— Разобрать снаряжение! Попрыгать… Сечкин, опять копилку изображаешь?

— Виноват, товарищ майор… Карабинчик отцепился.

Когда группа потянулась с дороги, Седлецкий придержал Мирзоева:

— Ты смотри, Турсун, на рожон не лезь. Возвращайся!

— Что, жалко стало? — шепнул Мирзоев.

— Буду я еще жалеть всяких наглецов! Просто привык к тебе за столько лет… Ни пуха, ни пера, Робин Гуд! С пистолетом не надежнее?

— Громче, — пожал плечами Мирзоев.

Шагнул в темноту и пропал. Седлецкий прислушался; ни единого звука не доносилось с той стороны, куда ушла группа. С командиром десантного батальона в кузове автомашины они разложили на откидном металлическом столике аэрофотографию. Плотину, гидростанцию и прилегающую местность снимали в спешке, фрагментами, опасаясь партизанских ракет. К тому же не очень точно состыковали кадры при печати. Поэтому погрешности были видны, что называется, невооруженным глазом. Например, очень заметная на фотографии балка — чуть выше уровня водохранилища — такой темной казалась не из-за своей глубины, а потому, что снимали ее при низком вечернем солнце. В другом месте из-за неточной состыковки на берегу старого речного русла ниже плотины как бы образовалось два небольших совершенно одинаковых заливчика в форме острого собачьего уха.

Еще в цитадели, в штабе воздушно-десантной дивизии, когда обсуждались детали операции, кто-то из гидротехников обратил внимание генерала Кулика на погрешности аэросъемки. Но Седлецкий резонно заметил, что главное — точно снятый гребень плотины. Летуны по его просьбе постарались: плотину сняли отдельно и в двух ракурсах — со стороны верхнего бьефа и со стороны нижнего. Вся поверхность бетонной стены высотой почти в сто сорок метров была видна отчетливо. Просматривались даже небольшие валуны по берегу русла и пенная шапка на водосбросе. Одну из трех шахт запорного устройства водосброса и заминировали партизаны. Бородатый связник Абдрахмана, которого допрашивал Седлецкий, правда, не знал, какую именно. Поэтому группе Мирзоева придется сначала отыскать заряд, а уж потом, если Бог даст, обезвредить его.

Приглашенные на ночное совещание к Кулику местные гидрологи и чудом убежавший в город инженер-эксплуатационник ГЭС в один голос подтвердили самые худшие прогнозы: при разрушении плотины столица республики будет смыта напрочь. Заместитель премьер-министра, участвовавший в совещании, сообщил, что началась эвакуация города и не хватает транспорта. Генерал обещал помочь. Тогда зампремьера довел до сведения присутствующих, что правительство республики категорически возражает против штурма плотины и призывает российское командование договориться с партизанами и пропустить их на нейтральную полосу в горном районе, сопредельном с соседней республикой.

Выслушав специалистов и заместителя премьера, командующий отпустил гражданских и сказал участникам операции:

— Ставлю задачу: плотину взять к шести ноль-ноль. Любой ценой.

…Командир батальона, приземистый и крепкий, как хороший боровой гриб, деликатно отмахивался беретом от сизых волн табачного дыма, которые ритмично выплывали из угла, где находился Седлецкий.

— Как вы думаете, товарищ подполковник, сколько еще дожидаться? — спросил майор.

К Седлецкому он относился с почтительной настороженностью — ему не до конца была понятна роль в операции этого не по-армейски самостоятельного в обращении со старшими подполковника.

— Сколько ждать? — потянулся Седлецкий. — А кто его знает. Не к девушкам пошли…

Он снова придвинул к себе аэрофотоснимок и постучал пальцем по плотине:

— Вот автодорога. Здесь парапет. Довольно высокий, но редкий — не особенно спрячешься. Придется идти за ним, с внешней стороны, на высоте. Возле шахт, конечно, часовые. Не смогут снять — придется спускаться в тоннели водотока. А там — ползти над самой водой, упираясь в стену и потолок туннеля.

— На присосках? — поднял брови майор. — Сомневаюсь… Я как-то пробовал — плохо держат.

— Наши — плохо держат, — согласился Седлецкий. — Но у них японские. По любой стене можно ходить. Впрочем, если большая раковина в бетоне или неверное движение… Падаешь в воду, которая несется со скоростью поезда.

— Да уж… — поежился майор. — Не позавидуешь. Ну, падают люди. И тонут?

— Не утонут, — неохотно сказал Седлецкий. — Однако водички похлебают. Придется вытягивать на леерах. И так до тех пор, пока не доберутся до шахты. Думаю, партизаны в самих шахтах посты не держат — ведь прорваться туда по водотоку невозможно. Во всяком случае, невозможно с точки зрения нормального человека.

Они долго молчали. Майор зевал и смущенно прикрывал рот. Седлецкий посмотрел на часы — стрелки, казалось, не двигались. От нечего делать он в который раз принялся рассматривать аэроснимок, хотя и без него хорошо представлял себе, как выглядит местность вокруг гидростанции. О нижней дороге к плотине он уже майору сказал.

…ГЭС строили в годы лихорадок великих строек коммунизма, одновременно с каскадом волжских станций. Ущелье, по дну которого бежала речка Кумари, загородили в самом узком месте высоченной плотиной. Примерно в километре по течению реки поставили двухэтажную коробку станции с машинным залом. Подвели деривационный туннель. По нему падала вода и вертела турбины. В техническом отношении строительство станции не представляло большой сложности, и местность словно заранее была спланирована под такую застройку. В береговых скалах чуть подчистили естественную выемку — и здание станции встало так, будто стояло здесь от сотворения мира. Выходящие на поверхность у плотины базальты крепко держали бетонную перемычку, поэтому не было нужды укреплять берег водохранилища.

Когда вода поднялась и затопила русла двух десятков мелких речушек, впадающих в Кумари, образовалось причудливое, похожее на многолучевую звезду, большое озеро, по лесистым берегам которого быстро встали белые здания пансионатов, санаториев, туристских баз и правительственных дач. Вскоре местная печать не называла водохранилище иначе как жемчужиной республики.

Мощность гидроэлектростанции была относительно невелика — около ста пятидесяти тысяч киловатт. Этого вполне хватало на нужды столицы и прилегающих районов еще несколько лет назад. А когда за перевалом поставили атомную станцию, дающую энергию половине Кавказа, Кумаринская ГЭС почти потеряла хозяйственное значение. Теперь же большая часть заколоченных пансионатов и дач была разграблена или сожжена. И эти брошенные дворцы среди первозданной природы воспринимались как символы долгой смуты.

Однако сотни тысяч кубометров воды, собранные в горах за тридцать лет, стали теперь символом стихии, выходящей из-под контроля человека. Достаточно небольшого пролома в теле плотины, чтобы гигантский водяной вал вырвался на свободу и помчался по долине реки.

Разглядывая на столе вновь и вновь знакомый черно-белый пейзаж, Седлецкий думал о том, что в Управлении самое время создавать подразделения, специализирующиеся в блокировании террактов на сложных промышленных сооружениях — атомных станциях, ГЭС, химкомбинатах.

Разрушения таких объектов чреваты последствиями, сравнимыми разве что с результатами массированной бомбардировки. Пока существуют подобные сооружения, всегда найдется безответственная сволочь, готовая шантажировать угрозой искусственно вызванной катастрофы. А там, глядишь, и до космоса доберемся, подумал Седлецкий. Собственно говоря, до космических объектов Управление уже добралось. Осталось понять, как обезопасить их в будущем от террористов.

— Разрешите! — вломился в машину молоденький солдат. — Там привели!

— Кого? — вздрогнул майор. — Что ж ты, воин, не по уставу дверь с петель рвешь! Ладно, воспитаем… Давай, кого привели.

В кузов втолкнули гражданского, по виду горца — папаха на глазах, замусоленный костюм с брючинами, заправленными в пыльные, скособоченные сапоги.

— На секрет напоролся, товарищ майор, — доложил один из десантников. — Пытался убежать… По-русски не говорит.