Большую помощь оказали полученные нами приказы, которые мы могли показать. А то бы фельдфебель нас арестовал и передал своей части в ближайшем городке. Но, благодаря приказам, мы явно были в пути вполне законно.

Когда мы шли дальше через красивые лесные участки Баварского и Богемского лесов, где тянулись прямые мощеные щебнем дороги, — мы услыхали издалека звук конной повозки. Не зная, кто там едет, мы укрылись за кустами и стали ждать. Скоро мы увидали пароконную военную повозку, нагруженную багажом, и трех эсэсовцев. Мы задержали их и спросили — куда ведет эта дорога. Они ответили: «В Стракониц». По их выговору я заметил, что это не немцы, а скорее всего латыши. Тогда я спросил их по-латышски: «Что вы, латыши?» — «Да.» — последовал ответ, и тут же была заключена дружба. Мы подсели на повозку и продолжали путь уже впятером. Усиление нашей группы в этом занятом партизанами лесу было весьма полезно.

За два дня и две ночи мы, наконец, приехали в Стракониц, Там мы опустили наши рюкзаки на тротуар. Этот район был еще в немецких руках. Пока Блумберг сторожил наши вещи, я пошел в комендатуру и спросил, где находится штаб Власова. В отчаянии мне сообщили, что Первая дивизия взбунтовалась, приняла участие в пражском восстании и отказалась выполнять приказ главнокомандующего средним военным фронтом, фельдмаршала Шёрнера.

На это я сказал: «Вот видите, и из-за этого я должен как можно скорее пойти к этим людям!» Мне посоветовали отправиться дальше на восток в направлении к Каплице. Когда я из комендатуры вернулся к Блумбергу, он подмигнул мне: «Сейчас нам дадут чего-то поесть!» — «Кто же?» Он ответил: «Не расспрашивай. От восставших…» — «Что значит от восставших?» — «Ну да, от чешских повстанцев. Они хотят нас накормить.» — «Но отчего же люди из Чешского Сопротивления собираются кормить нас?» Блумберг ответил: «Не расспрашивай больше. Я сказал им, что мы латыши и боимся эсэсовцев. Смотри, там на углу стоит человек. Мы должны пойти за ним».

Мы подняли наши рюкзаки и оружие. Человек двинулся, и мы пошли за ним. Он повернул в боковую улочку и мы тоже. Он прошел в открытые ворота во двор. Мы последовали за ним. Он вошел в дом, и мы за ним в кухню, где стоял уже накрытый на двоих стол. А чехи, с которыми мы могли объясняться только по-чешски, то есть едва понимали друг друга, сняли с плиты сковороду со свининой и клецками по-чешски (кнедличками). Мы поели, поблагодарили их и направились в дальнейший путь в Каплицу.

При выходе из города мы увидели издалека велосипедиста. Когда он приблизился, мы обнаружили, что он был в форме РОА со знаками отличия капитана. Фамилию его я позабыл. Он происходил из знатной русской семьи, эмигрант из Парижа, и ехал в Каплицу как квартирьер для Штаба армии. Мы присоединились к нему и втроем обеспечили помещение для штаба, который прибыл вечером того же дня. После этого я явился к генералу Трухину, который находился со своими ближайшими сотрудниками в Райнбахе, к северу от Фрейштадта, и был зачислен в РОА как прикомандированный к нему офицер.

После того, как выяснилось, что план о переводе РОА в район Иннсбрука устарел, Вторая дивизия, следуя приказу Власова, начала двигаться через Линц в Богемию. Штаб армии с начальником штаба генералом Трухиным и его заместителем генералом Боярским, офицерская школа с генералом Меандровым, кадетский корпус Второй дивизии, резерв офицеров, формируемая бригада под командой полковника Койды, которая должна была развернуться в Третью дивизию, — все эти части собрались в районе Будвейса. Здесь они хотели соединиться с остальными частями РОА, но это соединение никогда не состоялось. У отдельных частей, вообще, не было никакой взаимной связи.

Одной из моих последних задач было сопровождение генерала Трухина при его инспекции Второй дивизии, которая шла походом по широкой Богемской равнине. Она была поделена на ряд мелких групп из 10–20 бойцов в каждой. Когда мы на нашей машине ехали по этой равнине, во многих местах мы видели поднимающиеся дымки. При приближении к ним мы убеждались, что солдаты сидели вокруг костров, в которых они пекли картофель, — это все был только что посаженный картофель, который они, будучи голодными, выкапывали у крестьян с их полей. Когда мы подъезжали, обычно старший вставал и рапортовал: «Первый взвод Третьей роты такого-то полка на походе, бойцов и унтер-офицеров столько-то».

Три генерала расплачиваются из-за отсутствия радио-связи

5 мая 1945 года начались первые переговоры с американцами. Трухин послал к ним делегацию, состоявшую из генерала Асберга и полковника Позднякова, чтобы предложить им капитуляцию всех частей РОА при одном единственном условии: гарантии невыдачи их Советскому Союзу. Американцы дали свое согласие, но потребовали, чтобы капитуляция состоялась в течение ближайших 36 часов. Трухин не хотел принимать такое судьбоносное решение без согласия Власова. А тот в начале мая находился при Первой дивизии в Косоеде, вблизи Праги. Генерал Шаповалов, которого Трухин послал к Власову, чтобы получить инструкции для запланированной Третьей дивизии, командиром которой должен был стать Шаповалов, только что вернулся оттуда. Он передал Трухину устный приказ Власова, согласно которому штаб армии со Второй дивизией и всеми другими частями должен был усиленными маршами начать поход в сторону Праги. По дороге они должны были принимать в свои ряды освободившихся «остарбейтеров», преодолевая при этом немецкое сопротивление, если оно обозначится.

Генералы Трухин и Меандров были удивлены таким приказом. Они не доверяли его устной передаче, отказывались его выполнить и требовали его письменного подтверждения.

Поскольку штаб армии не располагал радиосвязью с Первой дивизией, генерал Боярский был послан штабом в Прагу к Власову, чтобы получить там письменный приказ. Помимо этого, он должен был доложить Власову об ультиматуме американцев и посоветовать ему направить Первую дивизию в плен к американцам.

Боярский, убежденный антикоммунист, еще до пленения Власова на Волховском фронте отличился на немецкой стороне, когда он командовал так называемой РННА (то есть Русской Национальной Народной Армией). Он хорошо выглядел, ростом был 1,90 метра, подтянутый в обращении с людьми. Будучи адъютантом Тухачевского, он смог избежать чистки в советской армии только благодаря тому, что был в то время арестован.

До Власова Боярский не доехал. Время было на исходе, срок американского ультиматума истекал. Так как Боярский не возвращался, то Трухин сам отбыл в Прагу в сопровождении своего адъютанта Ромашкина и водителя. Шаповалов, который незадолго перед тем говорил с Власовым и знал, где находится Первая дивизия, поехал за Трухиным на своей машине. Оба эти генерала так и не доехали до Власова, а Ромашкин, которому удалось спастись, рассказал следующее:

«Мы ехали на запад, направляясь в Прагу. По дороге нас все время задерживали чешские повстанцы, но как чины Власовской армии мы могли ехать дальше. Когда мы въехали в Пржибрам, приблизительно в 20 километрах от Первой дивизии, нам пришлось преодолеть установленную чешскими повстанцами из Сопротивления танковую преграду. Но при выезде из города нас задержал патруль коммунистически настроенных партизан, который направил нас в комендатуру. Пока мы — генерал, русский водитель и я — ожидали в машине перед комендатурой, неожиданно появился советский офицер и спросил: «Что вы здесь делаете? Игра кончена.» Я спросил генерала: «Ехать?» Но Трухин вышел из машины, и я должен был последовать за ним, и мы вошли в комендатуру. Навстречу нам вышел советский капитан с сумкой для карт Боярского. Я сразу же узнал ее по резинке и отточенным мною карандашам. Очевидно, и Боярский был захвачен в Пржибраме…

Как я узнал позже, в Пильзене днем раньше повесили власовского генерала после того, как он дал пощечину советскому офицеру. По всей вероятности, это мог быть Боярский.»

Дальше Ромашкин рассказал:

«Генерал Трухин после допроса был заключен в тюрьму. Я сидел в соседней камере и слышал, как он ходил взад и вперед. Можно себе представить, в каком настроении он находился! Около 10 часов утра я услышал, как конные подводы проезжали мимо тюрьмы. Я влез на подоконник моей камеры и увидел колонну солдат РОА из Первой дивизии. Я разбил окно и криками обратил на себя внимание. Эти солдаты меня освободили. Соседняя камера была пустой. Партизаны и советские офицеры очистили Пржибрам, взяв с собой Трухина.»