Жестом показав Рэндому, что он может оставаться на своем месте, Искатель сел в стоявшее рядом кресло. Посмотрев на экран, он поморщился:

– Уродливая планета. Когда на ней была жизнь, с орбиты она выглядела точно так же. Может быть, проще ее было уничтожить. Я не предполагал, что увижу ее еще раз. Когда «Последний Оплот» приземлился на Шандрэйкор, я приготовился к смерти. Все были против меня. Некоторые – из-за того, что я применил «генератор тьмы», другие – за то, что твердо решил: это оружие никогда не будет применяться снова. Представь себе мое удивление, когда пыль вокруг осела и я обнаружил, что прикончил тех людей, которые должны были прикончить меня. И все же какая-то часть моей души не желала больше жить. Я погрузил себя в стазис, надеясь, что к моему пробуждению в мире что-нибудь изменится. Мне не стоило так обольщаться. Жизнь стала еще более запутанной, чем прежде. Три вида «усовершенствованных людей», взбунтовавшиеся искусственные интеллекты, полоумная императрица и вдобавок ко всему не одна, а две агрессивные инопланетные цивилизации. А мой потомок, нынешний Искатель Смерти, стал историком!

– Он хороший парень, – возразил Рэндом. – Когда нужно, хорошо дерется и имеет голову на плечах. Заботится о людях, и в основном не по пустякам. Ты сам едва ли был бы лучше на его месте.

– О тебе я тоже услышал немало лестных слов, – сказал Жиль. – Мне сказали, что ты знаменитый воин и революционер.

– Может быть, когда-то и было так, – вздохнул Рэндом. – Теперь, я думаю, нет. Всю свою жизнь я воевал то на одной, то на другой планете, пренебрегая такими вещами, как любовь, семья или просто нормальная жизнь. Я всегда был поглощен борьбой, победа в которой оставалась за горизонтом. Я видел, как один за другим гибнут друзья – люди, которые были во многом лучше меня, – и все напрасно. Империя так же сильна, как и прежде, а я – старик, которому некуда преклонить голову.

– Вопрос не в том, победим мы или проиграем, – рассудительно сказал Жиль, – а сколько ублюдков мы утащим за собой на тот свет. Мелкие людишки могут притворяться, что не замечают зла, покуда оно не вмешается в их жизнь. Но человек чести обязан начать борьбу. Как бы то ни было, мы с тобой жили той жизнью, которую сами для себя выбрали. Множество людей жили так, как им приказывали другие, выполняли ненавистные приказы, принимали идеалы, которым не верили. Они не оставили после себя никакого следа и ничего не изменили. А мы с тобой всегда смотрели злу в глаза и не пытались вилять. Мы доставали из ножен мечи и шли в бой, и если мы даже не побеждали, то не давали при этом спуску врагам. Это меняло дело, а ничего другого настоящему мужчине и не нужно.

– Да, – покачал головой Джек Рэндом. – А сколько мы положили людей, которые пошли вслед за нашими миражами? Жиль, тебя не тревожат привидения?

– Как же, тревожат. Некоторые из них поджидают меня на планете под нами. Но я принимаю решения, глядя в будущее, а не в прошлое. Привидения должны знать место.

– Наверное, здорово быть таким сильным и уверенным, – заметил Рэндом. – На все иметь ответ. В свободную минутку пожалей нас, бедных смертных, с нашими сомнениями и разочарованиями.

Рэндом встал и пошел к двери. По пути, не говоря ни слова, он пропустил в комнату Оуэна. Оуэн проводил Рэндома взглядом, а потом посмотрел на Жиля.

– Что это с ним?

– Он решил по-стариковски посудачить со мной. Перед решающим боем ты почувствуешь то же самое. Тебе захочется открыть душу незнакомому человеку и получить отпущение грехов. А разве вы не за этим пришли ко мне, сударь?

– Нет, я просто проходил мимо и услышал голоса.

– Ну и как ты себя чувствуешь? Готов к драке?

– Думаю, что да. Но, по-моему, у меня нет другого выбора. С того момента, когда меня объявили вне закона, я бегаю с планеты на планету, опережая недругов буквально на несколько минут. Нет времени даже собраться с мыслями. И куда бы я ни попал, все твердят только одно: долг, долг, долг! Поборись за это, повоюй за то, посражайся просто для того, чтобы остаться в живых. Какой тут может быть выбор?

– Выбор всегда есть, сударь. Мы можем сражаться или убегать, быть сильными или слабыми. Обрести радость в бою и не кланяться негодяю. Ты происходишь из рода воинов, которые не сдавались даже в более безнадежных ситуациях. И не шли на мир с врагом, которому не верили. «Встать лицом к опасности и возвыситься над обстоятельствами» – вот наш девиз. Мы встречали врага с мечом в руке и с улыбкой на губах. Мы всегда были героями, воинами, хозяевами своей судьбы.

– Прибереги эти бодрые речи для тех, кто может поверить в них, – сказал Оуэн. – За свою жизнь я досыта наелся ими. Твои принципы не спасли моего отца, на которого напал умелый и хладнокровный убийца. Они не спасут и нас, когда сюда прилетят звездолеты Лайонстон. Мы вшестером противостоим всей Империи. Согласись, что наши шансы ничтожны. Наша единственная возможность выжить связана с пробуждением расы механизированных людей – которые, кстати, могут не подпустить нас на пушечный выстрел – и привлечением их на свою сторону. При этом у них не должно возникнуть мысли пойти войной против всей человеческой цивилизации, как они уже сделали однажды. Мы малочисленны, плохо вооружены, у нас нет денег. Я – историк. Знаю, чем кончались восстания без солидных капиталов, хорошо организованной армии и сырьевых ресурсов. У нас нет шансов на победу, Жиль. Ситуация подсказывает, что нас ждет конец, причем кровавый и мучительный.

– Если нам суждено умереть, то лучше умереть достойно, – снисходительно улыбнувшись, сказал Жиль. – Умрем в бою и утащим за собой в могилу столько подонков, сколько сможем. Если ты считаешь, что другого будущего у нас нет, отправляйся вниз и поработай мечом. Пусть они подороже заплатят за свою победу.

– О, как романтично! Ты бы понравился моему отцу. Он тоже верил в эту чепуху, однако умирал одиноким, на городской улице. Его внутренности вывалились на землю, и прохожие за версту обходили его, не желая наступить в лужу крови. Впрочем, для тебя такие речи вполне естественны. Ты же был Верховным Воином, командовал армиями. А я никогда не хотел воевать. Все, что мне хотелось, – это остаться наедине с книгами и писать историю Империи. Вместо этого я вынужден сражаться и убивать людей, которых даже не знаю. Или возглавить восстание, в целях которого я еще не разобрался.

Даже если мы каким-то образом победим, какое место я смогу занять в новом государстве – Империи Джека Рэндома? Я – бывший аристократ и олицетворяю собой все то, от чего он хочет избавиться. В конце концов они будут судить меня за эксплуатацию народных масс. А твоя романтическая болтовня о врагах, которых надо утащить с собой в могилу? Разве ты не помнишь, к чему это привело тебя? Ты включил «генератор тьмы». Сколько миллиардов невинных людей ты похоронил? Ты знаешь, как тебя называют в исторических трактатах? Величайшим убийцей всех времен и народов!

– Да, ты прав, – согласился Жиль. – Я действительно убийца. Я слепо верил в Железный Трон и был наказан за это. Но ты должен понять, каким великим искушением был «генератор тьмы»: применив его, можно было разом покончить с бесконечной цепью восстаний. Кроме того, я даже не был уверен, что устройство сработает. Только потом, когда стали поступать первые сообщения с патрульных звездолетов, я осознал весь ужас содеянного мной. Чтобы как-то оправдаться, я углубился в научные исследования, стал изучать причины, из-за которых разгорались восстания. И пришел к выводу, что их главной причиной была жестокость и коррумпированность Империи. Порочной была сама система. Поэтому я взял с собой устройство и пустился в бега. Я пренебрег славой и почестями победителя, лишь бы не повторить ужас нового применения «генератора тьмы». Так что знай, историк: мы будем сражаться не ради собственного удовольствия или барыша, но чтобы помешать торжеству зла в этом мире.

– Вот видишь! – воскликнул Оуэн. – Ты все время говоришь о каком-то выборе, но у меня его нет. Я не могу вернуться назад и стать тем, кем я был раньше: наивным мечтателем, который никогда не задумывался, откуда берутся его жизненные блага. Я уже слишком много увидел такого, от чего лениво отворачивался прежде. Я не оправдываю себя. Я был историком и знал о тех страданиях и несправедливости, на которых построена Империя. Но тогда я говорил себе, что меня это не касается.