— Где приземлился, Кусан?

— У речки, на берегу.

— А ты?

— А я среди пней. Это местечко называется Козары, — штурман при любом удобном случае любил щегольнуть знанием местонахождения. — Немцы сожгли его, а сейчас здесь работает строительная часть, готовят лес для переправы. Рядом Козелец — это километров шестьдесят от Киева.

Тут подоспела и попутная машина. В центре Киева их высадили, и подались они напрямую через развалины Лавры. Идут вдвоем, парашюты на себе. В боковом проулке показалась еще одна такая же фигура. Зоркий казах Саденов первым заметил и толкает штурмана:

— Смотри-смотри, Иван Дерюжков, командир наших стрелков. Идет-бредет, голову понурил.

Окликнули, пошли вместе. Весь экипаж, считавшийся погибшим, оказался в сборе и подводил невеселые итоги ночи.

Чуть раньше позвонили из Конотопа: экипаж Евгения Мухина (бывшего летчика ГВФ 1-го класса) и штурмана Ивана Лисового, тоже лишившийся связи, произвел там вынужденную посадку в поле, на фюзеляж. Самолету Бирюкова повезло чуть больше, у него рация продолжала работать. В невероятно сложных метеоусловиях он приземлился на аэродроме в Жулянах. Но в конце пробега бомбардировщика занесло в окоп, и он тоже получил повреждения.

Вот так окончилась первая попытка. По счастью, люди остались живы, но материальный урон группа понесла значительный: из пяти машин одна погибла, три были серьезно покалечены. И все же, после подробного анализа неудачи, командование пришло к выводу, что транспортировка оружия по воздуху в Югославию возможна. 23 февраля 1944 года советская военная миссия прибыла в Югославию. Была налажена надежная радиосвязь. Пострадавшая Южная группа была пополнена новыми машинами, и с первых чисел марта переброска военных грузов началась, «мост» начал действовать.

Что же было в этих мешках? Саденов и стрелки, когда подтягивали к люкам упаковки, чувствовали по весу и по форме: здесь — автоматы, пистолеты, здесь — ящики взрывчатки, боекомплекты, мины, здесь — бинты, лекарства. Все то, что в эти годы самим было дороже золота. Делились с югославскими братьями из последнего. Больше всего было противотанковых средств: мин, гранат, тяжелых ружей ПР (средство весьма эффективное: малый бронебойный снаряд прошивал танк чуть ли не насквозь, но стрелять из них приходилось с передовой линии, и в пехоте эти ружья ПР окрестили «Прощай, Родина»)… Попадались иногда минометы и орудия в разобранном виде.

К концу апреля 1944 года Южная группа, состав которой пополнили два новых экипажа — гвардии капитана Гоги Агамирова и штурмана Ивана Гвоздева, гвардии капитана Александра Давыдова и штурмана Василия Тузова, совершила тридцать девять боевых вылетов и доставила в Югославию двадцать пять тонн груза и восемнадцать человек личного состава НОАЮ.

«По небу полуночи»

До июня 1944 года «вторым фронтом» называли партизанские армии, движение сопротивления нацистскому режиму. Близ аэродрома создалась целая колония людей разных национальностей, дожидавшихся отправки на партизанский, подпольный «второй фронт». Разные это были люди — по возрасту, профессии, семейному положению. Все знали, что пойманных ожидают пытки и жестокая казнь. Запомнилась летчикам девушка-черногорка из диверсионного отряда. Невысокая, гибкая, она держалась отчужденно. Рассказывали, что фашисты уничтожили всю ее семью — и родителей, и братьев. Целыми днями она тренировалась в спортивном городке, стреляла в тире навскидку из нашего и трофейного оружия, а во время прогулок с необычайной ловкостью и злостью метала ножи. Смотреть на нее в эти мгновения было жутковато.

Полной ее противоположностью казалась другая девушка — итальянка по имени Тереза, появившаяся ранней весной. Было ли это имя настоящим — никто таких вопросов не задавал. Впрочем, имя распространенное…

Вместе с ней приехал молодой парень, говоривший по-русски плоховато, с сильным акцентом. Ее же речь была безупречно чистой, певучей. В отличие от черногорки, она едва ли когда-нибудь держала в руках оружие и всегда с опаской смотрела на воинские упражнения.

Была она очень красивой, и лейтенант Саденов, точно завороженный, с нее глаз не сводил. Но Тереза всегда появлялась в сопровождении юноши, и лейтенант не осмеливался с ней заговорить. Проницательные пилоты тотчас заметили переживания Кусана, но почему-то, вопреки обычаю, не стали над ним подшучивать. Наверное, и девушка почувствовала его взгляды, она всегда улыбалась в ответ издалека.

Только много лет спустя удалось узнать, кто на самом деле была эта девушка. Ученый-историк подполковник А. М. Сергиенко, после войны работавший над боевой летописью Авиации дальнего действия, встретился с бывшим переводчиком советской военной миссии в Югославии, доктором исторических наук В. В. Зелениным, и тот стал припоминать, что, кажется, однажды слышал в штабе Тито о присланной из Москвы девушке-радистке по имени Тереза. Ниточка была очень слабой, но Сергиенко не терял надежды, и в результате его настойчивых поисков появилась возможность раскрыть эту тайну — Тереза родилась 10 мая 1924 года в Италии в семье мастера по ремонту велосипедов Торкуатто Мондини. Когда к власти пришли фашисты, Мондини и его товарищам по движению Сопротивления пришлось скрываться. В это время его друг Джузеппе Берти получил задание на переезд в Москву. Ему стало известно, что в Советском Союзе открылся первый интернациональный детский дом имени знаменитой революционерки Елены Стасовой. Решили, что весной 1934 года Джузеппе отвезет в Москву свою дочь Винку и дочь товарища — Терезу. Под чужими именами проделали путь из Ливорно до Белорусского вокзала через Париж, Берлин, Варшаву, Брест. В Москве их встретил сам Ансельмо Марабини — один из основателей компартии Италии. Он пришел с внуком Пеппино — мальчиком примерно лет десяти, и первое время, до отъезда в интернат, Тереза жила в доме Марабини.

Детский дом располагался в городе Иваново, в красивом двухэтажном здании, построенном по инициативе и на средства МОПРа (Международной организации помощи революционерам). Здесь нашли приют дети преследуемых коммунистов более тридцати национальностей — из Болгарии, Германии, Китая, Испании. Италии, Бразилии. Здесь была дочь Долорес Ибаррури Амая, сын Пальмиро Тольятти Альдо, два сына Луиджи Лонго, дети Мао Цзедуна. Самой близкой подругой Терезы стала Леля — дочь болгарки-воспитательницы Свободы Благоевны Касабовой.

После окончания школы Тереза поступила в Ивановский энергетический институт. Окончила первый курс, и — война! Общежитие отдали под госпиталь, студенты разместились по частным домам, но у всех были одни заботы: рытье окопов, донорство, уход за ранеными, походы в военкомат с требованием отправить на фронт. Ответ: «Помним. Ждите!»

Наконец, весной 1942 года вызвали: «Вам скоро восемнадцать лет. Вы готовы помочь в борьбе с фашизмом?» — «Готова!..»

Школа радистов, в которую направили Терезу Мондини и Лелю Касабову, находилась в предместье города Уфы. И там неожиданно встретился старый знакомый — Пеппино, внук Ансельмо Марабини. Занимались интенсивно — по десять часов в сутки. Изучали радиоаппаратуру, азбуку Морзе, шифровальное дело. В свободное время бегали в гостиницу «Башкирия», где проживали работники Коминтерна, в том числе итальянцы. Общение с ними было необходимо, прежде всего для восстановления утраченных разговорных навыков родного языка.

Учеба в школе продолжалась почти год. Затем в подмосковном городе Пушкине и в Москве — конкретная подготовка и задание. Группа встречалась с Георгием Димитровым.

— Идете на серьезное дело, — предупреждал старый конспиратор. — Никто и никогда, при любом повороте событий, не должен знать, кто вы. Только максимальная осторожность поможет выполнить задание.

К этому времени вернулся в Москву Пальмиро Тольятти. Он принял Винченцо Бьянко и Терезу Мондини прямо у себя, в двухкомнатном номере гостиницы «Люкс» (ныне — «Центральная»). По условиям времени номер был обставлен по-казарменному скромно. Молодые люди присели на железную койку. Из предосторожности Пальмиро говорил вполголоса. Подробно обрисовав политическую обстановку в Италии за последние полгода, лидер партии совсем тихо заключил: