– Это был интересный эксперимент, – ответил хэйденмен. – В моем сознании, подобно снам, возникли математические уравнения, которые объясняли все на свете. Чистая математика, восходившая по спирали в бесконечность. Я был в самом центре Вселенной и мог всего достичь и ко всему прикоснуться. Кажется, это длилось целую вечность, но, судя по моим внутренним часам, с тех пор, как мы вошли в Лабиринт, прошло всего несколько секунд. Все, что я могу предположить, – нам сделали очень сложное сканирование мозга.

– Нет, – возразил Жиль. – Это было нечто иное. Лабиринт показался мне…

– Живым, – закончил его мысль вольфлин, и все, включая Руби, утвердительно закивали.

– А почему его назвали Лабиринтом Безумия? – неожиданно спросил Оуэн. – Я в жизни не видел ничего более здравомыслящего.

– Потому что большинство людей, которые попадают в Лабиринт, теряют рассудок, – объяснил вольфлин. – Путешествие по Лабиринту сводит с ума. Далеко не каждый выдерживает, когда с его подлинного «я» срывают маски и покровы. Многие сходят с ума. Правда, я не уверен, происходит ли это из-за того, что они видят в Лабиринте слишком много, или из-за того, что они не позволяют себе увидеть достаточно истины. Но для некоторых даже безумие не становится спасением, и они погибают.

– Подожди, не торопись, – попросил Оуэн. – Сколько же людей сходит с ума и погибает?

– До сих пор, – спокойно ответил вольфлин, – только двадцать два человека из нескольких сотен вошедших в Лабиринт сохранили здравый рассудок. Включая вас. Ваш результат весьма впечатляет.

Хэйзел в бешенстве повернулась к Жилю:

– И ты подбил нас на такое? Даже не предупредив! Мне бы надо перерезать тебе горло!

– Черт побери, правильно, – угрюмо согласилась Руби.

Они подтвердили серьезность своих намерений, схватившись за оружие, но Жиль сохранил полное спокойствие.

– Это было необходимо, – сказал он не моргнув глазом. – Вы же хотели завладеть «генератором тьмы», не так ли? Вот я и привел вас к нему. Единственное безопасное место, в котором я мог его оставить, – это сердце Лабиринта Безумия.

Он повернулся и пошел к центру площадки, и все после секундного промедления последовали за ним. В центре стоял огромный светящийся кристалл шарообразной формы, примерно полутора метров в диаметре. Жиль приблизился к кристаллу и, не прикасаясь к нему, стал любоваться мерцавшим внутри светом. Лицо старого воина смягчилось, и он улыбнулся. Оуэн и его товарищи, сгорая от любопытства, столпились вокруг кристалла. К нему не подошел только вольфлин.

Оуэн склонился над кристаллом, и его свечение усилилось. Теплый золотистый свет высветил то, что находилось внутри: там, завернутый в пеленку, лежал крошечный человеческий младенец. Ему было не больше нескольких недель от роду. Его черты были еще мягкими и не оформившимися, но в лице проглядывала неповторимая индивидуальность, на щеках играл легкий румянец. Ребенок безмятежно спал, ровно дыша и не отнимая ото рта палец. Он был самим воплощением красоты, невинности, трогательной незащищенности.

– Это мой клон, – умильно улыбнувшись, сказал Жиль. – Мой сын, в полном смысле слова. Искатель Смерти, рожденный из моей крови. Я ставил эксперименты по созданию клонированных экстрасенсов с исключительной мощностью биополя. И вот вам результат. Он еще практически ничего не знает о мире. Но когда он последний раз проснулся и, поддавшись моему внушению, применил биополе, погасла тысяча звезд. Вот как все и было. Я стал создателем Черной Тьмы и самого мощного оружия во всей истории человечества. Настолько мощного, что я никому не позволю его вновь использовать. Я погрузил ребенка в глубокий сон и перенес его сюда. С помощью вольфлина я смог телепортировать сына в самый центр Лабиринта, где его никто не мог потревожить, создал все условия для поддержания жизни. После этого я мог быть твердо уверен, что его никто не разбудит. Рождаются и погибают миры, изменяется Вселенная, а он продолжает спать. Он ни в чем не нуждается, не стареет. Теперь его судьба в ваших руках.

– А почему ты не поместил его в стазис? – спросила Хэйзел.

– Стазис практически не действует на него, – ответил Жиль.

– Его надо убить, – сказала Руби. – Надо уничтожить это неестественное создание. Оно опасней любого оружия. Это монстр. Убьем его прямо сейчас, пока есть такая возможность.

– Нет, – сразу же запротестовал Рэндом. – Это слишком ценное открытие, чтобы так безрассудно поступать с ним. Мне кажется, мы стали свидетелями нового шага эволюции.

– А почему ты сам не уничтожил его? – глядя в глаза Жилю, спросил Оуэн. – Если ты создал его, то тебе и принимать меры предосторожности.

– Я не смог, – все еще глядя на ребенка, сказал Жиль. – А может быть, когда он станет взрослым, он вновь зажжет потухшие звезды?

– Разве ты забыл о миллиардах погибших людей на планетах, оказавшихся в Черной Тьме? – спросила Хэйзел. – Кто отплатит за них?

– Может быть, только он и сумеет их оживить, – печально улыбнулся старый Искатель.

Наступило длительное молчание. Оуэн посмотрел поверх кристалла на Тобиаса Муна:

– Ты что-то все время молчишь, хэйденмен. Скажи свое мнение.

– Я думаю, что с этим можно подождать. Нам гораздо важнее выбраться из Лабиринта и вывести моих собратьев из стазиса. Имперский звездолет уже на орбите. Не успеете оглянуться, как они высадят на планету десант. Убедившись, что мы твердый орешек, они наверняка обеспечили подавляющий перевес и серьезно возьмутся за дело. Без помощи моих собратьев нам не на что рассчитывать.

– Этот парень здраво рассуждает, – сказала Руби. – В любую минуту на нас может обрушиться целая армия. Решить судьбу Божественного Младенца можно и в другой раз. Давайте выбираться из этого глубокомысленного кошмара и искать себе подкрепление.

– Прости, если я немного остужу ваш пыл, – сказал Рэндом. – Но если выбирать между армией Империи и армией хэйденменов, я предпочел бы сражаться с Империей. По крайней мере, у меня есть опыт успешной борьбы с ней.

– Панические настроения не украшают такого бойца, как ты, Рэндом, – сказал Мун. – Повода для опасений нет. Я буду сам вести переговоры.

– Да, но дойдет ли до них дело? Твои люди чертовски долго находятся в спячке. Их последние воспоминания связаны с борьбой против человечества и претензиями на то, чтобы стать высшей расой. Все это первым придет на ум после пробуждения, и нам тогда не позавидуешь.

– Нам уже сейчас никто не позавидует, – спокойно возразил Мун. – Мои собратья могут по-разному отнестись к вам, но у людей Империи не будет сомнений. Неужели тебя подводят нервы, Рэндом? Ведь когда-то ты не боялся рисковать.

– Я постарел, – сказал Рэндом. – И, в отличие от многих своих современников, усвоил несколько уроков. В основном они касаются людей, которые вступают в сделку с дьяволом.

– У тебя нет выбора, – решительно возразил Мун. – Кто-нибудь думает по-другому?

Он с торжествующей улыбкой обвел всех взглядом. Оуэн понял, что сейчас самое главное не взяться за рукоять дисраптера. Хэйденмен откровенно провоцировал всех на драку, которую надеялся окончить в свою пользу. Почувствовав близость собратьев и конечную цель скитаний, спокойный и рассудительный хэйденмен просто преобразился.

Хэйзел недовольно фыркнула:

– Я бы посоветовала мужчинам найти другое время для разборок. «Генератор тьмы» может подождать. Если Младенец пробудится, то у нас только прибавится проблем. Сейчас надо выбираться из Лабиринта. От него у меня по коже мурашки бегают.

– Верно, – раздался голос вольфлина, и все повернулись к нему. По его категорическому тону можно было понять, что он не меньше испытывает недоверия к Лабиринту, чем все остальные. Оуэн почувствовал приближение настоящей опасности. Если Лабиринт вызвал подозрения даже у вольфлина, значит, это серьезно.

– Я согласен с Хэйзел, – громко сказал Оуэн. – Будем уходить.

– Прекрасно, – отозвался Рэндом. – И в каком направлении пойдем?

– Наверное, сюда, – сказала Хэйзел и указала пальцем на ближайший проход между стенами, ничем не отличавшийся от остальных. – А вообще-то откуда мне знать!