— Это очень важно прежде всего для тех, кто хочет поехать добровольцем. В Испании практически все аэродромы ограниченных размеров. Без хорошо отработанных навыков взлета, а особенно посадки будет очень трудно.

Мы слушали Сергея Черных внимательно. Ярко и трогательно говорил Сергей о любви испанского народа к бойцам интернациональных бригад и особенно — к советским добровольцам: летчикам, танкистам, пулеметчикам.

— Где бы мы ни беседовали с испанцами: в театре, в кино да и просто на улице, нас всюду встречали тепло, сердечно, по-братски.

После собрания я пригласил Сергея к себе.

— Не забыл, значит, подопечного, Александр Иванович.

Мы расцеловались. Я от души поздравил Черных с присвоением высокого звания Героя, пожелал новых успехов.

Сергей положил мне руку на плечо, дружески обнял:

— Тебе спасибо, товарищ командир звена. За учебу. За требовательность. Ох, как она нужна, необходима для воспитания молодого летчика… И, честно говоря, как мы ее несправедливо недолюбливаем в дни учебы. Это и вина наша, и беда.

Я порадовался за Сергея. Было приятно сознавать, что высокое звание не вскружило ему голову. Черных не зазнался, не задрал нос. Был по-прежнему простым, вдумчивым и хорошим парнем, каким я знал его с 1932 года, когда он прибыл в нашу часть по окончании летной школы и был ведомым в моем звене.

Приятно было сознавать и то, что в воспитании Сергея Черных как летчика и как человека есть доля, пусть небольшая, скромная доля, и моего труда.

Забегая вперед, хочется отметить, что душевные качества и мастерство пилота Сергея Черных уважали во всех частях, где ему потом довелось служить.

Разговорились мы о товарищах, воевавших в Испании.

— Когда мы ехали в Испанию… Да и вы, и многие-многие другие не представляют себе, что такое фашизм, — нахмурил брови Сергей.

— Представляем, — ответил я. — Фильм «Болотные солдаты» смотрели, газеты читали.

— Все это не то… Один из наших летчиков выбросился из горящего самолета. Ветер отнес его к позициям фашистов. На другой день при налете на Мадрид немецкие пилоты из эскадрильи «Кондор» сбросили на парашюте тюк. В брезент было завернуто изрубленное на куски тело нашего товарища… Врачи нам сказали, что его рубили топором живого… Это не «Болотные солдаты», хотя фашистский концлагерь — самое дикое и жестокое на земле. В Испании мы лучше поняли, что такое ненависть. Научились ненавидеть фашистов.

Беседовали долго. И все же мне не удалось узнать у Сергея Черных, кому же все-таки надо писать и куда, чтобы войти в число добровольцев и поехать сражаться с фашистами в Испанию.

— Никуда и никому не надо писать… Понадобишься — найдут. Ты же в армии.

Время пребывания Черных в нашем гарнизоне истекло быстро. Мы тепло распрощались. Он поехал в другие летные части. А потом получил заслуженный отдых. Вновь я встретился с Сергеем в Одессе уже в 1940 году. Несколько месяцев мы опять работали вместе. Потом Черных отправился в Белосток. Здесь его застала война. Вскоре я потерял его след. И лишь много времени спустя узнал, что Сергея нет в живых.

Родом Сергей с Урала, из индустриального Нижнего Тагила. У него была чудесная семья: хорошая жена и двое отличных сыновей. Где они сейчас и что с ними — не знаю.

Надеюсь, они откликнутся, сообщат о себе.

В яркие наряды одевала весна белорусские поля и леса. Шел 1937 год. Наш гарнизон жил размеренной и напряженной жизнью. Мы усердно занимались учебно-боевой тренировкой. Постепенно вводили в нее те элементы, о которых говорил Сергей Черных. Сообщения из Испании продолжали беспокоить нас. Никто не оставался равнодушным к тому, что бои между республиканцами и фашистами разгорались все жарче и жарче.

Неожиданно в мае Е. С. Птухина вызвали в Москву. Одни утверждали, что начальника нашего гарнизона переводят с повышением в Киев. Другие предполагали, что его оставят в Управлении Военно-Воздушных Сил Красной Армии. Обычно редко ошибавшийся «солдатский вестник», как выяснилось, дал на этот раз осечку. Некоторое время спустя мы узнали, что Евгений Саввич Птухин уехал в Испанию.

Мы приуныли.

Вскоре прибыл новый начальник нашего соединения — Герой Советского Союза, доброволец национально-революционной войны в Испании, участник боев над Мадридом и Гвадалахарой Сергей Прокофьевич Денисов.

Приняв соединение, Денисов строго проверил учебно-боевую и летную подготовку частей. Сергей Прокофьевич оказался и требовательным, и приятным в обращении командиром. Разбирая полеты, он часто приводил поучительные примеры воздушных боев с фашистскими асами. В каждом из эпизодов содержалось нечто новое и необходимое для нас, военных летчиков. Суровый опыт войны, оплаченный кровью наших лучших товарищей, определил основные направления учебы летчиков.

Теперь уже не рассказ, а показ полетов более расчлененными боевыми порядками сделался законом. Мы начали чаще проводить учебные стрельбы. В ведении воздушного боя и пилотажа большие перегрузки на вертикалях стали доминирующими приемами схваток «противников». Больше внимания уделялось посадкам и взлетам с ограниченных площадок без опознавательных знаков. Обстановка полетов максимально приближалась к боевой.

Затем, к нашему удивлению, мы стали нарушать официальные инструкции по эксплуатации самолетов И-16. Нарушения, с точки зрения буквы инструкции, казались вопиющими.

Денисов заявил, что будем проводить взлеты и посадки при боковом и попутном ветре и в разных направлениях.

— Прежде всего, — сказал Денисов, — я покажу все эти элементы сам. Потом их тщательно отработает руководящий состав, вплоть до командиров звеньев. Только после того как вы научитесь это делать на «отлично», приступим к отработке со всем летным составом.

Приказы начальства с начальством не обсуждаются, но в домашней обстановке мы часто спорили. Возможно ли сделать на истребителе И-16 то, о чем говорил Денисов? Этот вопрос интересовал всех. Сошлись на том: кому-кому, а Сергею Прокофьевичу лучше знать — получится или не получится. Припомнились тут мне слова Валерия Павловича Чкалова: «Я думаю, что еще далеко не все возможности самолета И-16 открыты. Вот о чем покумекайте…» Рассказал я о разговоре с Чкаловым своим товарищам. Многие скептики после этого поутихли, призадумались. Порешили на том, что инструкция — документ не только нужный, но и обязательный, однако он все-таки не крылья, с помощью которых машина летает, и совсем не летчик, который управляет машиной.

Посмотрим, как летает Денисов, а там и сами научимся.

Наутро собрались на аэродроме. Погода стояла будто на заказ. Далеко, значит, не идеальная. Дул порывистый ветер. По небу грядами скользили облака. Полосатый матерчатый конус на шесте то надувался колбасой, то бессильно опадал.

Появился Денисов, спокойный, улыбчивый. Прищурясь, посмотрел на нас:

— Под Мадридом бывало похуже. Там голое плоскогорье. Ветер гуляет и крутит, как ему вздумается. Только примеришься к нему, а он, черт, под другое крыло как шарахнет. Успевай вертеться.

Командир уверенно прошел к подготовленной машине.

Его самолет взлетел, не пробежав и половины взлетной полосы. Да, впрочем, какой взлетной полосы! Денисов повел машину по полю, а ветер бил под левое крыло, грозя опрокинуть, едва она оторвется от земли. Мы затаили дыхание, готовясь к самому худшему. Мы-то уж знали, как капризничает И-16, «ишак», когда на нем пробуют выделывать этакие фортели!

Но самолет оказался послушным в опытных руках. Едва Денисов оторвался от земли, как тут же подвернул машину к ветру. Взлетел, набрал скорость и взмыл почти вертикально вверх. Сделал боевой разворот, вошел в пике. После пике выполнил петлю, боевой разворот, бочку, иммельман, выпустил шасси и пошел на посадку, опять держа ветер сбоку.

Присев на корточки, мы следили за приземлением. То ли нам показалось, то ли действительно так и было, ветер раза три крепко, «апперкотом» бил самолет под крыло. Он чуть кренился, тотчас выравнивался и касался земли на повышенной скорости. Денисов быстро убрал газ, и машина будто замерла на месте, не пройдя и половины положенного при посадке пробега.