Алексей Чумаков в этот день дежурил на железнодорожной станции Жлобин. Поезд уже набрал скорость, когда из дверей вокзала выбежала девушка. Алексей и глазом не успел моргнуть, как она ухватилась за поручни вагона. Но не рассчитала своих сил. Ноги ее никак не могли попасть на ступеньку, и ее затягивало вниз под вагон… Каким-то чудом Алексей успел подхватить девушку, рвануть на себя. Они клубком покатились по перрону. Затем были слезы благодарности, письма.

И вновь воспоминания… Вот он курсант Могилевской школы милиции. Напряженные дни учебы. Однажды их школу подняли по тревоге. В специальной телеграмме сообщалось о том, что в сторону Могилева движется по железной дороге преступник. Вооружен, готовый на все, очень опасен.

Проверялись все поезда, в том числе и товарняки. Визитных карточек преступник не оставляет и место встречи не указывает.

Очередной поезд медленно подходил к станции. Алексей прошел по одному вагону, другому. Вот и последний. Дверь в тамбур не открывалась. Изо всей силы рванул ручку. На площадке с карабином в руках сидел человек. Когда подошли остальные участники группы, тот уже лежал связанным. Тогда и получил Алексей медаль «За отличную службу по охране общественного порядка». Первую в жизни награду…

В чем смысл жизни? Этот вопрос Алексей не однажды задавал себе там, на больничной кровати. Для чего, в частности, живет на свете он, Чумаков? Что сделал такого, чтобы оправдать свое существование? Пересчитал мысленно поступки, поведение. Подвел своеобразную черту. Выходило, что уж не такой и малый его личный счет. Смысл личного бытия он видел в борьбе с преступностью, со всем темным, ужасным, что, словно гниль, разъедает человека. И когда своевременно не остановить, не обезвредить ее, много беды принесет людям, обществу.

Силы постепенно возвращались к нему. Пришлось во второй раз учиться ходить. Причем теперь это было делать намного труднее, чем в детстве. Каждый шаг отдавался болью.

Что он будет жить, в этом Алексей Михайлович не сомневался. Только как жить? Руки, ноги целые. Но какая польза? С трудом ходит по палате. С милицией, наверное, придется расставаться. Какой теперь из него оперативный работник? Как-то не выдержал, спросил у доктора:

— Скажите, пожалуйста, смогу ли я снова работать на прежнем месте?

Добрый доктор. Как он понимал этого худощавого человека с желтым лицом и такими горячими угольками-глазами. Более того, успел полюбить его за силу воли, необычную жажду к жизни. Но, к сожалению, медицина пока что не всесильная.

— Случай тяжелый, — сказал, вздохнувши, врач. — Мы и так, кажется, сделали больше, чем могли. Остальное в ваших руках.

Что же. Он и дальше будет тренироваться. Бороться за свое место в строю. И встанет туда, обязательно встанет.

Вспомнился отец. Хоть Алексей и мал был тогда, но хорошо помнит, каким тот вернулся с фронта. Весь израненный, с покалеченной рукой. Одним словом, инвалид второй группы. Первый год даже соседей просили, чтобы помогли сена накосить. А потом… С какой настойчивостью отец приучал свою раненую руку к всякой крестьянской работе.

Как-то летом, когда сын принес на покос узелок с завтраком, он увидел отца с косой. Вся рубаха мокрая. Он тяжело дышал. А рука? Словно подбитое крыло птицы, она свисала вниз. И все же отец добился своего. Помаленьку «приручил» ее, как он сам любил повторять, к нелегкому крестьянскому труду. И косил, и за плугом ходил. И он, Алексей, добьется.

Наконец в феврале 1980 года, через четыре с лишним месяца, его выписали из больницы. Всего несколько дней пробыл дома. Потом пошел на работу.

Вот и знакомый переулок. Деревянное здание за высоким дощатым забором. И табличка над входом: «Линейный пункт милиции железнодорожной станции Калинковичи». Сам вокзал в каких-нибудь двух десятках шагов отсюда.

Перво-наперво зашел к начальнику. Владимир Петрович Пржевальский перебирал бумаги у себя на столе.

— Заходи, дорогой! — воскликнул он. — Давно ожидаем. С выздоровлением!

И оттого, как радостно заблестели глаза на его утомленном лице, как приветливо заторопился навстречу, на душе у Алексея стало легко и светло. Словно и не было этих долгих сумрачных дней и ночей. Алексей неловко оступился. В то же мгновение острая боль огнем обожгла тело.

— Что с тобой, Михайлович? — тревожно спросил Пржевальский. — Побелел весь. Присядь скорее. Может, воды? — метнулся он к графину.

— Не нужно, Владимир Петрович. Уже легче.

Помолчали. А затем начальник спросил:

— Давай, выкладывай, что будешь делать дальше? Хотел спросить, когда на работу. Но вижу, что еще не скоро.

— Считайте, что я уже на работе. Не могу без дела. Да и бумаги разобрать нужно.

— Может, посидел бы еще дома, — возразил было Владимир Петрович.

— Хватит, насиделся и належался.

Так и ходил на работу с больничным листом. Одного не терпел — снисходительности, чрезмерного внимания к себе. Очень не любил, когда ему напоминали о ранении.

Дежурства, командировки. Никаких скидок. Дел и забот у оперативного работника хоть отбавляй. Здесь и сила, и ловкость нужны. До ранения каждый мускул своего тела ощущал. Первый разряд по самбо имел, в соревнованиях участвовал. Любого преступника скрутить — мелочь. А теперь… И он настойчиво тренировался. Каждое утро — гимнастика. Хоть нередко белые мухи летали в глазах. И все же добился своего. С радостью начал ощущать, как былая сила возвращается к нему.

Шли дни, недели, месяцы. Как-то, уже в феврале 1981 года, позвонили из Мозыря. Коллеги из горотдела предупреждали, что исчез особо опасный преступник. Сообщили и приметы.

Принять меры к задержанию… Но преступник может и не появиться там, где его ждут. Но все же, поскольку объявлена тревога, надо быть в полной готовности. И действовать в соответствии с обстановкой.

Так уж случилось, что и на это свое дежурство Алексей Михайлович заступил вместе с сержантом Анатолием Мерзляковым. Что ж, работник он умелый, надежный. Не подведет, в случае чего.

На улице дул пронизывающий ветер. К тому же еще с морозцем. Он то стремительно налетал, обжигал лицо холодным дыханием, то вдруг успокаивался, чтобы через некоторое время налететь с новой силой.

Чумаков прошелся вдоль перрона к самому павильону. Там обычно можно перекусить, выпить бокал пива. Но в этот поздний час на двери висел замок. Вокруг — ни души. Да и кому охота бродить по такой стуже.

Ощутив, что окончательно продрог, Алексей Михайлович подался в сторону станционного здания. Зашел в помещение. И здесь словно током ударило его. Так вон же, вон он, преступник! Приметы совпадают. Стоит возле справочника-автомата, делает вид, что читает. А сам в это время так и стрижет глазами по сторонам.

Чумаков оценивающим взглядом окинул незнакомца. Такому бы в тяжелой весовой категории выступать. Короткая жилистая шея, крутой разворот плечей. Под болоньевой курткой угадывались тугие сплетения мускулов. Попался бы он ему года два назад. Разговор был бы коротким. Но после всего, что с ним случилось… К тому же брать надо мгновенно и сразу вон в ту боковушку. Дверь открыта. Зачем привлекать внимание пассажиров.

Алексей Михайлович подошел к аппарату. Встал рядом. Костюм на нем гражданский, так что тот пока ничего не подозревал.

Вот незнакомец обернулся в сторону Чумакова, приподнял голову. На мгновение их взгляды встретились. Серые, студенистые глаза глянули на него исподлобья. И тут же тревожный взгляд в сторону дверей. Но этого было достаточно.

Рука Чумакова легла на запястье преступника. Резкий рывок в сторону. Поздно. Месяцы тренировок не прошли бесследно. Алексей Михайлович не дал ему ни одного шанса. А из дверей напротив подходил уже наряд милиции.

В этот день майор Чумаков с каким-то особенным чувством возвращался домой. Здесь, на станции, в единоборстве с опасным преступником он почувствовал, наконец, что снова в строю. Снова готов выполнить любое задание.

Леонард Фесенко

ШЕСТЬ ПУЛЬ