— У вас есть билет? — спросил вдруг молодой полицейский.

Этого вопроса она ждала.

— Конечно есть. Он где-то здесь, — ответила она, обольстительно улыбаясь ему.

И Лесли принялась ворошить содержимое открытого чемодана, как попало переворачивая вещи и даже выбрасывая их на перрон. Затем она набросилась на свою сумочку, вывернув ее наизнанку и перемешав ее содержимое. Пока она все это проделывала, коробка с салфетками «Клинекс» кочевала у нее из одной руки в другую. И тогда ей пришла на ум невероятная мысль, которая наверняка очень не понравилась бы ее мужу и ее советским кураторам. А почему бы не доверить эту коробку молодому полицейскому, который охотно отвечал на ее обольстительные взгляды. Мысль была слишком дерзкой, чтобы можно было удержаться от соблазна ее реализовать. И она решилась — сунула коробку ему в руки.

— Будьте добры, подержите. У меня заняты руки…

Он послушно повиновался, глядя, как она мучается с открытием своей сумочки. Будучи не в состоянии ей помочь, он осторожно, будто в самом деле бомбу, держал на ладонях ее коробку с гигиеническими салфетками.

Время летело, и ею начала уже овладевать настоящая паника, она перекладывала из рук в руки пудреницу, губную помаду, флакон с духами. А тут еще, как назло, заело замок-»молнию» и чемодан не закрывался. Все вещи были в беспорядке разбросаны на перроне. Наконец старший проверяющий, закончив их осмотр, заметил книгу, вытащил ее из чемодана, машинально перелистал ее и наткнулся на билет.

— Вот он! — радостно воскликнула Лесли со счастливой улыбкой. Спасибо, спасибо! Я совершенно забыла!

Теперь нужно было сложить вещи, наладить замки-»молнии» и привести багаж в нормальный транспортабельный вид. Оба полицейских помогли ей собрать вещи, закрыли чемодан и, схватив ее багаж, вбросили все в тамбур. Затем они дали сигнал для отправления и поезд тронулся. С ней оказались чемодан, сумочка, ридикюль, в руке зажат билет, у молодого полицейского осталась коробка с салфетками клинекс и с расчетами конструкции плутониевой бомбы.

Лесли, конечно, думала только о ней и ни о чем другом. Однако она не хотела проявлять явный интерес к коробке с салфетками как к предмету, якобы имевшему для нее особое значение. На самом деле для нее эта коробка была самой большой ценностью в мире. Но чем дольше молодой полицейский держал ее в своей руке, тем больше было шансов на то, что он обратит на нее внимание или же почувствует ее несколько необычно легкий вес. Можно было прямо попросить ее у него или протянуть за ней руку, но она опасалась, как бы такие действия не провалили весь ее замысел. А поезд уже набирал скорость. Сжавшись от тревоги до предела, она перевела дыхание и нашла единственно правильное решение: она сильно чихнула. Молодой человек, очнувшись от своих грез, наконец-то заметил, что держит в руках коробку с салфетками. Движимый рефлексом джентльмена, он пришел на помощь даме, находившейся в затруднительном положении, и, подбежав к двери вагона, протянул ей коробку.

— Мисс Коэн! Вы забыли ваши салфетки! Чем же вы будете утирать свой милый маленький носик?

Лесли грациозным жестом спокойно приняла коробку, поезд тем временем уже набирал скорость. Она хотела что-то сказать ему, но восторженное состояние, в которое привел успех ее предприятия, лишило ее слов. Она равнодушно смотрела на полицейских, которые, удаляясь от нее, становились все меньше и меньше. Ни тот, ни другой даже не догадывались, что они невольно способствовали похищению новейших, самых ценных планов создания атомной бомбы.

Какое-то время Лесли стояла в тамбуре вагона, затем взяла вещи и пошла в свое купе. Присев у окна, она продолжала переживать мельчайшие подробности только что разыгравшейся сцены. «Судьба, видимо, решила подарить мне единственный шанс, — подумала она, — и я его, кажется, использовала до конца. Наверно, это был мой звездный час, какой бывает в жизни каждого человека…»

Все хорошо, что хорошо кончается

Получив из штата Нью-Мексико телеграмму Лесли с текстом «Гарри не приехал на лечение», нью-йоркская резидентура сильно опасалась за исход всей операции. В то время, когда Лесли мучилась вопросами о том, почему Млад дважды не являлся на встречи, Квасников и Яцков, со своей стороны, прокручивали все возможные варианты. Млад мог решить порвать отношения с НКВД, возможно, его задержало ФБР, а может быть, он был очень загружен проводимыми экспериментами. До получения информации от Лесли им оставалось только одно — ждать ее приезда.

Каждое утро Яцков проверял, не появился ли сигнал, извещающий о возвращении Лесли в Нью-Йорк. Это должна была быть метка мелом на кирпичной стене между двух водосточных труб. Он ничего не обнаружил. В середине недели, вместо того чтобы послать вторую телеграмму Лесли, в резидентуре для выяснения обстоятельств несостоявшейся встречи решили направить кого-нибудь еще в штат Нью-Мексико. Выбор пал на агента Раймонда (он же Гарри Голд, он же Голодницкий). У Голда была примерно та же история, что и у Морриса Коэна. Он родился в 1910 году в Швейцарии в семье иммигрантов из России, ребенком был привезен в Америку, где вырос в бедном квартале южного пригорода Филадельфии. Притеснения со стороны антисемитов, драки и дискриминация — все это ему приходилось выносить повседневно. Увлеченный социалистическими идеями, которые ему привили родители, Гарри с пренебрежением относился к американским коммунистам, но считал эксперимент в России единственным светом надежды как в экономической, так и в социальной областях. Он учился на вечернем отделении Пенсильванского университета и получил степень бакалавра наук в университете Ксавьера в г. Цинциннати. Работая ассистентом в одной из лабораторий, стал агентом НКВД — он передавал советской разведке информацию из области химии. Яцков принял Голда на связь от Семенова при отъезде последнего на родину в 1944 году.

Для прикрытия целей поездки Голда в Лос-Аламос Яцков разработал легенду, согласно которой Раймонд намеревался встретиться со своим старым школьным приятелем Младом, чтобы устроиться с его помощью на работу. В ходе этой импровизированной встречи Голду предстояло попытаться выяснить у Млада причины срыва встречи в Альбукерке. Квасников поручил Яцкову подготовить шифротелеграмму в Москву с просьбой санкционировать это рискованное мероприятие.

Но до начала подготовки такой телеграммы Яцков в тот же день, возвращаясь к себе домой, решил еще раз после утренней проверки посмотреть, не появился ли сигнал Лесли на стене. Такой сигнал был им обнаружен. Согласно условиям, встреча должна была состояться на следующий день после постановки сигнала. Но ждать до следующего дня было выше сил Яцкова. Он связался с Квасниковым и получил у него разрешение на посещение ее квартиры, разумеется, под соответствующей легендой на случай чьего-нибудь нежелательного присутствия или неуместного вторжения.

Супруги Коэн жили на 71-й улице в восточной части Манхэттена, занимая скромную квартиру из трех комнат и кухни. Она была обставлена просто, всю стену гостиной занимали книжные полки. Леонтина была дома одна. Обрадовавшись приходу Джонни, она принялась рассказывать о своей поездке и, когда сообщила об эпизоде с коробкой «Клинекса», Яцков неодобрительно покачал головой:

— А вот такой риск для нас неприемлем.

Тем не менее по ходу ее дальнейшего рассказа ему пришлось признать:

— Хорошо все то, что хорошо кончается. Вы проявили, конечно, исключительную смелость и отвагу, но иногда это граничит с недооценкой опасности. Если вас когда-нибудь, не дай Бог, арестуют, вы можете быть уверены, что мы сделаем все возможное, чтобы вытащить вас из неприятности. И еще запомните: попасться легко; намного сложнее и мудрее сделать так, чтобы вас ни в чем не уличили, не заподозрили и не арестовали.

Сделав паузу, Яцков вновь вернулся к насущным делам:

— Так вы привезли материалы-то из Заповедника? — спросил он с обычным для него спокойным и безмятежным видом.