— Молодой человек, — начал мягко Ежов, когда д'Артаньяна ввели к нему в кабинет. — Мне доложили, что вы не хотите отвечать на задаваемые вам вопросы. Именно поэтому я и решил с вами лично поговорить. Я — наркомвнудел Ежов. Садитесь, пожалуйста.

Он жестом показал студенту на стул. Тот молча и спокойно уселся, не отрывая напряженных глаз от красивого, чисто выбритого лица наркома.

— Из вашего молчания и упрямства я заключаю, что вы несколько неправильно представляете себе положение вещей. Вы еще очень молоды — лет двадцати с лишним. Поэтому я уверен, что вашей попыткой покушения на жизнь товарища Сталина руководили не столько взвешенные и проверенные политические причины, сколько чье-то разлагающее влияние. Поэтому я и склонен рассматривать ваш поступок только, как следствие тлетворного влияния на вас и ваших товарищей других, более взрослых преступников, оставшихся в тени и толкнувших вас на смерть. Покушение не удалось и теперь эти подлые трусы, конечно, стремятся уйти от ответственности и бежать от руки революционного правосудия. Так вот что, молодой человек. Я, нарком Ежов, гарантирую вам жизнь, а в недалеком будущем и свободу, если вы откроете нам этих закулисных преступников, которые стояли за вашей спиной. Я рассматриваю вас и вашего товарища, как простое орудие взрослых заговорщиков. Нам же важно уничтожить не вас, техническое орудие, а вырвать корни самого зла. Поэтому-то я и прошу вас еще раз взвесить мои слова и откровенно сообщить мне все, что вы знаете по данному делу. Как я вам уже говорил и как повторяю, — я даю слово, что вы останетесь живы и скоро будете свободны. Советская власть сурова, но не кровожадна. И молодые жизни, пошедшие несознательно на преступление, будут нами, конечно, пощажены… Вы поняли меня, товарищ Полевой?

Острые- рысьи глаза Ежова впились в черные, пылающие внутренним огнем, глаза молодого террориста. Тот молчал.

— Вы поняли меня? — повторил Ежов.

Полевой наклонил голову и по его губам скользнула презрительная усмешка. С минуту продолжалось напряженное молчание. В роскошно обставленном большом кабинете, кроме сидящих Ежова и Полевого, у стола стоял, напряженно вытянувшись, следователь, а у двери, неподвижной статуей с револьвером в руке, конвоир. Полевой продолжал молчать и опять усмехнулся. Эта усмешка взорвала нервного Ежова.

— Я не шуточки шутить пригласил вас сюда! Мне не ваши презрительные улыбочки нужны, а откровенные признания. И вы не думайте, что в противном случае, при игре в молчаночку, вам только расстрел грозит! Мы от вас так или иначе этих признаний добьемся. ТАК или ИНАЧЕ, — вы это понимаете?

Черты лица наркома исказились. Ему раньше казалось, что с таким щенком он легко справится — хитростью или угрозами, не прибегая к пыткам. А тут вдруг такое неожиданное и решительное упорство! Взбешенный, он вскочил из-за стола и подбежал к молчаливо и спокойно сидящему студенту.

— Я заставлю вас заговорить, чорт бы вас побрал! — вскрикнул он. — Всеми способами! Жилочки из вас по одной вытяну, но говорить вы будете. Все жилочки! Я перед вашими глазами сперва всех ваших друзей и знакомых запытаю и расстреляю, но… но вы у меня заговорите…

Студент медленно поднялся. Под упавшими на лоб черными спутанными волосами глаза загорелись непримиримой ненавистью. Глядя сверху на маленького бесновавшегося Ежова, он по-прежнему презрительно молчал. Тогда наркомвнудел выхватил из кармана небольшой пистолет.

— Видите?.. Видите? — захлебываясь, закричал он. — Говорите, пока не поздно, пока вы живы… А то иначе…

Он не договорил. Что-то угрожающее мелькнуло в черных глазах арестованного. И внезапно звук резкой пощечины хлестнул воздух. Ошеломленный чекист прервал свои вскрики, отступил назад и поднял пистолет.

— Сталинская блядь, — хрипло вырвалось из сжатого горла студента и лицо его перекосилось. Что-то глухо хрустнуло в его рту и он плюнул в лицо Ежову струей крови и откушенным концом языка. С залитыми кровью глазами, Ежов тряхнул пистолетом и выстрелил. Полевой стоял выпрямившись. Смертельная бледность стала покрывать его лицо и струя крови изо рта лилась все сильнее. Ежов в бешенстве нажимал гашетку карманного Маузера опять и опять, и колени молодого террориста подломились. Он тяжело упал на стул и медленно скатился на пол. А Ежов, в припадке сладострастного бешенства, все еще продолжал выпускать пулю за пулей, пока не щелкнул пустой затвор. Потом он, тяжело дыша, вытер кровь с лица и обернулся к неподвижно стоявшим следователю и конвоиру.

— Какая сволочь, — сквозь зубы прошипел он. — Убрать!..

Но когда конвоир невозмутимо наклонился к убитому, Ежов внезапно воскликнул:

— Нет, постой, постой!.. Веди сюда немедленно другого.

С бледным лицом и трясущейся челюстью вошел в кабинет другой студент. Он слыхал в коридоре выстрелы и уже догадался, что здесь произошло. При виде трупа своего друга, студент окаменел. Ежов, вытирая кровь с лица, подошел к нему.

— Вот посмотрите на своего товарища, — глухо и тихо сказал он. — И подумайте, не торопясь, над своей жизнью и своими показаниями… Подумайте…

Он махнул рукой следователю и конвоиру, и все чекисты вышли из кабинета, закрыв за собой дверь. Молодой студент остался в большом мрачном кабинете один-на-один с окровавленным трупом друга…

В коридоре Ежов вполголоса сказал следователю:

— Оставьте его одного там часика этак на два… Потом, ручаюсь, он заговорит!..

Большой военный автомобиль резко остановился у главного подъезда дома НКВД на Лубянке. Высокий, прямо держащийся военный вышел из автомобиля и быстро вошел в двери. Там ему дорогу загородил дежурный командир войск НКВД.

— Ваш пропуск, товарищ?

— Разве вы меня не узнаете? — раздраженно бросил военный.

— Я не имею права узнавать или не узнавать никого, товарищ маршал, — спокойно возразил дежурный, сразу узнавший Тухачевского. — Но пропуск необходим.

Тогда Тухачевский расстегнул шинель и вынул из кармана билет члена ЦК партии. Дежурный внимательно просмотрел его и, молча откозыряв, отошел в сторону. Маршал, пройдя несколько шагов, остановился.

— А почему вы, товарищ, узнав меня, все же спросили пропуск? Вы ведь должны знать, что члены ЦК всюду входят без пропуска?

— Я не имею права доверять своим глазам, товарищ маршал, — просто ответил подтянутый, чисто выбритый командир. — Ведь вместо вас может войти загримированный террорист. А билет члена ЦК с фотографией — нечто бесспорное, так как я знаю форму и номера этого билета. Таковы у нас строгие правила, товарищ маршал.

Тухачевский, пожав плечами, продолжал подниматься выше, направляясь в кабинет Ежова. Его лицо было напряженным и злым, и он нервно перешагивал по несколько ступенек широкой, устланной коврами лестницы. На одном из поворотов его кто-то окликнул.

— Это ты, Михаил Николаевич? Опять у меня в гостях? Это был сам Ежов, только что отмывший в уборной с лица кровь и давший новые распоряжения по ведению дальнейшего следствия.

— Как ты сюда попал? В чем дело?

Тухачевский подошел к нему и сделал знак сопровождавшему Ежова сотруднику отойти в сторону.

— Скажи, Николай Иванович, этак по совести, как старый товарищ по партии, — это ты назначил за мной слежку? Ты направил ко мне, под видом девочки из кабаре, свою шпионку?

Голос маршала был сух и резок. Ежов понял, что тот до крайности раздражен и озлоблен.

— Какую шпионку? — удивленно спросил он, чтобы выиграть время и подготовиться к ответу. Он уже догадался, что установленная им за Тухачевским слежка в каком-то месте обнаружила себя.

— Да девочку из кабаре, Ванду, что ли?

— В первый раз слышу! — с искренним удивлением пожал плечами Ежов. Он и в самом деле в первый раз слышал это имя. Как ему было знать имена отдельных сексотов?

— Ты смотри, Николай Иванович, — угрожающе, но так же тихо продолжал Тухачевский. — Если я доложу о всем этом безобразии в Центральном комитете, тебе же будут неприятности!