— Ну вот что, Алексей Данилкин. Коня мы тебе не дадим. Оружие — тоже. У самих не хватает. Доставать надо в бою. А получишь ты от нас маузер, и доверим мы тебе командование отрядом по борьбе с кулаками и всеми разбойными бандами, которые шастают в этих местах.

— Посмотрим, на что ты способен, как ты себя проявишь? А там видно будет!

Минул месяц с того дня, как Алексей уехал от семьи, от родителей. Он всё порывался хоть как-то передать весть о себе, что он жив-здоров, что с ним всё в порядке, и недалёк тот день, когда он вернётся. Однако из его порывов ничего путного не получалось. Уж очень далеко его село от города и в стороне от больших дорог, и гонцов послать в ту сторону не было никакой возможности.

Между тем авторитет Алексея среди чекистов рос. Командование подарило ему новую кожаную куртку и неоднократно объявляло благодарность за успешное проведение той или иной операции, что вызывало зависть в кругу незамеченных командованием активистов.

К вечеру последнего дня месяца поступило известие, что за рекой, в лесу, концентрируется какая-то подозрительная вооружённая группа. Как она прошла все расставленные на дорогах кордоны? Кто эти люди, и каковы их цели?

Алексей по тревоге поднял свой отряд, который в полном составе паромом переправился на противоположный берег.

Едва отряд ступил на берег, как из леса послышались выстрелы.

— Ложись! — крикнул Алексей, и в этот миг кто-то выстрелил ему в спину.

Алексей выпрямился во весь рост и, поворачиваясь, упал навзничь, широко расставив руки. В правой руке он сжимал маузер, которым ещё не успел сегодня сделать ни одного выстрела…

Алексея похоронили на краю городского кладбища в братской могиле. Кто стрелял в спину Алексея, чекисты не расследовали.

К вечеру сумрачного дня на широкую улицу села ступила конница Красной армии и, выйдя за околицу, шла далее, не останавливаясь. Коннице не было конца и края. Любопытные селяне вышли поглазеть на невиданное доселе диво. Мальчишки бегали туда и сюда, заглядываясь на коней и на лихих всадников, шапки которых с красными ленточками, были заломлены на затылок. Грудь некоторых украшала крест-накрест пулемётная лента.

К плетню, отделявшему усадьбу от улицы, подошёл из глубины своего двора и Тихон Харитонович посмотреть, что там происходит.

В этот момент от колонны отделились три тонконогих буланой масти коня, по-видимому, реквизированные у конного завода или у зажиточного хозяина, с всадниками, одетыми в одинаковые чёрные куртки; на правом боку каждого висела деревянная кобура с маузером. Поравнявшись с Тихоном Харитоновичем, всадники спешились.

— Вам чего? — спросил Тихон Харитонович?

— Нам сказали, здесь живут Данилкины.

— Ну, живут. А вам зачем?

— Алексей Данилкин здесь жил?

— Здесь. А вам зачем?

— Кто он вам?

— Сын он нам — насторожился Тихон Харитонович.

— Крепись отец. Ваш сын пал смертью героя.

— То есть, как это пал? Как это пал? Убит?

— Ваш сын геройски погиб в открытом бою с вооружённой бандой.

Руки Тихона Харитоновича затряслись, он обхватил ими свою голову, вцепился в волосы, будто собрался рвать их, хрипло повторяя: — Подлюки! Подлюки! Говорил атаман, не ходи к большевикам, иди ко мне, жив сейчас бы был!

Всадники, сочтя, что их миссия выполнена, вскочили на коней и присоединились к колонне.

Тихон Харитонович никогда ещё не шёл так долго, как в этот раз, короткое расстояние от плетня до входной двери дома. Ноги его не слушались. Порог казался непреодолимым препятствием.

— Мать! Галя! Алексей погиб! — выдавил из себя горькую весть Тихон Харитонович.

— Как погиб!? — воскликнули разом женщины. — Как погиб!?

Евдокия Семёновна со стоном повалилась на лавку, из рук её выпало веретено и покатилось по полу, к нему тут же подбежал резвый котёнок.

Галя, стряпавшая на кухонном столе, опустилась на табуретку, недоверчиво глядя на свёкра — может он пошутил? Только шутка уж больно жестокая. На него это не похоже.

— Как погиб? Где? Когда? — Губы Гали побелели, руки затряслись.

— Три дня тому.

— Кто сказал? Может ошибка какая?

— Комиссары сказали. — С этими словами Тихон Харитонович вышел из дома и до самого утра не появился.

Галя сняла с головы косынку, уткнулась в неё лицом, плечи её затряслись: — Лёша, Лёша, говорила я тебе. Просила я тебя. Не послушался меня. Что жизнь моя теперь без тебя? На кого меня оставил? На кого сына оставил?

В этот вечер в доме Данилкиных огней не зажигали. Галя кое-как покормила сына и уложила спать, сама не заснула всю ночь.

Вся жизнь вспомнилась Гале: и как она была беззаботной девчонкой в родительском доме, и как работала у помещиков, и как заневестилась, и как на зеркалах гадала на суженого, и как впервые, на Красную горку, увидела Алексея, и как он подошёл к ней, и как они пели и плясали в одном хороводе, и как, взявшись за руки, прыгали через костёр, и как он сказал ей, что пришлёт сватов.

Всю ночь на коленях перед иконами простояла Евдокия Семёновна. Под утро обессиленная легла на лавку и заснула.

Галя с опухшим лицом и выплаканными глазами ни к чему не прикасалась. Прежняя жизнь для неё кончилась.

Когда уже совсем рассвело, в комнату вошёл неумытый и нечёсаный Тихон Харитонович.

— Галя, налей мне стакан самогона и дай что-нибудь поесть.

Тихон Харитонович никогда ранее не пил самогон стаканами, в этот же раз пил жадно, крупными глотками. Тарелку с борщом отодвинул. Есть передумал. Протянул по столу вчера ещё сильные свои руки и уронил на них свою голову.

Петька

Овдовевшая Галя, несмотря на просьбу Тихона Харитоновича остаться у них, вернулась к отцу с матерью и нанялась на работу к мельнику соседнего села.

Теперь Петька находился под присмотром деда Евдокима. Пас овец, ягнят, гусей, гонял всю живность на пастбище, на водопой. В огороде копал и сажал, полол и поливал. И при всём при том — бедствовали.

Страшный голод охватил село. Среди обессилевших крестьян начались массовые заболевания.

Советы, укрепившиеся в селе, распределяли землю, защищали бедноту, вели жёсткую борьбу со спекулянтами и помогали семьям красногвардейцев. Галину с ребёнком и ещё несколько семей поселили в уцелевшем от погрома панском флигеле, в котором прежде жили скотники помещика.

Ещё старый помещик на собственные средства построил школу для детей крестьян. Затея эта селянами была воспринята не то, чтобы откровенно враждебно, но и без особого энтузиазма.

— Ишь, ведь вот чего затеял — школа! На кой она детям нашим? От хозяйства отымать? Они, как и мы, одну учёбу знать должны: как землю пахать, да как молитву читать. А школа — баловство это.

В самом деле, тогда, попервоначалу, мало кто отдавал деток своих в ученье. Да и детки не проявляли желания учиться. Ещё и посмеивались над школярами. Когда же Петьке пришла пора учиться, Галя сама повела его в школу.

— Здравствуйте, Мария Ивановна!

— Здравствуйте, здравствуйте!

— Мы пришли учиться.

— Учиться? Ну, что ж, хорошее дело учиться. Ученье — свет. Как мальчика-то звать?

— Петя.

— Азбуку, Петя, знаешь?

— Нет, — за сына ответила Галина. — Отца у нас нет, учить было некому.

— Не беда, не беда. Научим, правда, Петя?

— Правда, — негромко, стесняясь учительницы, ответил мальчик.

Мальчик приглянулся учительнице, она приласкала его и заверила Галю, что всё будет хорошо, и пусть Галя понапрасну не волнуется.

Петька с первых же дней проявил усердие к учёбе и довольно успешно постигал школьную науку. И, как оказалось, он хорошо рисовал и хорошо пел. Учительница развивала его природные способности, давала ему уроки пения и обучала игре на пианино.

Четыре года для Петьки пролетели быстро, а так как школа, построенная старым помещиком, была рассчитана на начальное образование, то Петька с большим сожалением расстался с Марией Ивановной.