Она умолкла, медленно опускаясь на землю и склоняя голову. Поток доверия и любви, текущий к ней от друзей, многократно усиленный ее собственной верой и любовью, широкой волной накрывал всех присутствующих и возвращался к самой Танаа, отражаясь от самого себя и еще усиливаясь. Когда мощь эманации достигла предела, Арна на миг вобрала ее всю в себя – и уже не замыкая в кольцо, передала каждому.

Сил не осталось даже на то, чтобы вслушаться в окружающее, чтобы понять, получилось ли…

Тем временем Эстис судорожно переводил взгляд с Эркея на старейшин деревень и обратно. Найл что‑то напряженно обдумывал, седой Рагадар же пристально смотрел на кузнеца. В его взгляде явственно читался вопрос. Наконец Эркей медленно кивнул. На лице Рагадара отобразилось облегчение. Он бросил пару слов Найлу – тот согласно кивнул. Седой старейшина поднялся на ноги и сделал несколько шагов вперед.

– Мы никогда не сможем забыть смерти наших близких, – негромко начал он. Арна подняла голову и повернулась к Рагадару, напряженно ловя каждое его слово. – Простить – возможно, когда‑нибудь сумеем, когда раны затянутся и перестанут кровоточить. Мне известно о желании многих наемников поселиться здесь. Мне известно о желании некоторых из них связать свою жизнь с женщинами из наших семей. Наемники! Те из вас, кто решит остаться – вам придется в течение долгих лет завоевывать наше доверие. На вас будут самые тяжелые работы, и именно вам умирать первыми, если нападет враг. Мы дадим вам шанс искупить содеянное – но не ждите большего. Те же, кто решит уйти – уходите, и никогда более не возвращайтесь сюда! Таково решение старейшин, – он вопросительно посмотрел на Эстиса.

Граф с видимым облегчением выдохнул и встал.

– Я подтверждаю решение уважаемых Рагадара и Найла. У вас есть простой выбор – навсегда покинуть мои земли или же остаться – и верностью и трудом, честностью и добром заслуживать вновь себе право встать наравне с остальными жителями графства. Кто решит уйти – у вас сутки на то, чтобы покинуть мою землю. Слово сказано, слово услышано, – проговорил он старую формулу окончательного решения.

– Слово сказано и слово услышано, – в один голос отозвались все.

Остались одиннадцать человек. Улькар сказал, что уведет остальных на рассвете следующего дня, и наемники отправились собирать немногочисленные пожитки. Северянин же, раздав все необходимые распоряжения и обговорив некоторые детали с Эстисом, быстро оседлал коня и умчался искать Арну, незаметно покинувшую замок сразу после окончания суда.

Он нашел ее только на закате. Танаа сидела на берегу реки, и медленно перебирала струны лютни.

– Арна! – позвал Улькар, осадив коня.

– Здравствуй, – улыбнулась девушка, откладывая инструмент в сторону.

– Я искал тебя. Хотел поговорить. – Он спрыгнул на землю, огляделся, взглядом ища, куда бы привязать лошадь.

– Отпусти ее, она никуда не уйдет, – Арна поднялась на ноги, приблизилась и ласково потрепала лошадь по шее. Кобыла всхрапнула, доверчиво ткнулась носом в плечо. – О чем ты хотел поговорить?

– Поговорить – не самое правильное слово, – произнес наемник, внимательно глядя на Танаа. – Я хотел поблагодарить.

– Не нужно. Я делала это не ради тебя и не ради Эстиса, – серьезно ответила девушка.

– А ради чего? – в голосе северянина слышалось недоумение.

– Ради Вселенной и ради нашего мира. Я стараюсь будить любовь и добро в людских сердцах, и я всегда рада, если удается помочь кому‑нибудь. Потому что когда хоть кто‑то из нас хоть на миг отринет зло – он тем самым становится ближе к Создателю. И тогда Он радуется и во всей Вселенной становится чуть меньше боли и страха…

– Ты сегодня говорила, что он любит всех, – Улькар внимательно смотрел на девушку. – И меня?

– Конечно.

– Я – наемник, – жестко проговорил он. – Убиваю за деньги тех, на кого покажет заказчик. В молодости я промышлял грабежами. За то время, что мне пришлось пусть не по своей воле, но служить Птице, я убивал детей и насиловал женщин, поджигал дома и смеялся на плачущими стариками. И ты говоришь, что Он – любит меня?

– Да. Своими действиями ты причинял Ему боль – но ты Его дитя, и Он все равно любит тебя. Этот мир – не дуален, он не делится на черное и белое. Только от тебя зависит, к какой стороне склоняться. Ты зачем‑то пытаешься очернить себя – но ты честный и благородный человек. Я это знаю… чувствую в тебе. Ты сохранил в себе звездный огонь души – и пока ты продолжаешь хранить это в себе, Он любит тебя.

– Почему ты так уверена, что я ее еще сохранил?

– Улькар, я чувствую это, – повторила Арна. – Ты настоящий, ты живой. У тебя есть этот огонь. Ты не будешь убивать беззащитных и насиловать – а то, что ты сделал, находясь под действием магии Птицы, скорее, вина Птицы, а не твоя или твоих людей. Пока ты хранишь в себе себя и Создателя, Он любит тебя.

– А если бы ты не чувствовала во мне эту… частицу?

– Я бы уничтожила тебя при первой же нашей встрече, – жестко проговорила Арна, стягивая повязку. – Хочешь увидеть, каким ты ощущаешься мне?

– Да, – чуть помедлив, ответил северянин. Голос его внезапно стал хриплым.

Танаа коснулась пальцами его висков и открыла глаза.

– Не отводи взгляда.

Несколько минут они стояли не двигаясь, лишь зрачки Улькара временами расширялись. Наконец он вздрогнул всем телом и чуть отстранился. Арна опустила руки.

– Спасибо, – хрипло проговорил наемник. – Кажется, теперь я понял…

– Я рада. Правда, рада.

– Арна, если тебе когда‑нибудь понадобится помощь – я сделаю для тебя все, что в моих силах, – неожиданно проговорил он. – Я благодарен тебе за то, что ты сделала для нас всех, но еще более я благодарен тебе за… это.

– Не благодари, – Танаа улыбнулась. – Просто… останься Человеком. Что бы не случилось, сохрани в себе живое Я. И помни – Любовь есть величайшая сила, какая только существует во Вселенной…

Глава XIX

КАЗНЬ НАЗНАЧЕНА НА…

К седьмому дню заключения Вега впал в апатию. К нему никто не приходил, ему не зачитывали приговор и не объясняли, почему он здесь. Даргела страшно выматывало это ожидание неизвестно чего, эта неопределенность… На шестой день, точнее, ночь, он попытался сломать решетку – но обнаружил, что наложенные на нее чары куда сильнее, чем на порванных в первый же день оковах. Больше того – пытаясь разогнуть стальные прутья, следователь, сам того не подозревая, потревожил магическую сигнализацию. И через десять минут в коридоре появились трое стражников и штатный тюремный маг – угрюмый мужик среднего роста, абсолютно лысый, но с длиннющей бородой, которую он затыкал за пояс. Маг быстро обездвижил заключенного, после чего стражники отперли замки, вошли в камеру и ловко сковали Веге руки – опять за спиной. Только на этот раз так, что перевернуть кандалы вперед не было никакой возможности. После чего стражники покинули камеру, вновь заперли все засовы, и маг снял заклинание.

Когда утром принесли паек, снова пришел маг. Видимо, уморить следователя голодом не собирались, и миска с похлебкой, полкраюхи хлеба и кружка с водой перенеслись по воздуху на стол.

Когда маги и стражники ушли, даргел заставил себя поесть. Это было не так уж просто – во‑первых, похлебку приходилось есть прямо ртом, а хлеб зажимать коленями, а во‑вторых – Вегу медленно, но верно покидало проснувшееся было в эльфийских лесах желание жить.

Обедать заключенным не давали, а вечернюю пайку де Вайл проигнорировал. Он лежал на койке вниз лицом и не обращал внимания ни на что. Утро следующего дня, как и сам день и вечер, прошли также.

Ночью он вновь почувствовал действие парализующего заклинания, но на этот раз оно было активировано с магического предмета. Бесшумно отворилась дверь – хотя когда ее открывали стражники, несмазанные петли скрипели так, что было слышно, наверное, на всем этаже.