Но я быстро вспомнил об обвинительной речи лейтенанта Морне, упоминавшего о смерти наших солдат, о страданиях раненых, о слезах матерей и детей. «Вред, который нанесла эта женщина, неописуем. Она, вероятно, величайшая шпионка нашего века».

Пойдем! Давайте пойдем, и никакой жалости.

Но путь к камере Маты Хари мне, тем не менее, показался бесконечным. Еще коридор. Это здесь. Запор резко толкнули с грохотом. Дверь открылась…

Постель Мата Хари находилась в глубине камеры слева. Две другие кушетки были размещены перпендикулярно с двух сторон: помощницы, которые их занимали, внезапно разбуженные, терли себе глаза, не зная, что им делать в присутствии всех этих внезапно появившихся людей: они решились одеваться.

Судьи ворвались как смерч. Мата Хари спала. Ее слегка потрясли.

– Час правосудия наступил… Ваше прошение о помиловании было отклонено господином Президентом Республики… Вам нужно вставать… Будьте мужественны.

– Как? – удивилась осужденная. – Это невозможно!… Это невозможно!… Офицеры?…

Она заметила в группе своего адвоката.

– Будьте добры, подойдите, – обратилась она к нему, протягивая руку.

Защитник, наклонившись к ней, прошептал несколько слов тихим голосом. Мы услышали:

– Маргарета, если вы хотите…беременная… Уголовный кодекс. Скажите, что это – статья 27.

Доктор Соке приблизился.

– Маргарета, я умоляю вас об этом, позвольте себя осмотреть, – дрожащим голосом твердил адвокат.

Осужденная внезапно повернулась на звук, убирая покрывало. Она села, показав голые ноги, и сказала с бунтарской интонацией, сильным голосом:

– Нет! Нет! Я не беременна. Я не хочу прибегать к этой увертке… Нет… Бесполезно меня осматривать. Я встаю…

И одним махом она поднялась в своей рубашке из белой грубой ткани, позволяющей увидеть ее грудь.

– Младшая сестра Мари, передайте мне мое красивое белье, которое мы отложили, там высоко, на полке.

Пастор Дарбу говорил ей что-то на ухо.

– Да, сейчас.

И она спокойно оделась, лишь с небольшим содействием обеих помощниц.

– Могу ли я надеть корсет?

И после одобрительного жеста начальника тюрьмы:

– Дайте мне также еще и мой тайник-корсет в кружевах… Подержите расческу…

В то же самое время, она встала на колени у ног пастора. Он взял жестяную кружку, наполнил ее водой и вылил ее на голову Мата Хари, в то время как она, все еще стоя на коленях, продолжала причесываться.

Это было что-то вроде крещения. Я не понял эту церемонию у протестантки. Мне сказали, что это был специальный обряд у одной из сект лютеранства.

Помощницы зашнуровали на ее ногах красивые ботинки: почти все, что осталось от ее былой роскоши.

– Теперь, мои перчатки.

Она их застегивала долго, тщательно. Потом ей передали шляпу.

– Так будет в порядке, не так ли, мэтр? – обратилась она к своему адвокату. Но мне нужны мои булавки в шляпе.

– У нас их нет, – сказала младшая сестра Мари.

– Это запрещено правилами, – пояснил начальник тюрьмы.

Секретарь суда капитан Тибо выдвинулся вперед, с карандашом и листком бумаги в руке:

– Есть ли у вас разоблачения, которые вы хотели бы высказать?

– Я? – встрепенулась Мата, как в гневе. – У меня нет ничего, о чем надо сказать вам, и, даже знай я что-то, о чем следовало бы рассказать, именно вам я об этом и не сказала бы.

И она презрительно пожала плечами, с пренебрежением взглянув на офицеров.

Младшая сестра Мари разразилась слезами.

– Не плачьте, сестра Мари. Не плачьте… Будьте веселой, как я. И потрепала ее по щекам:

– Какая она маленькая, сестра Мари! Потребовались бы две сестры Мари, чтобы сделать одну Мату!… Не плачьте.

Смелая сестра милосердия тряслась от рыданий.

– Погодите, – повторила Мата. – Вообразите, что я уезжаю в большую поездку, что я собираюсь вернуться, и что мы еще встретимся. Впрочем, вы ведь немного пройдетесь со мной, не правда ли? Вы меня проводите.

И она ее обняла.

Приготовления были закончены. Обернувшись к адвокату, она произнесла:

– Ах! Вот пакет писем, которые надо вручить. Но мне нужно написать еще два или три…

– Вы напишете их внизу, в канцелярии, – ответил начальник тюрьмы.

Мата бросила ледяной взгляд, привела в порядок свою шляпу, поправила волосы, и топнув ногой, тоном гневной, но сдерживающей себя женщины, воскликнула:

– Я готова, господа!

Судьи вышли. Осужденная последовала за ними, между адвокатом и пастором. Приоткрывая дверь, охранник захотел взять ее за руку:

– Не трогайте меня! Не трогайте меня! – пылко произнесла она. – Я не хочу, чтобы кто-то прикасался ко мне. Сестра Мари, дайте мне руку.

Кортеж вышел. Мата двигалась быстрым шагом, держа за руку младшую сестру милосердия. Так мы пришли в канцелярию.

– Вот все, чтобы писать, – сказал ей начальник охраны.

Мата села, сняла перчатку, и в течение семи-восьми минут написала письма и подписала конверты.

– Адвокат, – сказала она своему адвокату, – возьмите эти письма, положите их в конверты… Но не ошибитесь с адресами!… А то из-за вас начнутся семейные драмы…

И она рассмеялась.

– Главное, не перепутайте конверты!

Она теперь стояла на пороге маленькой двери, выходящей на двор. Автомобиль трясся; жандарм придерживал открытую дверь. Я опустил шторы, и осужденная направилась в машину; пастор Дарбу уселся рядом с нею; напротив, на откидных сидениях, сели сестра Мари и другая сестра милосердия.

Жандарм занял место рядом с шофером. Это была вся охрана: поведение осужденной не требовало никаких других мер предосторожности.

Я дал сигнал к отправлению. Во главе колонны ехала машина членов военного трибунала, затем машина с осужденной, моя машина, машина доктора Соке, и запасная машина на случай поломки. Эта последняя была пустой при отправлении, а при прибытии я заметил, что в ней сидело шесть человек!

Мы катились на средней скорости к площади Пляс-де-Насьон и к воротам Авеню-Домениль, когда внезапно нас окружили. Перед нами и позади нас появилось около двадцати автомобилей с журналистами. Они решили объединиться и ехать во главе эскорта, чтобы попасть в Венсен. На середине проспекта они повернули направо, чтобы направиться через лес к стрельбищу. Но это была не та дорога! И дорога была преграждена!

Мы продолжили ехать прямо, чтобы добраться до форта. Журналисты поняли, что мы поехали не за ними, а когда мы их обгоняли, я видел их жесты огорчения. Я понимал их разочарование и искренне жалел их.

Мата Хари действительно держалась решительно, и это немного удивляло.

– Это – актриса, – поговаривали тогда. И еще якобы защитник убедил ее, что, как в «Тоске», ружья зарядят холостыми патронами. Именно поэтому она демонстрировала свое самообладание. Она считала, что в патронах нет пуль, и что ее не убьют – из-за ее высоких связей.

– Это – смешная история, – отвечал я. Танцовщица прекрасно знала, что ей предстоит умереть. Когда она отказалась от осмотра врача врачом, она знала, что отвергла свой последний шанс спасения. Впрочем, ее адвокат формально опроверг эту легенду сейчас.

Легенда, тем не менее, продолжала жить. Легенды всегда труднее всего разрушить. Я даже слышал, как люди уверяли меня – меня! – что Мата Хари не умерла. Если бы я не был там, то, может быть, даже и поверил бы, по крайней мере, засомневался бы…

Но давайте возобновим наш рассказ.

Прежде чем попасть на стрельбище, где производится казнь, всегда приходилось проходить через донжон. Там мы простояли несколько минут, чтобы подождать эскорта драгунов, который сопровождал кортеж, начиная от форта и до столба.