Теперь все стали смирны и тихи.

Всех больше было, помнится, баранов,

И кроликов, и прочей чепухи.

И вдруг увидел я, подальше глянув,

Что меж непривлекательных тетерь,

Окраской изумительно каштанов,

И вдруг увидел я, подальше глянув,

Что меж непривлекательных тетерь,

Окраской изумительно каштанов,

Красив и соразмерен, как ни мерь,

С приятностью, прошу прощенья, морды,

Сидит невиданный, изящный зверь.

Глаза его, презрительны и горды,

Блистали, но без злобы и угроз,

Оглядывая сборища и орды.

У зверя ......................................

.......................................

......................................

Я увидал .........................

.....................................

.....................................

Себя услужливостью наказав,

Всю залу обходил, как раб триклиний,

И перед каждым шею гнул жираф.

Но чванился узорчатостью линий

И словно говорил: «На всех плюю!» —

Павлин, распахивая хвост павлиний.

И чудо-юдо, помнится, свою

Диковинную спину изогнуло,

Дав место ворону и воробью.

Зверь или не зверь стоял в углу сутуло.

Он показался мне, безрог, кургуз,

Ублюдком каракатицы и мула.

А вон — ишак. Он не терпел обуз.

Не подходи, мол, я тебе не кляча!

Он от безделья пухнул, как арбуз.

А тут, и там, назойливо маяча,

Вынюхивала вдоль и поперек

Ищейка, за пронырливость незряча.

И под ногами был так мал хорек,

Что бегая от края и до края,

От тумаков себя не уберег.

Во все углы влетая и влезая,

То лаяла, то делала апорт

Хозяина искавшая борзая…

Многообразие голов и морд

С годами подзабыв,поди попробуй

Теперь в подробностях писать рапорт!

Все ж вспоминаю: буйвол крутолобый

Набычивался, душу леденя,

И на меня таращился со злобой.

А вот сама боялась, как огня,

Очами увлажненными блистая

Олениха, отпрянув от меня.

И вперемешку копошилась стая,

Но в одиночестве сидел беляк,

Напоминавший спесью горностая.

Мартышка же, кривляка из кривляк,

Сидела, точно вовсе без извилин.

Всех передразнивая так и сяк.

Веселая синица, мрачный филин,

И зверь вон тот, и пташечка вон та…

Но нет, я перечислить всех бессилен.

Вдали он слон, вблизи же — мелкота.

И часто по ошибке за Катона

Я принимал облезлого кота!

И в наше время, как во время оно,

Такие недоразуменья сплошь:

Летит, как сокол, сядет, как ворона

Но как же я средь этих морд и рож

Без толмача по-волчьи, по-бараньи

Поговорю про истину и ложь?

Я снова был отчаянья на грани,

Но прошептали милые уста:

«Я обо всем подумала заране.

Мы в этом помещенье неспроста.

Ты погулял тут, подивился всяко.

Гляди-ка в направлении перста.

Вон, у корыта, экий раскоряка!»

И я узрел в посудине бурды

Огромного недвижимого хряка.

В сравненье с ним и жирные худы!

Не знаю, королем ли мясобоен

Назвать его, но весил он пуды.

И спутница рекла: «Будь смел, как воин,

Тогда вниманья этого «гуся»

Ты, несомненно, будешь удостоен.

Его послушай, впрочем, не прося,

Чтоб воротился он к привычкам старым.

И в этом суть, я полагаю, вся:

Его ведь не заманишь и нектаром

Стать человеком и уйти домой.

Но только время потеряешь даром».