Для питания им выделили ведро пшена и картофель. Оказалось, что кроме Шурочки никто готовить не умеет. Это ей и доверили, и стала она шеф-поваром.

На полевые работы уходили рано. Но Шурочка успевала к этому времени приготовить какой-никакой завтрак и всех накормить.

Как-то городские обратили внимание на то, что всякий раз при резком дуновении ветра со стороны села до них доносился тлетворный запах. Любопытствующие выяснили, что в некогда многолюдном весёлом селе от голода вымерли почти все его жители, осталось около тридцати взрослых и детей.

Когда учащиеся техникума приходили с полей на обед, на ужин, жалкая кучка сельских жителей, оборванных, голодных, опухших, робко подходила и молча, сгрудившись, стояла в сторонке. В такие минуты городские есть не могли — руки опускались.

Шурочка подошла к самой старшей по возрасту крестьянке и попросила её, чтобы эти люди не приходили во время обеда и ужина, и что она, Шурочка, обязательно их накормит, но позднее.

Так и кормила их Шурочка во всё время пребывания техникумовских в селе.

Библиотека техникума в первые месяцы его существования имела совсем мало технических книг. На дом их не выдавали.

Учащиеся небольшими группами в десять-двенадцать человек собирались в читальном зале, и один из них вслух читал выданную на время нужную книгу, а следующая группа терпеливо ждала своей очереди.

Уровень подготовки и успеваемость учащихся были неодинаковы, для одних овладение техническими дисциплинами не составляла труда, для других — наоборот, но до выпускного курса дошли все.

Занятия в техникуме начинались в восемь часов утра и продолжались до полудня. После обеда в столовой группы строем, с обязательной пролетарской песней, шли на паровозостроительный завод. На территории завода учащиеся работали допоздна, выполняя земляные работы. Рыли бесконечно-длинные траншеи для укладки тепловых и энергетических сетей. Земляные работы выполнялись лопатами, ломами, кайлами. Были ещё большие носилки — ими выносили землю.

Второй год учёбы в техникуме совпал с началом в стране коллективизации. Рабочие заводов и фабрик, студенты, учащиеся, школьники направлялись в деревни и сёла на оказание помощи разорённому сельскому хозяйству. С наступлением весенних дней и до глубокой осени городские пололи, убирали овощи и зерновые, косили, молотили, скирдовали…

В этот раз паровозную группу опять поселили на краю села, но в большом доме. Дом этот с хозяйственными постройками, да близлежащий ток построили объединившиеся жители села ещё до начала коллективизации. Новая власть насильственно ликвидировала объединение.

Как-то к городским заглянул босой, чумазый, голодный, оборванный местный мальчик.

— Ты кто, пацан? — спросили его удивлённые городские.

Мальчик не сказал ни слова.

— Ты немой, что ли?

— Как тебя звать?

— Ваня, — несмело ответил гость.

— Ваня? Иван, Геранский, гляди к тебе твой тёзка в гости пришёл!

— Какой тёзка? Вот этот? Тебя Ваней зовут? Правда? — подошёл к мальчику Геранский и погладил его по немытым, выгоревшим и нечёсаным волосам.

— Правда, — ответил Ваня и пристально поглядел Геранскому в глаза. Отчего в груди Геранского что-то дрогнуло.

— Где ты живёшь?

— Нигде.

— Как нигде? Папа, мама есть? — вокруг мальчика сгрудилось несколько любопытствующих учащихся.

— Папу местные активисты куда-то сослали. Мама сошла с ума.

— Как это сошла с ума? Отчего?

— У меня был братик Никита. Он от голода умер у мамы на руках. Вот она и сошла с ума.

— И где она сейчас?

— Не знаю.

— Что же ты ешь? Чем питаешься? Где спишь?

— Хожу по дворам, где что-то дадут. Чаще прогоняют.

— Вот что, Ваня! Оставайся-ка у нас, будешь нашим «сыном села». Мы не обеднеем, накормим тебя.

Кормили «сына села» чем придётся. У самих еда была довольно скудной.

Тяжёлая работа с раннего утра и до позднего вечера сказалась на здоровье ещё не окрепших учащихся. Ивану Геранскому поручено было препроводить больных в город.

— Дядя Ваня, дядя Ваня я с вами поеду! Я с вами! Не оставляйте меня здесь, не оставляйте! — неотступно ходил за Геранским «сын села».

— Ну куда я тебя возьму? Дорога дальняя, трудная, неизвестная.

— Ну и что, ну и что! Я выдержу! Не оставляйте меня здесь, не оставляйте!

Всё-таки Ваня увязался за группой учащихся, которая, не имея ни копейки, большую половину пути до ближайшей станции шла пешком, кое-где их подвозила случайная попутная подвода.

Грязная, оборванная, полубосая, болезненная группа подростков у охранной службы вокзала вызвала подозрение, её тотчас задержали и препроводили в комнату милиции.

Пока разбирались, кто да откуда, да куда, подошёл проходящий пассажирский поезд, на который начальник станции распорядился посадить всю группу.

В город прибыли к вечеру. Пока все вышли из вагона, пока все проверили друг друга: не отстал ли кто, не потерялся ли где, «сын села» бесследно исчез. Кричать ему, звать его, искать его никто не стал.

Не успели захворавшие как следует оправиться, отдохнуть, их в приказном порядке обязали ехать в село.

Посылали на неделю, неделя растянулась на месяц, месяц — на бесконечность. Лозунги призывали пятилетку выполнить в четыре года.

На последнем курсе учебный процесс оказался под угрозой срыва. Директор техникума, обеспокоенный сложившейся ситуацией, обратился в вышестоящие организации. На возвращение учащихся из сёл и деревень выделили грузовые автомашины. Время на разработку и защиту дипломного проекта ещё оставалось.

Не все так бедствовали, как Данилкин. Иных поддерживали родители, иные сами находили источники поддержки — после занятий в техникуме шли работать на железную дорогу, на разгрузку вагонов, к частным лицам. Данилкин подрабатывал на паровозостроительном заводе, в бригаде сборщиков паровозного цеха. Рабочие охотно делились с ним секретами своего мастерства, показывали и подсказывали, как правильно собирать и устанавливать узлы и отдельные детали. Ко всему внимательно присматривался Данилкин, всё запоминал.

Летом, во время каникул, ехать Данилкину было некуда. К своим в село? Там и без него пухли от голода, не хватало им ещё лишнего рта.

Зимой он оставался в городе. Однокурсники из других городов, уезжая на время к родителям, отдавали Данилкину свои продовольственные карточки. По этим карточкам Данилкин получал хлеб и сахар, продавал их и на вырученные деньги покупал себе другие продукты. Или становился на лыжи и бежал на окраину города, минуя большую городскую площадь и всякого рода мастерские, бежал, чтобы обмануть в себе голод. Или катился вниз до завода, туда, где находился китайский городок. Вся площадь была переполнена китайцами. Здесь находился их рынок: будки, будочки, времянки, кибитки, телеги, одеяла, простыни, тряпки…

Узнав, что вся группа преддипломную практику проходить будет в паровозном цехе, Данилкин не преминул сообщить об этом товарищам.

Аудитория откликнулась одобрительным гулом.

Паровозный цех — главный цех завода. Пройти практику в этом цехе желал каждый.

Будущих специалистов распределили по главным участкам и пролётам.

Данилкину выпало работать у дяди Матяши на сборке тендерных тележек.

Начальник цеха утренний рапорт начинал одним и тем же вопросом:

— Ну, как наши практиканты? — Он придавал практике учащихся техникума большое значение.

Сборочная канава глубиной полтора метра, протянувшаяся вдоль всего пролёта цеха, для Данилкина не была неожиданностью. Он видел канаву и ранее, когда приходил на завод подрабатывать. Не стали для него неожиданностью размеры болтов и гаек крепления рессор к раме тележки. Неожиданностью оказалось другое: когда Пётр опустился в канаву, окунул гайку в масло, протёр ветошью болт и стал наворачивать гайку, то она никак не шла на резьбу болта!