До скита Валерий добрался без приключений к двум часам пополудни. А вот здесь возникла проблема. День назад выпал снег, и найти тропинку оказалось делом непростым. Поначалу Валерий принял за тропинку узкую просеку и прошел по ней километра два, когда увидел, что просека кончилась, и дальше путь ему преграждает непролазный бурелом. Пришлось возвращаться и вновь искать нужную тропу. Оказалось, что она шла вдоль замерзшего ручья. Эта тропинка вывела Валерия к небольшому лесному озеру, на берегу которого молодой человек увидел бревенчатую избу. К избе примыкал амбар и помещение для скотины, тоже сложенные из бревен. За избой из-под снега просматривались огородные грядки. Все хозяйство лесника было обнесено плетеным забором.

Когда до избы оставалось шагов сто, во дворе залаяла собака, и тут же на крыльцо вышел ее хозяин. Завидев незнакомца, он прикрикнул на пса и тот, поджав хвост, скрылся в будке. Валерий с интересом разглядывал человека, живущего в одиночестве в глухом лесу. Возраст его определить было сложно, поскольку большую часть лица закрывала седая, но густая, вьющаяся борода. Волосы на голове тоже были густыми и вьющимися. Их седые пряди достигали лопаток лесника. На плечи хозяин дома накинул овчинный тулуп, из под которого, к удивлению Леры, выглядывали старые, поношенные гимнастерка и брюки-галифе.

– Здравствуйте, – первым поздоровался Лера, останавливаясь перед крыльцом.

– Здорово живем.

Голос лесника был низким и хриплым. Взгляд внимательно изучал лицо гостя.

– Откуда такой будешь?

– Из Еремеевки я.

– Из Еремеевки? – удивился пожилой человек, – я всех еремеевских знаю, а тебя впервые вижу.

– Я недавно туда приехал. Вы Полину Логинову знаете? – лесник в ответ кивнул головой, – я муж ее.

– А как зовут тебя, муж? – приветливо улыбнулся пожилой человек. Валерий назвал свое имя.

– Ну, а меня Ефимом зови. Меня так все величают. Проходи в избу, а я пока твою кобылку пристрою.

Он спустился с крыльца, взял под узцы лошадь и повел в сторону скотного двора. Валерий прошел в дом. Внутри оказалось жарко натоплено, и молодой человек первым делом скинул с себя тулуп и валенки. После этого он огляделся. Обстановка дома, состоящего из одной комнаты, в центре которой располагалась русская печь, поразила Валерия. Вдоль всех стен, до самого потолка, были сбиты полки, сплошь уставленные книгами, журналами и газетами. На более широких полках книги размещались в два ряда, и Валерий быстро прикинул в уме, что общее их количество составляло не менее тысячи. Молодой человек медленно двинулся вдоль стен, читая названия книг на их корешках. Много книг было из русской и зарубежной классики, но присутствовали и такие, об авторах которых Лера прежде никогда не слышал. Несколько рядов занимали книги по медицине, причем, почти половина из них на немецком и английском языках. Молодой человек внимательней стал приглядываться к названиям этих книг. «Онкологические заболевания», – прочел он название одной из книг. Лера осторожно снял книгу с полки и, открыв первую страницу, начал читать аннотацию.

– Интересуешься? – послышался за спиной хриплый голос.

Валерий вздрогнул и обернулся. На пороге стоял Ефим и как-то странно смотрел на Леру. Молодой человек хотел было поставить книгу на место, но хозяин дома остановил его неожиданным криком.

– Стой, не шевелись!

Лера застыл на месте.

– Поверни голову чуть влево.

Валерий молча повиновался.

– Кого-то ты мне напоминаешь, – лесник в задумчивости почесал бороду, – как твоя фамилия?

Лера недоуменно пожал плечами.

– Воронков.

– Воронков, – повторил Ефим, продолжая чесать бороду, – нет, человека с такой фамилией я не знаю. Но ты мне определенно кого-то напоминаешь.

Он подошел к Лере вплотную и, обхватив его голову руками, принялся вертеть ее то вправо, то влево.

– Вспомнил! – хлопнул он себя по лбу ладонью. – Вспомнил! Ну, конечно! Тот же профиль! Те же глаза, губы! Вот только, у того были шикарные, густые усы.

– Усы?! – вырвался у Леры крик, – мой отец носил усы!

Ефим недовольно поморщился.

– Я же сказал тебе, что не знаю человека с фамилией Воронков.

– Он не Воронков, – простонал Лера, – он Лопухин.

– Николай Иванович? – чуть слышно выдохнул Ефим.

У Леры запершило в горле, и он в ответ лишь кивнул головой. С минуту оба, молча, рассматривали друг друга.

– Вы знали моего отца? – первым заговорил молодой человек.

– Знал, – тяжело вздохнул Ефим, – очень знал.

Он подошел к столу, медленно опустился на стул и указал Лере на соседний табурет.

– Сядь, Валерий. Сядь. Мне необходимо тебе кое-что объяснить.

Лера быстро прошел к столу.

– Дело в том, что я работал в органах… в органах НКВД, – начал Ефим, сильно волнуясь и от того с трудом подбирая слова.

– Я не хотел… но был приказ… Меня заставили… Ах, нет! – он схватился за голову обеими руками, – надо начать с самого начала, иначе ты не поймешь. Не так поймешь.

Ефим замолчал и некоторое время сидел, не двигаясь, уставясь в одну точку.

– Начну с того, – заговорил он глухим голосом, – что представлюсь. Мое настоящее имя Ицхак. Ицхак Лазаревич Зальцман. Родился я в Николаеве в 1887 году, в семье еврея-лавочника. Придется тебе выслушать небольшой урок истории. Истории еврейского народа. Извини, но без этого нельзя. Иначе я не смогу объяснить тебе главного. Ефим замолчал ненадолго, собираясь с мыслями, а затем продолжил: – Так вот, до конца 18-го века евреев в России жило немного. Однако после раздела Польши, когда к России отошла большая часть ее территории, в российской империи оказалось около половины еврейского населения Земли. И представь себе, Россия была единственной из цивилизованных стран мира, где официальным порядком ограничивались права евреев, издавались законы, ставящие их в положение людей второго сорта. Суди сам. Только в 80-х годах прошлого столетия выходит указ об ограничении приема евреев в гимназии и университеты. Тогда же было введено ограничение на работу в судебном ведомстве и в получении государственных должностей. А пресловутая «черта оседлости»! В своем государстве евреи находились на положении иностранцев, не имея права свободно передвигаться и селиться там, где им хочется! Лишь в 1915 году, под давлением союзников – Англии и Франции, российское правительство отменило «черту оседлости», да и то не полностью. В обеих столицах евреи по-прежнему не имели права жить.

Ну, и, наконец, еврейские погромы! Мне было двенадцать лет, когда в Николаеве произошел крупный еврейский погром. Знаешь, что меня больше всего тогда поразило? – Ефим лукаво ухмыльнулся и, не дожидаясь ответа, продолжил, – меня поразило, как быстро меняются люди. Мальчишки, мои ровесники, с которыми вчера во дворе я играл в кости, сегодня отворачивались от меня, словно я источал смердящий запах. Сосед наш, дворник Афанасий, который каждое утро вежливо здоровался с моими родителями и с благодарностью принимал от них по праздникам пятаки, вдруг превратился в звероподобное существо с искаженным злобой лицом. Он и еще десяток его подельников ворвались в нашу лавку, в кровь избили отца и унесли все, что уместилось у них в руках.

Но нам, можно сказать, повезло. Семье моего дяди повезло гораздо меньше. Их тоже ограбили. Но при этом еще изнасиловали их дочь, мою двоюродную сестру Бэлу. Ей тогда только исполнилось четырнадцать лет. Она была очень красивой девушкой. Особенно мне запомнилась кожа на ее лице. Белая, бархатная, с чуть проступающим румянцем на щеках. Бандиты связали веревками ее родителей и старшего брата и насиловали девушку на их глазах. Восемь пьяных мужиков. К несчастью, после этого Бэла забеременела. Бабка-повитуха, когда делала ей аборт, проткнула случайно матку. Бэла умерла от потери крови.

В результате того погрома погибли свыше тридцати ни в чем не повинных людей. Сколько было избито и покалечено никто не считал. Ты можешь спросить: где же были власти? Почему они не пресекли беззаконие? Отвечу. Власти были с погромщиками заодно. Тогдашний министр внутренних дел Плеве прямо указал губернатору: не вмешиваться. И ни полиция, ни жандармерия, ни войска не вмешивались. Более того, рассказывали, что в ряде случаев жандармы сами принимали участие в погромах.