Незамедлительно была осуществлена проверка информации. Агент, ответственный за это важное поручение, собрал удручающие свидетельства против авантюристки. Не только ее сведения были ошибочны, но казалось бесспорным, что отчет был послан в Париж по заказу немецких агентов.

Военные власти были предупреждены, и так как княгиня в первый раз оказалась подозреваемой в том, что она была на службе Германии, арест ее был решен.

Военная полиция парижского лагеря не потеряла ее из виду: однажды она решила провести обыск у авантюристки, и комиссар появился на Бульваре Бертье.

Но накануне красивая птица, очевидно предупрежденная, улетела со всем своим багажом. Княгиня заявила, что отель, который она снимала за 15000 франков, стоил слишком дорого, и, одним мановением руки, она продала свою мебель старьевщику, собрала свои чемоданы и моментально исчезла.

В этот момент появился еще один новый столь же странный – и иностранный – персонаж, как и другие.

Княгиня не оставила квартал парка Монсо. Она воспользовалась гостеприимством аргентинца, называвшего себя Раулем, который жил на первом этаже дома по Рю-Демур. Этот аргентинец, достаточно красивый, с манерами старого дипломата, считался тестем министра иностранных дел Аргентины. Как и граф д’Астек, он занимался химией и тоже владел лабораторией, но в Барселоне, на Калле дель Пиньо, 5. К тому же он, как и д’Астек, говорил на всех языках: на английском, немецком, испанском, каталанском, французском, итальянском и других.

Именно в этом убежище на улице Рю-Демур специальный комиссар контрразведки одним прекрасным утром «застукал» все изысканное общество: Вишневскую, д’Астека, Даниловича и компанию.

Но тайные защитники тоже не спали. В результате оказалось, что Центральная служба разведки лишь безрезультатно пыталась добиться судебного расследования против Вишневской и ее единомышленников.

Перед тем, как приступить к аресту в отеле «Балтимор» комиссар получил приказ об ее… высылке!

Была ли законна эта мера? Вишневская родилась француженкой, следовательно, в этом качестве она никак не могла быть депортирована. Справедливо, что она утратила свое гражданство вследствие брака с поляком, натурализованным в Италии. Но когда муж умер, его жена могла снова рассматриваться как «восстановленная» француженка. Министерство внутренних дел этого не услышало.

В тот же день, 2 декабря 1916 года, княгиня была доставлена до границы Италии, а граф д’Астек – до границы Испании. Что касается Х., то его забыли на Рю-Демур.

Не было никаких сомнений, что депортация – защитная мера, в первую очередь – была предпринята по подстрекательству самой Вишневской, чтобы избежать более серьезного наказания. Накануне своей высылки высокомерная княгиня (рожденная от неизвестных отца и матери) цинично заявила в салоне отеля «Эдуард VII»:

– Нужно, чтобы я оставила Францию. Я тут не могу свободно выражать свое мнение о Германии… Я – прежде всего женщина, посещающая иностранные дворы (!), близкая к правителям, послам, наиболее значительным персонам дипломатического мира. Я собираюсь отправиться в Италию, затем в Швейцарию: там у меня было бы больше свободы, и я смогла бы там высказывать свое мысли так, как я пожелаю.

Речь тут шла явно о свободе высказываться в пользу Германии, а также, без сомнения, об облегчении ее связей с немцами. И получается, что как раз ради этого французское правительство того времени послало эту авантюристку в увеселительное путешествие в Италию вместо того, чтобы под конвоем отправить ее на маленькую и окончательную экскурсию в Венсен.

Первыми, чье внимание привлекла к себе Вишневская, были англичане. Она узнала – известно, каким образом – о подозрениях в свой адрес со стороны британской секретной службы, и решила сама навестить резидента британской разведки в Женеве:

– Меня обвиняют несправедливо, – сказала она. Я пришла протестовать. Это другая женщина использует мое имя. Она действительно шпионка, и вот ее фотография.

Глава разведслужбы посмотрел на нее:

– Да, а все-таки наглости вам не занимать! И, роясь в ящике:

– Вот фотография настоящей шпионки. Вы сами видите, что это – действительно вы!

Английский офицер не мог ничего сделать. Он был на швейцарской территории. Он ограничился тем, что предупредил своих французских коллег…

Добавим еще, что княгиня Вишневская, по совету своего любовника Даниловича, банкира Рафаловича, друга Альмерейды, основала «Пацифистское общество женщин для распространения мира путем просвещения», что позволило ей поддерживать постоянные связи с общеизвестными капитулянтами, среди которых был и депутат Бризон, один из «кинтальцев». [Это слово происходит от названия швейцарской деревни Кинталь, где (как и в Циммервальде) в 1915-1916 годы проходили конференции левых интернационалистских меньшинств.]

Что касается интернационалистки, то вот она – настоящая красивая интернационалистка. Она посещала только русских, поляков, аргентинцев, итальянцев или немцев. Она не была женщиной, она было обществом – «Лигой Наций».

Так она и вышла сухой из воды после всех своих приключений.

Мы могли бы рассказать истории о многих женщинах, в большей или меньшей степени связанных с разведывательной службой.

В их числе можно назвать некую Ж., которую осудили всего на год тюрьмы, а между тем, она часто посещала Берлин и нашла средство получать в Париже любые пропуска, в которых нуждалась. Эта женщина была замужем за немцем и свободно торговала страусиными перьями с Германией через Швейцарию. Все члены верховной комиссии по делам иностранцев знали ее историю, подробно рассказанную господином Доде.

Но вот эту сомнительную историю еще не разоблачали.

Разведывательная служба обнаружила нескольких опасных агентов, возглавлявшихся шпионкой, которую мы тут назовем Жюли, малоизвестной третьеразрядной актрисой, которая передавала собранные ими сведения некоему голландцу.

Этот голландец был арестован первым. Естественно, он все отрицал.

Капитан, который вел следствие, чтобы заставить его говорить, внезапно сказал ему:

– Мы знаем, кто вы и что вы делали, и вы будете расстреляны… Но если бы вы связались с Жюли, чтобы забрать у нее донесения, как вы это делали, когда были свободны…

– Но, – ответил испуганный голландец, – Жюли не дает мне донесения. Это я сам их пишу под ее диктовку!…

– Хорошо. Вы только что сознались. В таком случае, вы поедете к вашей подруге, отвезете ее в то место, где наш агент сможет застенографировать все, что она скажет, а вы тоже запишете все, как ни в чем не бывало.

Голландец, чтобы спасти свою шкуру, не колебался: он продал шкуру своей подруги.

"Крестные матери" представляли собой другую опасность.

Настоящая цель солдат при налаживании связи с незнакомой и, возможно, некрасивой женщиной состояла, очевидно, в том, чтобы получать моральные поощрения – это понятно; а также часто получать еще подарки в натуральной форме или в виде наличных денег.

Это был великолепный случай для шпионок – установив связи с солдатами на фронте, узнавать номера их полков, их дислокацию, их район обороны и собирать данные об их боевом духе.

После переписки, во время ближайшего увольнения или отпуска после выздоровления «крестник» приезжал познакомиться со своей «крестной матерью», и тогда излияния становились более откровенными, а обмен сведениями более полным.