— Как только получишь ее, готовь общую информацию о них в Центр.
— А как мне называть их в телеграмме?
Заместитель резидента Май задумался, потом твердо произнес:
— Холла назови Младом, Сакса — Старом. Пусть в нашей агентурной сети будет теперь и Стар, и Млад. И обязательно укажи в шифровке, что мы считаем важным поддерживать связь на первых порах с основным источником информации только через Стара.
— Хорошо.
Из справки агента Бека:
«…Вначале, когда Холл попросил меня связать его с советским представителем, я не мог мысленно удержаться от вопроса: «Не провокация ли это со стороны ФБР?» Мои сомнения рассеялись только тогда, когда услышал слова о том, что его совесть и его гражданское чувство не вынесут, если Советский Союз окажется безоружным перед лицом растущей опасности новой войны, на этот раз уже атомной, и станет объектом шантажа.
Передавая секретные материалы по Лос-Аламосу, Холл категорически отказался от материального вознаграждения и подтвердил, что руководствуется только гуманными мотивами.
Должен также заметить, что Холл — человек твердый, надежный, решительный и к тому же хороший конспиратор. Будучи сам сыном советского ученого, я в процессе длительной беседы убедился, что 19-летний Теодор Холл — это физик-теоретик высокого класса, я понял значимость его работы в Лос-Аламосе, всю важность рассказанного им и что побудило его так безрассудно отважно и настойчиво искать связь с российской разведкой или с кем-либо из советских представителей…»
Москва узнала о новом потенциальном источнике информации, работавшем в самом засекреченном месте Соединенных Штатов, спустя две недели после того, как Теодор Холл уехал из Нью-Йорка в Лос-Аламос:
«Москва, Центр,
Совершенно секретно
Виктору.
Через агента Бека и напрямую в генконсульство обратились два молодых человека Млад и Стар. Из бесед с ними было установлено, что оба они давние друзья, вместе учились и жили в одной комнате Гарвардского университета, затем работали в одной и той же Металлургической лаборатории г. Чикаго, где разрабатывается новейшее секретное оружие. Как наиболее одаренный физик-теоретик Млад был взят в Лагерь-21, где он работает уже девять месяцев в одном из ключевых отделов вместе с выдающимися светилами науки, список которых он представил нам, а также передал расчеты и чертежи Горгоны.
Млад — самый молодой физик в мире, который приглашен туда. Ему всего 19 лет. Он сын разорившегося меховщика, защитил в этом году докторскую диссертацию. В Тире он находился в двухнедельном отпуске. Из разговора с Младом Бек сделал вывод, что тот действительно хочет нам помочь вместе со своим надежным другом Старом.
Просим разрешить охоту на них и согласие на обеспечение связи с Лагерем-2 через Стара.
Антон
12. XI.44 г.».
Генерал Фитин, прочитав эту телеграмму, протянул ее своему заместителю Овакимяну.
Как вы смотрите на это предложение, Гайк Бадалович?
Прочитав шифровку, Овакимян сказал:
— Мы не должны упускать возможность приобретения ценного источника из самой преисподней — Лос-Аламоса. Нам этого никогда не простят.
— Кто нам не простит?.. Лаврентий Павлович?
— Нет, последующие поколения.
— Нам бы дожить до завтрашнего дня, — сухо заметил Фитин. — А последующими поколениями мы займемся позднее.
Он взглянул исподлобья на Овакимяна и продолжил:
— А если это провокация или подстава?
— Я так не думаю, Павел Михайлович, хотя ничего нельзя исключать. Мы знаем и другие примеры, когда выдающиеся ученые сами предлагали свои услуги иностранному государству.
— Вы имеете в виду агента Чарльза? Который пришел в наше посольство в Лондоне с предложением своих услуг?
— Именно его. И я не могу представить себе, чтобы ученый такого масштаба, как Холл или Фукс, позволил запугать себя до такой степени, чтобы против своей воли пойти на провокацию. Согласитесь, это звучит неправдоподобно. Я полагаю, что они сознают всю ту ответственность, которую принимают на себя, работая над созданием атомной бомбы. Но они могут и сожалеть о своем участии в этой работе, потому что прекрасно понимают, насколько будет опасно, когда Америка и Великобритания станут располагать атомной бомбой. Возможно, ученые считают, что если помогут Советскому Союзу тоже обзавестись ею, то это хоть как-то восстановит паритет.
— Я не уверен, что ими руководят такие абстрактные соображения, как восстановление паритета, — ответил Фитин. — Фукс — антифашист, и именно этот фактор движет им. Он коммунист и человек, относящийся с симпатией к Советскому Союзу. Я не знаю, что лежит в основе действий Холла, но он, очевидно, тоже симпатизирует Советскому Союзу. Обо всем этом мы узнаем, когда завербуем его. Но я не понимаю, почему он идет на такой большой риск. Это ведь государственная измена, и если его разоблачат, то это смертная казнь…
— А может быть, он считает, что лучше умереть одному человеку, лишь бы множество других осталось жить.
— Вполне возможно, — согласился Фитин. — Но нам нужны дополнительные сведения о нем, чтобы удостовериться в том, что ему можно доверять.
— Это может сделать пока только Бек, и только после того, как начнет с ним работать. У нас нет никого другого, кто мог бы собрать информацию о Холле.
— А Фукс? Он вполне может его знать и собрать о нем сведения.
— Верно, — согласился Овакимян. — Но у нас нет времени на проработку таких вариантов проверки. Через несколько дней Холл уезжает из Нью-Йорка и мы должны создать Беку условия для проведения вербовочной беседы.
Фитин, немного помолчав, сказал:
— Я знаю, вы умеете агитировать меня, но запомните, если дело обернется плохо, я тонуть один не намерен. Будем оба за это отвечать.
— Не беспокойтесь, Павел Михайлович, — ободрил его Овакимян. — Положитесь в этом на мою интуицию. Все будет хорошо.
— Ладно. Подготовьте шифротелеграмму Антону с разрешением провести вербовку и Млада, и Стара.
Как только нью-йоркская резидентура получила согласие Центра на вербовку Теодора Холла и Сэвилла Сакса, Яцков с санкции Квасникова тут же оформил это соответствующими рапортами, закрепляющими их сотрудничество с советской разведкой.
До приезда Фукса в Лос-Аламос, Теодор Холл еще не являлся «атомным агентом». С ним были обговорены условия его встреч со связниками, но это представляло очень сложную проблему. Млад сообщал Стару, что он не может покинуть Лос-Аламос без разрешения генерала Гроувза, и потому предложил проводить встречи раз в полгода на восточном побережье США во время отпуска. Для советской разведки такое предложение было неприемлемым. Разведка предложила проводить одну встречу в квартал в последнее воскресенье третьего месяца и недалеко от Лос-Аламоса. Предполагалось направлять туда агента-связника из Нью-Йорка, и лучше всего в г. Альбукерке, расположенном в шестидесяти милях к югу от научного Центра. Млад мог посетить этот городок как турист. Местом встречи могла быть церковь недалеко от железнодорожного вокзала, время встречи — после полудня. Если встреча по какой-либо причине не состоится, то она автоматически переносилась на следующее воскресенье и так до конца месяца.
В случае, если Млад заранее знал, что не сможет приехать на встречу, он должен был направить письмо со следующей условной фразой: «У меня в течение некоторого времени не будет возможности взять отпуск». Это означало перенос встречи на следующий месяц. Для экстренной встречи он должен был написать в письме, что хочет сделать перерыв после определенной, указанной им даты, которая и будет означать дату приезда на встречу агента-связника.
Согласно правилам конспирации агент, который выходит на встречу, должен иметь отличительный признак, который позволял бы идентифицировать его быстро, безошибочно и издалека. Его лицо и физическая внешность для этого недостаточны, так как его партнер по встрече может быть новым человеком или заменять предшественника и, следовательно, никогда до этого с ним не виделся. По этой причине Младу было рекомендовано, отправляясь на встречу, нести в руке сумку из желтой бумаги. Если он почувствует опасность и сочтет необходимым отменить встречу, ему нужно будет повернуть сумку от себя той стороной, на которой находится рекламное изображение. Чистая от изображения сторона сумки означала, что препятствий нет. Важная деталь — из сумки должен торчать хвост рыбы.