна была верёвочка. Кьяра потянула меня к свечкам, но я сначала подошла к женщине, которая продавала книги.

— Извините… Нам надо сменить верёвочку от крестика, только я боюсь её перерезать, она ещё не до конца стерлась, надо порвать, да? Или можно резать, просто я боюсь…

Когда она в конце концов поняла, что мне нужно, то улыбнулась, взяла огроменные ножницы, подошла к Кьярке и осторожно перерезала веревочку.

— Холодные, — сказала Кьяра про ножницы.

А женщина тем временем продела новую верёвочку в крестик и ловко завязала у Кьяры на шее.

— Спасибо, — сказала я, — а… сколько это стоит?

— Тридцать рублей.

Кьярка выхватила у меня монеты и сама протянула женщине.

— Спасибо, мой золотой. Свечку поставите?

— Да! — обрадовалась Кьяра.

Я взяла свечку. И только тут сообразила.

— Скажите, — начала я, — а кому можно свечку поставить, чтобы спасибо сказать? Ну, поблагодарить Бога. Типа.

Женщина расширила глаза, а потом как заулыбалась.

— Молодец какая, — похвалила она меня, — все приходят у Бога просить что-нибудь, а ты — спасибо сказать. Вон там, видишь, иконы? Подойди к Христу, поклонись, поблагодари. Свечку поставь. Христу поставь и Казанской Божьей Матери. Подойди с малышкой. Ей-то какая радость!

Я очень смущалась, но мы всё же пошли вглубь церкви, нашли иконы.

Возле иконы Христа стояла старушка, прижавшись лбом к стеклу. Мы поставили свечку, а потом, когда старушка отошла, Кьяра протянула ко мне руки, я подняла её, и она тоже прижалась лбом к стеклу.