Но теперь Валерий не спешил регистрировать новый брак, его очень тяготила двусмысленность его положения. Как-то, сидя вдвоем с Леной, Валерий решил ей во всем признаться.

— Леночка, а что если бы меня разыскивали? Если б я скрывался.

Лена оторопела.

— О чем ты говоришь? Что за чепуха. Я никак тебя не пойму. Иногда ты как-то странно себя ведешь: или беспечно веселишься, или часами сидишь молча.

Попытка поговорить с Леной откровенно не удалась. Не хватило у него мужества рассказать ей всю правду. Он испугался. Как посмотрит Лена на его прошлое? Будет ли по-прежнему любить его или он ее потеряет? Так он ничего и не сказал Лене.

Шли недели, месяцы, наконец, договорились о дне свадьбы. Он с нетерпением, но в то же время и с какой-то боязнью ожидал этого дня.

Свадьба состоялась, и Лена стала Еленой Копейко. Но на душе у Валерия было не совсем радостно. Лене казалось, что он стал каким-то другим: он все больше и больше нервничал, на каждый звонок, особенно в вечернее время, вздрагивал, не находил себе места.

Когда Лена сказала Валерию о том, что она ждет ребенка, он крепко обнял ее и сказал:

— Леночка, Ленок! Ты знаешь, как я тебя люблю, боюсь только потерять…

Он не договорил и смолк.

— А почему ты меня можешь потерять? — недоумевала Лена, предполагая, что он волнуется по поводу предстоящих ей испытаний. — Рожают же другие женщины, никто от этого не умирает…

Валерий смолчал. Он не спал всю ночь, а рано утром написал Лене письмо, в котором рассказал о своем прошлом, о том, что ему тяжело жить в ожидании рокового звонка, когда за ним придут, что он мог бы уехать куда-нибудь подальше, но не в состоянии этого сделать, так как горячо любит Лену. Узнав, что она станет матерью, писал Валерий, он пришел в ужас от мысли, что отец ребенка — преступник, который скрывается от суда и в любой день может оказаться в тюрьме. Нет, этому не бывать, и поэтому он едет во Львов: если поверят — все будет в порядке, если нет — лучше отсидеть теперь, чем потом…

«Жди меня, — писал он, — и это место его письма мне хорошо запомнилось, — жди меня, моя любовь и надежда. Ради вас двоих я на все пойду, только бы смыть с себя этот позор».

Лена проснулась, увидела на столе письмо. Еще не успела дочитать, как вошла мать. Лена только воскликнула:

— Мамочка, милая! — и прижалась к матери. Слезы лились ручьем.

В это время поезд уже увозил Валерия из Харькова.

Прокурор района Горайко частенько приходил на работу раньше назначенного времени. Не успел он открыть дверь, как к нему подошел молодой человек и, волнуясь, сказал:

— Вы прокурор? Прошу меня принять. От этого зависит вся моя жизнь.

— Заходите и рассказывайте.

Молодой человек присел у стола, но не мог сразу начать рассказ.

— Ну, смелей, — подбодрил его Горайко. Он сразу понял, что это — очередная явка с повинной.

— Я к вам сам пришел. Дальше жизни у меня нет. Что хотите, то и делайте со мной, но, если можно, не лишайте меня свободы. Я оправдаю доверие честным трудом.

— Не волнуйтесь, — успокоил его Горайко, — расскажите все по-порядку. Почему мы должны лишать вас свободы?

Валерий понимал, что именно сейчас, через секунду, решится его судьба. Он и тут было заколебался, но перед ним возник образ любимой. Он глубоко вздохнул и заговорил.

— Вы, наверное, не знаете, что я совершил преступление во Львове и скрывался, фамилия моя… — он назвал свою настоящую фамилию и подробно рассказал обо всем.

— Вы можете мне не поверить, но клянусь, что привела меня к вам любовь к Лене, моей жене. И вообще я не могу дальше так жить — обманывать и ее, и всех вокруг, — закончил Валерий свою исповедь.

Горайко, оставив Валерия у себя в кабинете, пошел посоветоваться с прокурором области.

— Ну, что ж, давайте поверим ему, — решили они. — Если он пришел к нам сам, доверился, то почему бы и нам не ответить тем же? Обманет? Он себя в первую очередь обманет, а потом уже нас. Его судьба нам не безразлична, тем более, что за ней стоят еще двое. Поэтому лишать свободы Валерия не следует, но окончательно этот вопрос пусть решит суд.

Валерия оставили на свободе. Вскоре был разыскан и Юрий Н., арестован и доставлен во Львов. Перед судом стояло два человека, в свое время скрывшихся от правосудия. Один явился с повинной, другой — разыскан органами следствия.

Суд вынес обоим обвинительный приговор: Валерию определили условную меру наказания, а Юрию — лишение свободы.

Валерий сразу же уехал в Харьков. На время суда Лена приезжала во Львов: ее волновала судьба мужа.

Горайко помог ей избавиться от фамилии Копейко и принять подлинную фамилию Валерия.

Валерий сейчас работает и одновременно учится на вечернем отделении технологического института. На сердце у него спокойно. В семье — любовь и согласие. Растет сын.

…Я закончил свой рассказ. Николай Иванович вначале помолчал, а потом сказал, усмехаясь: «Что ж, убедил ты меня…».

Мы посидели еще несколько минут под тенью раскидистого дерева. И мне показалось: что они оба помолодели — мой старый друг Николай Иванович и его однолетка — широколистый клен, тоже слышавший мой рассказ.

«СЕРЕДНЯНСКАЯ БОЖЬЯ МАТЕРЬ»

…Писатель и воинствующий атеист Ярослав Галан как-то заметил, что униатская церковь родилась в атмосфере предательства и что «проклятие многих поколений украинского народа висит над ней, как неумолимый приговор».

Так оно и было. Кровью, насилием, вероломством и провокациями отмечен путь унии через века вплоть до недавних дней. Люто ненавидели униаты все прогрессивное, революционное. Даже после ликвидации унии «мертвые продолжали хватать живых».

Вспоминается один из дней осени 1948 года. Мне, тогда прокурору города Львова, сообщили, что на улице только что убит протопросвитер Костельник, причем убийца застрелил себя. Спешу к месту происшествия. Совсем молодой. Руки раскинуты. Возле правой — пистолет. Он пустил себе пулю в лоб, потому что после убийства на людной улице не мог скрыться. Осматривая труп убийцы, я думал: «Во имя чего погиб этот парень? Ничто не угрожало ни ему, ни его семье, ни близким…»

Следствие показало, что он был слепым орудием неразоружившихся униатов, и пистолет в его руки вложили те, кто весной 1946 года не согласились с решением Львовского собора греко-католической церкви об упразднении унии. Они выследили протопросвитера Костельника, активно выступавшего за решение собора, и убили его.

Вероломно был убит и славный сын народа — Ярослав Галан. Следы убийц опять-таки привели к униатам и головорезам-оуновцам[3] ненавидевшим советский строй.

…Все это пришло мне на память, когда я перечитывал уголовное дело Игната Солтыса и его подручных.

Основатель религиозной группы «покутников», так сказать сценарист и главный постановщик «середнянского чуда» Игнат Солтыс — тоже воспитанник унии, а точнее — иезуитов. Именно они, члены ордена Лойолы, привили Солтысу ненависть ко всему прогрессивному, передовому. Сначала уроки давались в униатском монастыре студитов, куда Игнат попал совсем молодым человеком. А в конце 1941 года, когда гитлеровские захватчики вступили на землю Украины, Солтыс оказался в Станиславе за толстыми стенами духовной семинарии.

Чему учили там бурсаков? Сам Солтыс впоследствии так ответил на этот вопрос: