— Я думала, как люблю это место и как его ненавижу.

— Не знаю, зачем я с тобой разговариваю. Я никогда тебя не понимаю, — пожаловалась девушка на скамейке. Натянув на рыжие волосы вязаную шапочку, она сердито уставилась на Тори.

— Зато ты, кажется, понимаешь дядю Пера, — откликнулась Тори, — который превзошел мои лучшие достижения.

— Ты чересчур сильно стараешься его понять, хотя тебе следовало бы просто его ценить.

— Мне трудно ценить лицемеров, Лила.

— Ох, только не начинай снова! — вздохнула Лила.

Тори отвернулась от пруда, искоса поглядывая на свою единокровную сестру.

— Дядя Пер заявляет, что уважает закон Консорциума, но его идеи правосудия ограничены тем, что идет ему на пользу. Это поместье, которое он именует заповедником, — преступление против природы планеты. Дядя Пер гордится тем, что является цивилизованным членом Консорциума, но все еще называет свой вид «люди», а не «соли», словно не приносил членскую присягу и по-прежнему отождествляет себя с не признающими закон людьми, а не со своими собратьями по Консорциуму. Как будто члены Консорциума в чем-то ниже его! Не знаю, сколько жизней он разрушил и продолжает разрушать, но не сомневаюсь, что его концепция жизненной цели заключается в увеличении личных удобств за счет кого-то или чего-то. Если бы правосудие Консорциума было таким безупречным, как утверждают калонги, дядей Пером уже занимались бы инквизиторы.

«Однако они занимались мною, — с горечью добавила про себя Тори, — потому что Правда Сессерды чиста, но безжалостна, а дядя Пер слишком осторожен, чтобы ему можно было предъявить обвинение».

— Я обрадовалась, услышав, что ты возвращаешься домой, — поделилась Лила, — потому что мне было одиноко, но ты скверный компаньон. Не знаю, почему ты винишь в своих неудачах дядю Пера. Он ничем тебе не обязан. Ты сама решила оставить нас и жить в бедности, вместо того чтобы подождать, пока мама устроит для тебя выгодный контракт на покровительство. Дядя Пер не должен снова выслушивать твои требования.

— Мама удовлетворяла его много спанов, — сухо отозвалась Тори. — Она на редкость искусная наложница, и дядя Пер все еще надеется, что я унаследую и семейные дарования, и его покровительство.

— Ты злая и несправедливая! — Лила сняла ногу с ноги. Сухие листья зашуршали под ее ступнями. — Не забывай — мама ожидает, что ты этим утром отправишься с нами в город. Она уже пригласила двух перспективных покровителей, а ты явно не произведешь на них впечатления в том тряпье, которое именуешь своим гардеробом. Покровитель наверняка скорее захочет меня, а я еще не достигла возраста, когда закон это позволяет. — Лила начала подниматься к дому, ее движения были такими же изящными, как хрупкая юношеская фигурка.

— Если бы я нуждалась в покровителе, то могла бы сама заключить контракт! — крикнула ей вслед Тори, но Лила притворилась, что не слышит. Стряхнув с ног грязь, Тори опустилась на скамейку, которую освободила Лила, и задумалась о том, насколько ей удалось искалечить собственную жизнь.

Тори легко могла припомнить тот день, когда она впервые встретила Арнода в городе, но ей было нелегко представить себе чувства, которые она тогда испытывала. Он обратил внимание на нее, а не на маму и Лилу, но Тори не понимала, почему его интерес имеет такое важное значение. Избыток мужского внимания преследовал ее с тех пор, как она впервые улыбнулась мужчине, — Тори не сомневалась, что причина была не в ее чарах, а в сомнительной известности семьи, к которой она принадлежала. Возможно, именно поэтому Арнод привлек ее — в своем закоснелом невежестве он никогда не слыхал о Мирель с Аттии.

Не без смущения Тори припомнила свое сентиментальное письмо маме о том, что она любит Арнода Конати и не в силах жить без него. В краткий момент паники она даже хотела бежать в дом, разбудить маму и спросить, что стало с письмом. Но, успокоившись, Тори решила, что письмо сейчас уже не может причинить ей вреда. Будучи в эмоциональном отношении раздетой донага инквизиторами, она пришла к выводу, что у нее не осталось гордости, которая может пострадать.

Арнод начал издеваться над Тори с первого же дня, как они покинули Арси, и Тори не могла испытывать к нему более нежных чувств, чем редкая жалость из-за его слабостей. Она пыталась убедить себя, что вышла замуж за Арнода только с целью избавиться от Арси и дяди Пера, но понимала, что ее поведение было далеко не таким разумным. Раньше она искренне верила, что Арнод интересуется ею, а не семейством Мирель.

— Хуже всего, — пробормотала Тори, обращаясь к пруду, — что я стремилась стать более цивилизованной, чем моя семья, и настояла на законном пожизненном браке, а не на контракте на покровительство. — Подобрав горсть мягких коричневых ягод, она бросила их в пруд и понаблюдала за рябью, вызванной водяными бабочками, бросившимися к пище. — Если бы не тот ужасный силененовый ремень, я могла провести всю жизнь, работая не покладая рук, чтобы содержать Арнода и терпеть его измены.

Тори и рада была бы вздохнуть с облегчением после смерти Арнода, но могла лишь сожалеть, что ее надежды не оправдались. Она хотела полностью освободиться от него, но он мучил ее даже из своей раскаленной могилы под чужим солнцем. Тори в отчаянии приползла назад к маме и дяде Перу, потому что правосудие Сессерды, осуществляемое инквизиторами калонги, не дало ей возможности жить за собственный счет. Лила, чьи мысли в основном были сосредоточены на собственном благополучии, в общем была права: дядя Пер заслуживал больше признательности, чем давала ему Тори.

— Он беспокоится, что я слишком много видела и пришла к правильным выводам о его незаконных делах, — проворчала Тори себе под нос, но ей по-прежнему было стыдно за свое поведение. Несмотря на многие недостатки, дядя Пер всегда был добр к своим наложницам и их детям.

Печально вздохнув, Тори встала и начала подниматься к дому. Она догнала Лилу, которая задержалась в беседке, глядя сквозь узкую щель между виноградными гроздьями. Встав рядом с ней, Тори увидела узкую полоску маминого розария. На этой полоске внезапно появилось массивное существо на шести толстых ногах, покрытое голубыми и фиолетовыми пятнами. Тори вздрогнула от удивления.

Странное создание, смутно напоминавшее рептилию, выпрямилось на высоту около полутора метров, и Тори поняла, что две передние конечности в действительности являются руками. Похожие на лопаты, они заканчивались пальцами, которые выглядели чуть влажными; каждый из них в свою очередь венчал ноготь, казавшийся очень острым и крепким. Существо ловко пользовалось четырьмя передними конечностями, измеряя садовый участок и одновременно делая заметки в маленькой книжечке.

— Это всего лишь стромви, — шепнула Лила, наслаждаясь минутным превосходством. — Он принес новые розы и проверяет посадки.

— Почему ты шпионишь за ним? — спросила Тори тем же заговорщическим шепотом. — Я думала, ты разделяешь отвращение дяди Пера ко всем, кто не относится к соли.

Лила подтащила сестру ближе, чтобы ей было лучше видно.

— Я шпионю не за стромви, а вот за ним.

Лила указала на крепкого мужчину, походившего на соли, хотя копна волос у него на голове сияла ослепительной белизной, как и его рубашка с брюками. Лицо незнакомца, не имевшее возраста, было коричневым с золотистым оттенком. Мужчина разговаривал со стромви, который сложил толстые руки и торжественно кивал массивной фиолетовой головой. Даже и без признаков почтительного внимания со стороны стромви незнакомец словно излучал уверенность, свойственную прирожденным лидерам.

— Кто это? — спросила Тори, неохотно отодвинувшись, так как Лила заняла прежнее положение. Ее подглядывание казалось детским, но Тори была вынуждена признать, что незнакомец выглядит весьма неожиданной фигурой в тщательно охраняемом и уединенном поместье дяди Пера — почти такой же неожиданной, как и стромви.

— Его зовут Бирк Ходж, — сообщила Лила, не думая о том, какое нелепое зрелище она представляет, скорчившись над дыркой в беседке. — Он продает нам розы. Стромви работает на него. Он просто чудо, верно?