В разговорах с Андреевым Кремнев держал себя довольно откровенно. Однако вскоре он начал почему-то сторониться его. Улучив момент, Николай Степанович поинтересовался причиной этой перемены.

— Ты говорил, что служил в зенитной артиллерии в Ленинграде. А как же ухитрился попасть в плен? — вопросом на вопрос ответил Кремнев.

— Я подпустил к объекту немецкие самолеты, они подожгли два аэростата заграждения. За это меня наказали, отправили в пехоту.

— Бывает. Но говорят, что ты перебежчик, — не унимался Кремнев. — Так или нет?

— Об этом поговорим позже. А удостоверение перебежчика у меня действительно есть.

Валентин внимательно посмотрел на Андреева и ничего не ответил.

Однажды вечером Николай Степанович, беседуя с Кремневым, вспомнил довоенное время, родное село на берегу Волги, недалеко от Костромы, где он учил детей географии.

— Я знаю эти места, — откликнулся Кремнев и тоже стал рассказывать о своей довоенной жизни, о том, как он воевал против фашистов в составе танковой части, как в бессознательном состоянии попал в плен, пытался бежать, но угодил в карцер, а оттуда в штрафной лагерь.

— А зачем пошел в эту школу? — резко спросил у него Андреев.

— Они нагло обманули меня.

— Как обманули?

— Очень просто. В штрафном лагере на территории Литвы, куда меня определили, погибало от истощения до тридцати человек в день. За малейшую провинность пленных убивали на месте. Каждый из нас мечтал любым способом вырваться оттуда. И вот однажды нам объявили, что на работу в Германию требуются военнопленные, которые ранее служили в авиации. Я записался.

— Но ведь ты же танкист!

— Да. А я сказал, что до войны был мотористом в гражданской авиации. Со мной разговаривал майор Марвиц, начальник нашей школы. Но тогда я, конечно, не знал, кто он такой. Марвиц заявил мне: «Работа будет сложная и требует честности по отношению к германскому командованию». Я согласился, и вскоре оказался здесь, в Нойгофе. А когда узнал, что попал в школу абвера, отступать было уже поздно.

На следующий день на занятиях по радиоделу слушатели попарно тренировались в приеме и передаче кодированных радиограмм. Код был известен только тем, кто работал в паре. Воспользовавшись этим, Андреев закодировал и передал Валентину отрывок из советской песни.

Расшифровав текст, Кремнев улыбнулся и сжег радиограмму. После занятий они с разрешения старосты направились в примыкавший к лагерю лес. Собирая грибы, вели откровенную беседу.

— Никакие россказни, которыми нас тут пичкают, на меня не влияют, — признался Кремнев. — Я был и остаюсь советским человеком. Все время думаю только о возвращении к своим.

Андреев поинтересовался, как бы он реагировал, если бы ему предложили вести полезную Родине работу здесь, в плену.

— Знал бы, что делать, давно бы уже работал, — ответил Валентин.

— Могу тебе в этом помочь.

Андреев сообщил Кремневу, что является советским разведчиком, и дал ему задание выявлять среди слушателей и обслуживающего персонала школы тех, кто патриотически настроен, склонять их к явке с повинной. Сам же Кремнев после выброски в тыл Красной Армии должен был обратиться к командованию и просить отправить его в Ленинград по паролю «Привет из Владивостока».

Андреев внимательно наблюдал еще за одним слушателем 4-го учебного лагеря Евгением Садовским. Худощавый человек со шрамом на лбу, с небольшой черной бородкой, Садовский выражал иногда среди слушателей антинемецкие настроения. «Кто он? Может быть, провокатор?» — мелькала у Андреева мысль, но вскоре он от нее отказался.

В рождественские дни сорок третьего года слушателям школы выдали по стакану водки. Андреев и Кремнев пригласили Садовского в свою компанию. Завязался разговор. Евгений рассказал, что он летчик. Воюя с фашистами, летал на бомбардировщике. В конце 1942 года его самолет подбили. Он был ранен, взят в плен.

— А как оказался здесь?

— В лагере я все время думал, как уйти к партизанам, но эсэсовцы охраняли нас образцово. Хотелось попасть туда, где нет такой строгой охраны. Половину этой задачи я выполнил: уйти из этой школы — не проблема. Но куда? Вокруг одни немцы. Конечно, среди них есть антифашисты. Но как их найти?

Через неделю, встречая Новый, 1944 год, Андреев наедине с Садовским продолжил начатый разговор.

— Зачем тебе бежать? Можно и здесь бороться Против гитлеровцев, — сказал он Евгению.

— А такая возможность действительно есть?

— Конечно.

Они быстро нашли общий язык. Андреев разъяснил Евгению задание, сообщил пароль.

В одной комнате со слушателями 4-го учебного лагеря жил военнопленный Константин Трепов. Он обслуживал обучающихся и работал в прикухонном хозяйстве лагеря, где ведал крольчатником. Спокойный, молчаливый, Трепов неторопливо, припадая на раненую ногу, выполнял свои обязанности. Многие слушатели относились к нему с уважением.

Андреев выяснил, что Константин прибыл в разведшколу еще до переезда ее в район Кенигсберга, общался со многими слушателями, немало знал о каждом из них. Стремясь поближе познакомиться с ним, Николай Степанович не раз заглядывал к нему в крольчатник. Вначале Трепов, знавший, что у Андреева есть удостоверение перебежчика, относился к нему с опаской, но постепенно стал доверять ему. Рассказал, что в начале войны служил старшиной роты. В бою под Старым Осколом был ранен в обе ноги и спину. Еле выжил. В плену сначала попал в лагерь, потом сюда, в разведшколу.

Вскоре в 4-м учебном лагере произошло чрезвычайное происшествие. За попытку настроить радиостанцию на восточную волну слушатель Конечный был отправлен из школы в штрафной лагерь. В тот же день Трепов предупредил Андреева:

— Опасайтесь Годунова и Бурмистрова. Им ничего не стоит донести на честного человека,

Позже Трепов рассказал Андрееву о слушателе Землякове:

— В прошлом уголовник. В начале войны был призван в армию, но дезертировал, скрывался дома, пока не дождался прихода гитлеровцев. Намерен выполнить шпионское задание в советском тылу.

Через несколько дней Николай Степанович, придя в крольчатник, завел с Треповым откровенный разговор. Трепов без колебаний согласился выполнять поручения советского разведчика — изучать новых слушателей школы.

В мае 1944 года учеба закончилась. Андрееву и его однокурсникам было предложено готовиться к выезду на задание.

— Нас могут послать вместе, — выйдя из барака на перекур, сказал Николай Степанович Кремневу. — А это нежелательно.

— Почему?

— Нам нужно разъединиться и каждому взять себе в напарники предателей.

— Ты прав, — согласился Кремнев. Он задумался. — А ведь у меня есть предлог задержаться здесь. Думаю, что осколок поможет.

— Какой осколок?

— От немецкого снаряда. С сорок первого года под лопаткой ношу. Давно пора избавиться от него.

— Действуй!

Кремнев обратился к коменданту 4-го лагеря лейтенанту Якобсу с просьбой разрешить ему лечь на операцию.

— Осколок может повредить мне при выброске с парашютом, и я выйду из строя, — резонно аргументировал он свою просьбу.

Якобс поморщился, но просьбу Кремнева удовлетворил.

Через два дня он вызвал к себе Андреева:

— Кремнев задержится. Тебе придется действовать в паре с другим разведчиком. С кем бы ты хотел идти?

— С Земляковым, — чуть подумав, ответил Николай Степанович.

— Хорошо. Это меня устраивает. Кремнев еще не оправился от операции, как Андреев в составе группы однокурсников уже следовал в занятый оккупантами Минск, в распоряжение разведотдела 6-й немецкой воздушной армии.

Ожидая выброски, Николай Степанович познакомился с несколькими абверовскими агентами, окончившими другие разведшколы. Он многое узнал о них: клички, подлинные фамилии, прошлое, приметы.

Вскоре началась операция советских войск по освобождению Белоруссии. Она спутала планы фашистских разведчиков. Вместе с офицерами штаба немецкой воздушной армии они бежали на запад, прихватив с собой свежеиспеченных абверовских агентов, и в конце июля оказались на территории Польши.