Лошади и ямщики по астраханскому тракту остались в ведении московской Ямской конторы. Но это продолжалось недолго. 11 июня 1775 г. огласили указ: «Во всех городах, где нет почтамтов, заведены почтовые конторы, в тех отправление ямских почт сим уничтожается, и по тем трактам стоящих на станциях для возки почт и эстафетов почтовых лошадей равномерно отдать в точное ведомство того из почтамтов Московского и Санкт-Петербургского, у которого в управлении каждая из почтовых контор ныне состоит» [256]. В результате всех преобразований была ликвидирована московская Ямская контора. Вместо нее учредили должность ямского почтмейстера при местной губернской канцелярии. В его подчинении оставались сибирская и грузовая петербургская почты. Их передали почтамту 21 января 1782 г. Так в Москве перестала существовать ямская почта.
Сосредоточение всех московских почт в одних руках послужило не только к улучшению и развитию почтовых отношений, но и к увеличению доходов казны. Например, когда смоленская и тульская почты находились в ведении Ямской конторы, обе приносили в год не более 20 рублей дохода. С передачей их Московскому почтамту первая из них дала в 1771 г. доход 580 рублей 33 копейки, а вторая — 601 рубль 79 копеек [257].
Для связи уездных городов с губернскими часто использовались пешие почтальоны. Такой способ доставки корреспонденции описан в повести Н. С. Лескова «Однодум». Ее герой Алексашка Рыжов с юных лет «смелою рукою взял почтовую суму, взвалил ее на плечи и стал таскать из Соличалича в Чухлому и обратно» — всего 50 верст. «Плата за эту службу назначалась не великая: рубля полтора в месяц» на своих харчах и при своей обуви». По словам писателя, Рыжов взялся за свою работу около 1770 г. Галич, Чухлома и Солигалич — старинные промышленные и торговые города.
И действительно, 1 ноября 1770 г. Сенат докладывал Екатерине II об учреждении пешей почты для ношения пакетов из Галича в Вологду. К архангельскому губернатору Головцыну, в административном подчинении у которого находились оба эти города, обратился Галичский магистрат с просьбой учредить силами солдат почту. При этом галичане ссылались на петровский указ от 15 мая 1723 г. и распоряжение Главного магистрата от 14 апреля 1745 г., приказывавшего передавать письма из уездных городов «для прикладывания к отходящим почтам». А у него, губернатора, «воинская штатная команда весьма малолюдная, умалчивая, что оная ж употребляется в розсылки, к отвозу денежной казны, к поимке воров и разбойников, на караулы и к осмотрам». Кроме того, одному человеку невозможно нести такой груз 170 верст, отделявшие Галич от Вологды. «В Галиче, — писал Головцын, — 2985 купцов, и они могли бы нанять людей для ношения корреспонденции по очереди с солдатами. От этого обеим сторонам «никакого отягощения не будет». С мнением губернатора магистрат не был согласен и обратился в Сенат. Тот принял проект Головцына, полагая, что купечество не понесет убытков от доставки корреспонденции, наоборот, это расширит и укрепит коммерческие связи местных предпринимателей. Поэтому Екатерина II утвердила решение Сената о создании пешей почты из Галича в Вологду, которая послужит примером на другие места» [258].
Пешая почта получила широкое распространение в конце XVIII в. Переноска казенных пакетов пешими курьерами производилась между Псковом и северной столицей даже в начале следующего столетия [259].
«Чумная» почта
В 1770 г. Россия воевала с Турцией. Весной армия фельдмаршала П. А. Румянцева вступила в Молдавию и встретила там врага более опасного, чем турки, — чуму. В конце лета эпидемия перешла русскую границу и в декабре обнаружилась в Москве [260]. Русским правительством был принят ряд мер предосторожности от «прилипчивой горячки», так тогда называли эту болезнь.
27 августа 1770 г. киевский генерал-губернатор Ф. Воейков получил указание о том, что следует делать, чтобы чума, по возможности, не распространялась дальше. Среди прочих мер предосторожности были правила проезда курьеров и Молдавии и Валахии. Приказывалось личные вещи посыльного «и все будущий при нем депещи и другия пакеты надлежащим образом в уксусе обмачивать и потом на огне курением обсушивать» [261]. Курьеров, направленных непосредственно к императорскому двору, запрещалось задерживать в карантине свыше трех часов. Их только осматривали на предмет «неприкосновенности болезни» и свободно пропускали. Всех прочих посыльных задерживали в «карантинном доме» на шесть недель.
Сенатским указом подписывалось, каким образом следует обрабатывать пришедшие из армии письма. Недостаточно только снаружи облить уксусом упаковку. Бумагу во всем свете, как говорилось в распоряжении, «почитают за вещь самую способнейшую к принятию заразы» [262], поэтому нельзя оставить без внимания вложенную в пакет корреспонденцию, которая может являться переносчиком чумы. Приказывалось все письма, приходящие из зараженной местности, вскрывать и дезинфицировать. Человек, которому это поручено, должен надеть перчатки, сделанные из вощанки[76], и с помощью пинцета и ножниц вскрыть письма. Упаковка отправления тут же сжигалась. Содержимое пакета окуривалось в густом дыму. Если в конверте оказывалась тетрадь, прошитая нитками или перевязанная лентой, ее следовало расшить, а ленту и нитки сжечь. Уничтожались и все посторонние вложения в пакеты, какой бы ценности они не были. Операцию по обработке писем производили на мраморном или деревянном столе. Продезинфицированную корреспонденцию запечатывали в новую бумагу, надписывали адрес и отправляли по назначению. Правительство создало специальную комиссию по борьбе с чумой. В число различных мероприятий, осуществленных ею, было изобретение курительного порошка для дезинфекции. Указом Сената от 10 декабря 1771 г. предписывалось повсеместно применять новое защитное средство и давался его рецепт: «Взять можжевеловых иголок намелко изрубленных, ягод можжевеловых толченых, пшеничных отрубей, тертого дерева бакаута[77], каждого по 6 фунтов; селитры простой толченой 8 фунтов; серы горючей толченой 6 фунтов, смолы, называемой смирна или мирра, 2 фунта; и смешав все оныя снадобья хорошенько будет крепкого курительного порошка пуд» [263]. Запах у этого снадобья был довольно ядовитый, так что некоторые из тех, кто обрабатывал письма, нередко теряли сознание. Но лучшего средства не изобрели.
С января 1771 г. запрещается проезд курьеров из армии в Петербург. Для дальнейшей пересылки корреспонденции в Торжке устроили заставу, на которой член Ямской канцелярии Языков принимал письма как от нарочных, так и от регулярной почты. Языкову дали для посылок 15 курьеров. Кроме того, он имел право пересылать корреспонденцию с людьми, отправленными из столицы в армию, но задержанными в Торжке. Языков и два его помощника обрабатывали прибывшие из зачумленных районов письма, записывали их в реестр, упаковывали в чистую бумагу, укладывали в новые чемоданы и отправляли по назначению.
Застава находилась в поле на окраине Торжка. Она представляла собой обыкновенную палатку, обнесенную забором. Почту, прибывшую из Москвы, вынимали из чемоданов на улице, на ее место вкладывалась столичная корреспонденция, и чемоданы сразу же выставлялись за забор. Палатка разделялась на два помещения: в одном дезинфицировали письма, в другом их записывали и упаковывали. Чтобы процесс обеззараживания проходил быстрее и чтобы корреспонденцию было проще распечатывать, частным лицам, живущим в зараженной зоне, рекомендовали, а губернским, уездным и воеводским канцеляриям приказали письма нитками не сшивать, а только нумеровать листы, запрещалось заворачивать пакеты в холст [264]. Заставы, подобные новоторжской, были созданы в других городах и деревнях. В частности, они были по московской дороге в Твери, Вышнем Волочке, Бронницах, Тосне, Славянке, по старорусской — на Мшанском яме, по смоленской — в деревне Бежаницах, по тихвинской — в деревне Шелдихе и в самом Тихвине.