Я сопровождал Ашенбреннера в автомобиле Шкода до линии фронта и ничего не знал о соглашении между Кэнайном, Ашенбреннером и Мальцевым. Выполняя данный мне приказ, я отправился на машине штаба Ашенбреннера в сопровождении одного полковника немецких ВВС и водителя на поиски Власова. В это время он был при своих частях, из Мюнзингена и Хойберга идущих походом на юго-восток. Сначала мы ехали по направлению в Аллгёй и добрались до Обераммергау. Когда я хотел продолжать путь на Фюссен, полевой жандарм сказал мне, что это невозможно, так как в нескольких километрах отсюда на мосту через Лех стоят американцы. Поэтому я должен был повернуть и не знал как поступить, потому что на длинные обходные пути у меня не было достаточно бензина. В обмен на сигареты мне удалось получить бензин в складе театра Страстей Господних, и я выбрал другой путь на восток и поехал через Лермоз вдоль тирольского горного хребта. Тогда это была единственная дорога, связывавшая восточную и западную части Германии.
По этой узкой дороге беспрерывно двигались колонны в обоих направлениях. Как только где-нибудь образовывалась пробка, немедленно появлялся полевой жандарм. (Мы называли их «цепными собаками», потому что они на шейной цепочке носили эмблему времен Фридриха Великого.) Жандарм направлял одну машину на обочину, другая следовала за ней, и тогда третья уже могла проехать, и пробка была ликвидирована.
Подобная обстановка при царской или советской армии вызвала бы хаос на такой узкой дороге. При всякой такой пробке пришлось бы сталкивать машины под откос, возникали бы драки и ругань. Тут же все протекало спокойно и дисциплинировано. Я мог только удивляться…
На перевале я встретил штаб Власрва и специальный штаб Ост и при нем штурмбанфюрера СС фон Сиверса, замещавшего Крёгера. Власова тут уже не было. Мне сказали, что он поспешил с оберфюрером Крёгером и ближайшими сотрудниками вперед. Я опять повернул и стал их догонять.
Я догнал его поблизости от Линца. Он только что переехал через Дунай к Первой Дивизии. Поскольку при Власове были Крёгер, оберштурмбанфюрер Макс Пех и советник по русским делам фон Бухардт, мне пришлось ожидать случая, чтобы переговорить с ним с глазу на глаз, так как ведь я приехал От Ашенбреннера, которому Крёгер не доверял. Мне это удалось лишь, когда Власов пошел в места удобств, где я и оповестил его о начале контактов с американцами. Наш разговор в таком месте мог быть лишь самым коротким. Поэтому я на следующее утро использовал другую возможность, когда Власов стоял около машины со своей свитой и собирался ехать дальше, а Крёгер и Пех уже отбыли. Я снова настаивал и просил его приехать в Шпицберг около Пильзена для переговоров с генералом Паттоном, которые были начаты капитаном Оберлиндером по приказу генерала Ашенбреннера, с целью свести его с Эйзенхауером.
Власов тогда находился в плохом настроении. Он был не совсем на высоте, если можно так выразиться, был болен и глубоко разочарован. Я понимал его. И все-таки он был готов на следующий день ехать в Шпицберг.
Это была моя последняя встреча с Власовым. Прощальный разговор так и не состоялся. Но это еще не было прощанием. Русские ведь оптимисты, у них еще теплилась надежда на благоприятный поворот. Я же направился в обратное путешествие в гостиницу «Прокоп», которой я достиг без особого труда. Когда я спускался с альпийских вершин, на меня произвело глубокое впечатление озеро Хим, которое мне показалось большим блином на плоскогорье. При моем приезде в гостиницу, однако, выяснилось, что всякая надежда отпала: готовность генерала Паттона к переговорам превратилась в ничто, так как он тем временем получил другие указания.
Американцы совсем не понимали отчаянного положения власовской армии. Они рассматривали этих русских как комическую нацистскую часть, которая была послана в последний бой. Георгий Фишер в своей статье «Случай Власова» в Журнале ДЕР МОНАТ, тетради 33, 34, 35 за 1951 г., пишет:
«Под влиянием интенсивной «антифашистской» агитации, развернутой советской стороной, а также подлинного отвращения почти ко всему немецкому как отражению фашизма, ни общественное мнение, ни правительства западных союзников не были склонны поступить милосердно с таким явлением — Власовским Движением. В такой уверенной просоветской и страстно антинемецкой атмосфере участники этого движения могли рассматриваться только как достойные презрения коллаборанты.»
Как я получил приказ начать поход
В то время как гёнерал-лейтенант Ашенбреннер вместе с ВВС РОА перешли к американцам, я не спешил сдаваться в американский плен. Меня это совсем не соблазняло. В истории войн не было случая, когда по окончании войны те, кто ее пережили, попадали бы в плен, их просто посылали домой. Даже французы, которые в линии Мажино после продвижения немцев пережили капитуляцию, не были взяты в плен, a могли попросту разойтись по домам.
Поэтому я остался пока в гостинице «Прокоп» в ожидании того, что произойдет дальше. Американцы уже стояли в районе Железна Руда, в другой половине двойного города Баварский Эйзенштейн, на чешской стороне.
Через 2–3 дня кто-то вошел в мою комнату и закричал: «Американцы идут. Их танки поднимаются в гору, их можно уже слышать!» Я открыл окно. Можно было слышать лязг гусениц, правда еще довольно далеко. Я думал, что до их прихода остается еще 10–15 минут. Тем временем мой старый друг и товарищ по спорту из Риги, Евгений Блумберг, уже сложил свои вещи. Рюкзаки были полны. Помимо всего остального, там были санитарный пакет, сигареты и несколько бутылок водки, так как я знал, что в самых затруднительных положениях эти вещи могут сыграть важную роль.
Когда я яснее услышал приближение американских танков, я побежал к старшему офицеру — полковнику — и сказал ему: «Пожалуйста! Я прошу выписать мне приказ-направление, так как я с моим фельдфебелем ухожу и хочу присоединиться к штабу генерала Власова».
Полковник, сидя за своим письменным столом, с удивлением посмотрел на меня, так как он ничего другого так страстно не желал, как попасть в плен к американцам без проливания крови. Он возразил мне: «Для меня война закончена, я не могу выдать вам никакого документа». — «Ах так! — сказал я. — Для вас война закончена?» и положил руку на пистолет на моем поясе. «Нет, нет, — я выдам вам бумаги…» — возразил полковник. В две минуты они были готовы для нас обоих. Я засунул их в мой карман на груди, и мы с Блумбергом, обвешанные нашими рюкзаками и автоматами и с револьвером на поясе, сбежали по лестнице в лес.
При этом нас увидал Клаус Боррис. Позже он мне рассказывал: «Когда ты тогда промчался, я подумал: этого человека я никогда больше не увижу».
Судьба, однако, решила по-другому. Мы выбежали в последний момент — танки были уже совсем близко — и спрятались под соснами. Оттуда мы могли наблюдать, как 6 американских танков (они не были самыми большими, но все-таки на все стороны готовые к бою, с закрытыми люками) стали медленно подниматься к гостинице «Прокоп». Когда они прошли, мы углубились в лес, и здесь во мне проснулся инстинкт моих предков.
Кругом все было довольно оживленно. Мы крались под кустами, следили по сторонам и наталкивались на людей. Врагов или друзей? При ближайшем наблюдении мы убеждались, что большинство их освобождалось от военной формы и надевало что-нибудь штатское. Но были тут и чешские партизаны, которые нападали на одиноких солдат, мучили их и убивали. Ручьи были полны брошенных автоматов, базук и другого оружия. В отдельных домиках лесников скрывались солдаты.
Блумберг и я были полностью вооружены. Когда мы находили такой домик, я говорил ему: «Ты оставайся на опушке, так чтобы они могли тебя видеть», а я тем временем переходил через поле с автоматом к дому. Там чаще всего находилось 30–40 солдат, которые побросали свое оружие и ждали американцев. Встреча при этом была холодная, что называется на расстоянии, безмолвные взгляды, без приветствий и даже без кивка головы. Я ведь им ничего не сделал, но и они ничего мне не сделали. После такого рода проверок мы с Блумбергом шли дальше по лесу, пока неожиданно не встретились с первой боевой немецкой группой. Ее вел фельдфебель, и она состояла примерно из двадцати человек. Вероятно, в ее задачу входило выяснить — где находятся американцы. Фельдфебель сказал мне: «Вы — первые два человека, которые выходят из леса вооруженными».