Гейдрих предпочитал закрывать вакансии по своему разумению, не особо прислушиваясь к рекомендациям из Партийной канцелярии Мартина Бормана. Чем, конечно, тоже вызывал раздражение. Что он себе позволяет?

— Насколько я понимаю, никакого прекраснодушия и самоуспокоенности в ваших выводах нет? — Гейдрих, как гостеприимный хозяин, лично поводил меня на аэродром. — Что собираетесь предпринять по итогам инспекции?

— То же, что предпринимаю в Германии, — ответил я. — Тотальная реорганизация всей системы производства вооружений.

— Ах, реорганизация… — с нескрываемой иронией повторил обергруппенфюрер. — Видно человека из столицы.

— Нет-нет, это вовсе не то, о чем вы подумали! — я даже руками замахал. — Сейчас покажу. Дайте карандаш с бумагой!

Поскольку перед отлетом мы находились в комнате для официальных делегаций Ружинского аэродрома, требуемое отыскалось без проблем. Адъютант Вагниц сунул мне в руки лист мелованной бумаги и перьевую ручку.

Прежде я демонстрировал эту схему фельдмаршалу Мильху, генералам Фромму и Ольбрихту, директорам ведущих промышленных предприятий и даже рейхсмаршалу — благодаря архитектурному образованию и привычке мыслить в трехмерном пространстве организационный план был представлен в перспективе и объеме.

— Вертикальные линии, — торопливо объяснял я, — это готовая продукция. Танки, самолеты, подводные лодки, бронетранспортеры и так далее. Кольца вокруг этих столбов — комплекты материалов и техники, необходимых для конечного результата. Производство, сведенное воедино: подшипники, электротехника, кованые и литые изделия, оптика. Управляют системой не государственные чиновники, а непосредственно руководители предприятий — связи налаживаются напрямую. Отсюда стандартизация продукции, мгновенный обмен техническими усовершенствованиями и новшествами, разделение труда. Плюс комитеты по отдельным видам вооружений, каждый занимается строго своей сферой, не распыляя сил. Понимаете?

— Неплохо, — кивнул Гейдрих. Вагниц заинтересованно поглядывал из-за плеча шефа. — Впрочем, идея не нова, «самоответственная промышленность» Вальтера Ратенау, Первая мировая — я читал исследования. Однако в наших условиях выстроить такую структуру практически невозможно. Как вам удалось?

Я тяжко вздохнул. Это-то и было самым трудным. «На ура» концепцию «столбы — кольца» воспринял только Эрхард Мильх, уяснив, что перспективы запланированного развития авиации (без излишеств, конечно) становятся вполне достижимыми — никто не станет гнаться одновременно за пятью заказами, как это было раньше; высвобождающиеся мощности можно бросать на другие проекты. Но вот остальные… Больше всего мне досталось от флотских консерваторов во главе с генерал-адмиралом Карлом Эрнстом Витцелем, начальником Управления военно-морских вооружений. Как так, унификация с остальными родами войск? Или вы, Шпеер, думаете, что танковый перископ и перископ для субмарины — это одно и то же? Уломать моряков удалось с трудом, но они по-прежнему питали к моим идеям недоверие.

Обергруппенфюрер, наоборот, моментально сообразил, что к чему. Поинтересовался кратко:

— Штат?

— Двести восемнадцать человек министерских чиновников, остальные разбросаны по предприятиям, — не без гордости сообщил я. — То есть разумный минимум.

— Далеко пойдете, доктор Шпеер, — неопределенным тоном сказал Гейдрих. — Ухитрились сломать устоявшуюся систему, причем за рекордно короткий, олимпийский срок. Поздравляю.

Из вежливости обергруппенфюрер не упомянул, что достичь подобных результатов можно было только после речи Гитлера в Министерстве авиации 13 февраля и уж особенно после 21 марта, когда я, окрыленный открывавшимися возможностями (и одновременно немало рискуя), подсунул фюреру на утверждение неопределенно-расплывчатый документ, в котором решающую роль имела одна-единственная фраза: «Любые интересы немецкой экономики должны быть подчинены необходимостям производства вооружений».

Гитлер был в хорошем расположении духа и подписал, фактически не глядя, тем самым окончательно развязав мне как рейхсминистру вооружений руки и предоставив всю мыслимую экономическую власть. Этим-то указом я и козырял в трудных ситуациях, действуя так, как считал нужным, не оглядываясь на замшелые регламенты, установления и инструкции.

— Время, время, — Рейнхард Гейдрих взглянул на часы. — Три минуты одиннадцатого. Что ж, доктор Шпеер, весьма рад был с вами пообщаться. Вынес для себя много полезного.

— Благодарю, господин обергруппенфюрер. Передайте поклон госпоже Лине.

— До встречи, доктор.

И снова, снова никакого «Хайль Гитлер!».

Вот вроде бы и всё, рабочий визит в Прагу завершен. Командир Найн ждет. Что конкретно я «вынес для себя» из этой поездки, пока сказать затрудняюсь, но давешняя вечерняя беседа с Гейдрихом по-прежнему меня тревожит. Что он хотел сказать на самом деле? Каков скрытый подтекст?

Я шагнул к забранной роскошным зеркальным стеклом двери, выводящей на летное поле, но задержался. Подумал секунду. Обернулся.

— Знаете, — сказал я, — если угодно взглянуть на методы моей работы, приглашаю на совещание в министерстве. Двадцать седьмого мая, в среду, десять утра. Приглашение неформальное, но почему бы руководителю РСХА не ознакомиться поближе с насущными проблемами промышленности Рейха? В конце концов, экономическая безопасность также входит в сферу ваших прямых служебных обязанностей и вы должны быть осведомлены, так сказать, из первых рук. А не только по сводкам и докладам подчиненных.

В голубых глазах обергруппенфюрера на мгновение промелькнуло что-то… Что-то непонятное, странное. Не то удовлетворение, не то искорка азарта. Впрочем, Гейдрих обладал изумительной выдержкой. Ответил с вальяжной ленцой, но крайне учтиво:

— Это было бы любопытно, доктор. Хорошо, если не отвлекут насущные дела, я непременно буду. Неофициально. Доброго пути.

И коснулся двумя пальцами козырька фуражки.

Вырулив на полосу, «Кондор» замер на несколько секунд. Второй пилот, обер-лейтенант Вилькендорф, выглянул из кабины, окинув немногочисленных пассажиров строгим взором, — все ли пристегнулись? Над горами Рейзенгебирге[8] грозовой фронт, возможна ощутимая болтанка при наборе высоты.

Взлетели, самолет развернулся к северу — на Берлин. Я открыл замочки лежавшего на коленях портфеля, извлек подшивки с документацией, положил на столик. Но первым делом обратился к папке с надписью «ВАЛЬКИРИЯ», любезно оставленной мне Рейнхардом Гейдрихом.

Теоретически, как рейхсминистр, я имел допуск к документам столь высокой степени секретности, но, как это у нас водится, никто не удосужился ознакомить меня с оперативным планом, разработанным на случай возникновения в стране внутренних беспорядков или чрезвычайных ситуаций (крупные аварии и катастрофы наподобие разрушения плотин с затоплением обширных территорий, высадка вражеского десанта, вооруженный мятеж и прочее). Я обязан был знать, какие действия следует предпринять при объявлении «Дня W» и как защитить промышленное производство.

В целом что-то подобное я и рассчитывал увидеть. Мобилизационный план, быстрая концентрация всех находящихся на территории Германии вооруженных и вспомогательных частей; ага, вот и параграф по «Организации Тодта», касающийся меня напрямую. Возможно, запроси я документы по «Валькирии» в соответствующих инстанциях, план мне предоставили бы без лишних проволочек, но бюрократическая паранойя снова победила — никаких лишних глаз! Секретность превыше всего!

Ну что ж, кто предупрежден, тот вооружен. По крайней мере, теперь я представляю, как будет формироваться «внутренняя оборона» государства и что обязан буду делать я лично. Остается открытым вопрос — зачем обергруппенфюрер Гейдрих выдал мне одну из номерных копий «Валькирии»? Что-то не похоже это на обычную заботу и желание облегчить труд министра вооружений.