Трое против десяти!.. Бьемся насмерть. По лицу струится горячий пот. От больших перегрузок тело наливается свинцовой тяжестью. Порой кажется, что глаза вот-вот вылезут из орбит или лопнут барабанные перепонки. Темные кадры сменяются зелеными, желтыми, красными. Самые страшные из них - красные разрывы зенитных снарядов.

- Держитесь, ребятки! - снова подбадривает меня и Александрюка наш командир Стоянов.

Мы держимся. Более того - кто-то из нас завалил "худого". Их осталось девять - по три на каждого. Но и наши машины здорово посечены вражеским свинцом. Сражаясь то на вертикалях, то на горизонталях, выбиваем "мессеров" друг у друга из-под хвоста. А сами тянем от Оки к Зуше - ближе к своим.

Крутится огненное колесо воздушного боя, мелькают в сумрачном небе выхлопы моторов. Вот уже фашистов осталось восемь. Виктор Александрюк кричит:

- Еще один загремел!

- Молоде... - слышится в ответ голос Стоянова. Он почему-то не договорил этого слова. Что с ним случилось?

Осмотревшись, я увидел двух горящих истребителей, несущихся навстречу друг другу. Никто не хотел уступать - ни Стоянов, ни вражеский летчик. Через несколько мгновений огненные шары, столкнувшись в воздухе, озарили, казалось, полнеба.

- Прощай, командир! - послышался скорбный голос Александрюка.

- Прощай, Саша, - повторил я, провожая взглядом огромный факел, перед которым расступилась обнимавшая землю тьма...

Мы остались вдвоем, продолжали бой с семью "мессершмиттами". Вскоре Виктор доложил, что вражеский зенитный снаряд разворотил хвостовое оперение его машины и она плохо слушается рулей. Ответив, что надо держаться до последней возможности, я ощутил, как мой "миг" вздрогнул, словно натолкнувшись на какое-то препятствие. И тотчас же радио донесло до меня крепкое словцо Александрюка. Он, оказывается, отогнал от меня назойливого "мессершмитта". Не знаю, как это удалось ему сделать на покалеченной машине.

- Спасибо, друг! - поблагодарил я Виктора.

Бой затихал. Атаки противника становились все реже и наконец совсем прекратились. Развернувшись, семерка "мессеров" ушла в сторону Орла. Не знаю, что вынудило ее прекратить схватку с двумя "мигами". Может быть, опасались сгущавшейся темноты... Или считали бесполезным продолжение поединка с бесстрашными советскими летчиками.

- Ну и черт с ними! - выругался Александрюк.

- Дотянешь? - спросил я его.

- Постараюсь.

Он подошел ко мне так близко, что я без напряжения осмотрел обшивку его машины. На ней буквально не было живого места. Каким чудом она держалась в воздухе? Искалеченный "миг", разорванное огнем небо, погибший Друг...

Теперь, воскрешая боевое прошлое, вспоминаю стихи, будто специально написанные обо мне и моих однополчанах:

Быль воскрешается, как небыль,

Крутой годины фронтовой...

Горит израненное небо

Над продымленной головой.

Как это больно - небо в ранах,

Огнем раскромсанная высь,

И в омутах ее багряных

Друзей оборванная жизнь.

Гляжу на блестки Млечной пыли,

И кажется, что звезды те 

Друзей священные могилы,

В залитой синью высоте,

Что небо в память о ребятах,

Не возвратившихся с войны,

Зажгло весною в сорок пятом

Неугасимые огни.

Спустя некоторое время в полку стало известно, что 27 августа наша группа уничтожила на аэродроме Орел-гражданский 10 вражеских бомбардировщиков и повредила семь, а в воздушном бою сбила 5 истребителей. Таким образом, мы вывели из строя целый авиационный полк. Капитан Шагинов и два других экипажа произвели вынужденную посадку, взорвали свои машины и ушли в лес. Впоследствии партизаны помогли им возвратиться в боевой строй. В период битвы на Орловско-Курской дуге они снова водили свои "воздушные танки" на штурмовку вражеских войск.

Отремонтировав "миги", мы возвратились на аэродром южнее Ельца. Оттуда продолжали боевые действия до глубокой осени.

Глава шестая.

Чужие крылья

Из виденного и пережитого на фронте запомнилось далеко не все. Совершив во время войны около трехсот боевых вылетов, я сохранил в памяти подробности лишь о тридцати из них. И это вполне естественно: многие боевые задания по своему характеру стали для нас обычными, будничными, их трудно было отличить друг от друга.

Осень 1942 года запомнилась прежде всего по ожесточенным боям в междуречье Дона и Волги, а также в районе Кавказа. Особенно пристально мы следили за событиями под Сталинградом. Каждый день мои однополчане начинали с тревожного вопроса: "Ну, как там наши - держатся?" И когда, прослушав радиосообщение или ознакомившись с газетной сводкой, убеждались, что на главных направлениях наши стоят крепко, напряжение у них спадало, они успокаивались и заводили разговор о делах на своем участке фронта.

Известно, что оборонительные бои Красной Армии, завершившиеся к середине ноября 1942 года, носили исключительно напряженный характер и были связаны с большими потерями в личном составе, технике и вооружении, не говоря уже об оставленной территории. Вот почему все мы ликовали, узнав о том, что 19 ноября началось контрнаступление советских войск под Сталинградом. С этого поистине исторического дня интерес к военным событиям на Сталинградском, Донском и Юго-Восточном фронтах стал особенно острым.

За 12 дней до начала контрнаступления - 7 ноября 1942 года - мы прочитали приказ Народного комиссара обороны. Перед Красной Армией ставилась задача очистить советскую землю от гитлеровской нечисти. В приказе требовалось стойко и упорно оборонять, линию нашего фронта и не допускать дальнейшего продвижения врага; всемерно укреплять железную дисциплину, совершенствовать боевую выучку войск для последующего сокрушительного удара по врагу; развертывать всенародное партизанское движение в тылу противника.

Этот приказ, как явствует из вышесказанного, советские воины начали претворять в жизнь не только на юго-востоке и юге, но и на нашем направлении. Войска Воронежского фронта форсировали Дон и ворвались на окраину областного центра. Чтобы сдержать дальнейший натиск, немецкое командование вынуждено было перебросить сюда еще около девяти дивизий.

Ряд чувствительных ударов по оккупантам нанесли объединенные силы партизан Орловщины, Брянщины и Украины. Нам было особенно приятно услышать фамилии таких вожаков народных мстителей, как Д. В. Емлютин, В. И. Кошелев, И. А. Кудзенко, М. В. Балясов.

С чувством большого удовлетворения читали мы указы Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями советских партизан, в том числе и орловских, проявивших доблесть и мужество в борьбе против немецко-фашистских захватчиков.

Помнится, в первой половине октября командир полка С. И. Орляхин собрал всех летчиков, техников и младших специалистов части и зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР "Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии". Затем он предоставил слово политработнику А. М. Винокурову:

- Отныне, товарищи, - начал майор, - ответственность за все стороны боевой и политической жизни в войсках возлагается на командиров-единоначальников. Институт военных комиссаров и политических руководителей, введенный Указом Президиума Верховного Совета СССР от шестнадцатого июля сорок первого года, упраздняется. Вместо него вводится институт заместителей командиров по политической части. Все политработники теперь будут иметь одинаковые с командирами воинские звания и знаки различия.

Далее Винокуров подробно объяснил новые задачи в партийно-политической работе и выразил надежду, что все авиаторы полка, и прежде всего члены и кандидаты партии, будут еще активнее помогать ему и эскадрильским замполитам в укреплении авторитета командира-единоначальника. Таким образом, указ и вытекающие из него выводы явились важным стимулом в дальнейшем улучшении всей нашей работы.