Донское бюро РКП предлагало меры еще более жестокие: за каждого убитого красноармейца и члена ревкома расстреливать сотню казаков; выселить мужское население с 18 до 55 лет, за каждого бежавшего расстреливать пятерых.[236]

На попытки ряда хуторов «договориться» с красными был дан ответ 18 марта: «Никаких гарантий повстанцам не может даваться… Неуклонно должна быть проведена самая решительная расправа».[237]

Военное командование вторило политическому руководству. На докладе о нехватке войск для подавления восстания командующий Южным фронтом начертал резолюцию: «Надо по занятии пунктов восстания не распылять сил (достаточными гарнизонами), а с корнем уничтожать все элементы восстания, чтобы силы направить для подавления других пунктов, тогда и малых гарнизонов будет достаточно».[238]

Борьба сразу же приняла ожесточенный характер. Руководители доносили, что экспедиционные войска «крайне озлоблены и ожесточены против мятежников».[239] Со своей стороны казаки упорно сопротивлялись. «14/5. На запрос о силах восставших наштаюж приказал сообщить: «В восстании принимает участие все население с 15 до 45 лет, включая и женщин, причем восставшие нашим войскам оказывают самое упорное сопротивление».[240]«4/4. После боя у хутора Горбатова взятые нами пленные отказались дать какие-либо показания. При нашем отступлении жители хутора Горбатова стреляли в отступающие наши части».[241]

С. И. Сырцов тем не менее докладывал: «На Вёшенском фронте красноармейцы экспедиционных войск 8-й и 9-й армий, живя с казачками (мужья которых сплошь и рядом оказывались в войсках повстанцев), в несколько дней теряли боеспособность. Разложение доходило до того, что некоторые красноармейцы отдавали казакам патроны». Сырцов приводил пример, что в конной группе 9-й армии 1200 всадников за 3 недели израсходовали 900 000 патронов, причем за два дня, когда вообще не стреляли, израсходовано 10 000 патронов.[242]

В целом «взаимоотношения» были отброшены на уровень начального этапа Гражданской войны и отразились на отношении к пленным. Экспедиционные войска, как мы видим, пленных вообще не брали и иногда даже расстреливали перебежчиков. Зато со стороны красных пленных было очень много. Так, в первые дни восстания в Казанской попала в плен 2-я этапная рота 12-й стрелковой дивизии. 15 марта советская сводка гласила: «2-я саперная рота выступила из Казанской 11 марта, где находится — неизвестно (рота попала в плен. — А. В.). По слухам, прожекторную роту 10 марта разоружили казаки в Мешкове».[243]

19 марта, по данным советской разведки, в Казанской было уже 1500 пленных[244] в основном из тыловых и маршевых частей. В 20-х числах марта были сведения, что «красноармейцев, кроме заградительных отрядов, содержат под слабой охраной и кормят довольно хорошо».[245]

В первом же приказе Окружного Совета повстанцев от 1 (14) марта предписывалось советские войска, сдающиеся без сопротивления, разоружать и отпускать по домам, сопротивляющиеся разоружать силой и направлять в Вёшенскую, «не подвергая насилию и расстрелу».[246] Тогда же, в марте, красная разведка сообщала: «Пленных отпускают по 20 человек ежедневно, в первую очередь жителей Воронежской губернии». Значительную часть пленных отдали местным жителям в работники (и это впоследствии спасло этих пленных от смерти).

Первые столкновения с экспедиционными частями сделало отношение к пленным выборочным. Советская разведсводка 13 апреля — «Комиссаров и комсостав до взводных гонят в Мигулинскую, где их рубят».[247] Затем так жестоко стали относиться ко всем без разбора. В апреле пошли сводки: «Пленных убивают на месте…».[248] В конце апреля и особенно в мае, по воспоминаниям современников, пленных, содержащихся в Вёшенской, стали рубить систематически. Так был убит комиссар Сердобского полка, бежавший из плена, но заблудившийся в разлив на чужой лодке. Проводились «разгрузочные ночи» — из казаков гарнизона или ближайшего полка формировалась сотня, которая рубила специально отобранных ослабевших пленных. Называлось это — «отправить в Казанскую».

В мае 1919 г. белогвардейцы сообщали, что «в станице Вёшенской в настоящее время около 5000 пленных, употребляемых для различных работ».[249] Когда же в начале июня повстанцы соединились с Донской армией, пленных, по воспоминаниям местных жителей, почти не было.

В момент соединения 7 июня в Мигулинской было захвачено примерно 1000 пленных, 700 из них, видимо, бойцы Кронштадтского полка, были порублены из-за их черных бушлатов.[250]

На начальном этапе подавления у красных отсутствовало общее руководство, не было общей определенной задачи, что вызывало разобщенность действий. Экспедиционных войск было мало, на 10 верст фронта приходилось 500 бойцов. Между полками разрыв достигал 20–25 верст. Поэтому наблюдалось стремление частей не вглубь района, к очагам восстания, а к непосредственной связи между собой, на что тратились время и силы.

В результате красные части зачастую были растянуты в нитку, которой повстанцы противопоставили кавалерийскую завесу и в точке удара всегда имели перевес сил.[251]

Многие экспедиционные части не были знакомы с методами партизанской борьбы. Так, 103-й Богучарский полк, опасаясь ночных налетов, ночами выходил из занимаемого хутора, ложился в цепь и ждал утра.

Сказывалось преимущество повстанцев в коннице: «Как общее правило, противник лобового боя не принимает, мы почти без препятствий занимаем хутора, в которых не находим ни одной живой души. Противник отходит и верстах в 10–15 балкой стекается и нас обходит большими силами кавалерии», — писал член ЦК Белобородов, посланный на подавление восстания.[252]

Малочисленная красная кавалерия зачастую качественно превосходила повстанческую конницу, так как наполовину состояла из остатков старых кадровых полков российской императорской армии. В том же Камышинском дивизионе были бойцы, которые имели на счету 10 зарубленных (Свечников Владимир), Дмитрий Крылов в бою 3(16) апреля зарубил троих повстанцев.[253] Но против этой кавалерии повстанцы применили тактику изматывания (такая тактика, кстати, предполагалась еще перед Первой Мировой войной против регулярной германской и австро-венгерской кавалерии). Командир Боковской конной группы Панунцев докладывал: «Не было ни одного случая, чтобы противник принял бой или конную атаку. Благодаря этому операции наши сводятся постоянно к тому, что мы погоняем бандитов по горам и балкам, да и возвращаемся к себе обратно, так как люди и особенно лошади сильно устают».[254]

Тактика выжженной земли давала сбои. Комбриг Богданов жаловался: «Идея идти одной колонной и все уничтожать на пути не нашла поддержки Антоновича (командир эксдивизии 8-й армии. — А. В.)… Когда я начал жечь хутора, т. Антонович потребовал от меня срочных объяснений о причинах этого, после чего я не решился подписать приказ об уничтожении хуторов. Скоро за этим последовал приказ Антоновича ничего не брать бесплатно в восставших хуторах, не губить имущества и т. д.».