Из раненых, которые в плен не попали, Матвей Калитвенцев, Гундоровской станицы, и Финоген Захаров, Калитвенской станицы, умерли к вечеру того же дня. Андрей Елисеев, Митякинской станицы, протянул до 10 июня, а его станичник Мамант Зареченсков до 13-го. Что касается раненых, попавших в плен, то о них в полковых документах ничего не говорится. Впрочем, 8 казаков полка числятся выбывшими 2 июня 1847 года в графе «ремонтные команды», «распоряжения Войскового Дежурства» и проч.
Огорченный Бакланов расследовал причины потерь, но не нашел ошибки в действиях Дьяконова. Хотя, с другой стороны, Дьяконов Степан Васильевич, Николаевской станицы, в полк поступил 18-летним на место урядника. В 1847 году было ему максимум 20 лет. Кто ж его вздумал во главе полусотни в разведку посылать?..
Подошел с Дона полк № 40 (выступил 13 мая 1847 года, прибыл 23 июня, стоял на Линии до 12 августа 1851 года). Командир полковник Карпов к полку не прибыл, командовал войсковой старшина Поляков. Три сотни и штаб полка стали в Таш-Кичу, а 3-ю, 4-ю и 6-ю сотни раскидали по Терской линии — в Щедринскую, в селение Парубоч, в Новогладковскую. Затем в Таш-Кичу оставили 1 сотню, а две перевели в Кара-су.
По Сунже и по Лабе стали донские переселенцы размещаться, обустраиваться. 407 семейств рискнули, перебрались с Тихого Дона на Кавказ.
В полк № 20 переводом из полка № 27 прибыли 46 казаков 4-го Военного округа, с верховий Хопра и Медведицы. И вовремя. Нашлось, кого подменить. Помимо умерших, выбыли из полка хорунжий Алексей Ведерников (по распоряжению Войскового Дежурства) и 4 казака, еще два урядника и 21 казак отправились на Дон за ремонтом — лошадей закупать. Одного — Петра Колесникова, Елизаветинской станицы — командировали в Тифлис, в драбанты.
А тут по жаре в июне открылась холера и за лето прибрала в полку 8 казаков и урядника Никиту Сережникова. Да в довесок к ней еще 8 казаков и хорунжий Михаил Козловцев умерли все от тех же проклятых «обыкновенных болезней».
Итого 69 умерших. Добрую полусотню с двумя обер-офицерами и двумя урядниками в землю закопали…
6 июня (по Струсевичу — 16 июня) гарнизон Куринского был на покосе. Чеченцы под несколькими значками подкатили орудия и открыли по Куринскому навесной огонь ядрами.
Бакланов с покоса впереди казаков кинулся на эту «батарею», но опоздал. Чеченцы быстро увезли пушки в лес, удалось лишь отхватить их арьергард. Опять загнали несколько лошадей.
Потом в июле на левом берегу Терека хищники схватили штабс-капитана Клингера, ехавшего бороться с холерой, и через Качкалыковский хребет утащили в Чечню.
Казаки этот случай проглядели, но зато 14 августа поймали двух своих беглецов, Никиту Кубина, который год где-то бегал, и Зота Черножупова, который прятался около двух лет. А 1 сентября взяли с оружием в руках Андрея Двойнова, бежавшего полгода назад. Все трое пошли под суд.
Впрочем, никого и ничему это не научило. 28 сентября еще один казак сбежал — Михаил Щедров, Старочеркасской станицы.
В это время Шамиль все свое внимание направил на Дагестан, на Гергебиль и Салты. Князь Воронцов постарался, начал в Дагестане наступление, чтоб занять эти ключевые крепости. Там шли тяжелые бои, и тоже открылась холера.
Воронцов приказал Фрейтагу демонстрировать с запада (что тот и делал 22 и 23 августа) и организовать набег с Кумыкской плоскости на Аух или Ичкерию, чтоб отвлечь силы неприятеля. Фрейтаг поручил набег полковнику Барятинскому, новому командиру Кабардинского полка и командующему войсками на Кумыкской плоскости.
Барятинский, все обдумав, решил напасть на аул Зондак, лежащий на реке Ярык-су в 30 верстах от Хасав-Юрта. В Зондаке чеченцы, по слухам, хранили отбитую у русских пушку. Барятинский собрал отряд, вызвал из Куринского Бакланова с 4 сотнями. Вечером 13 сентября двинулись левым берегом речки. В 10 верстах от аула перешли поросший лесом гребень. Обнаружили там окопы, сооруженные чеченцами. Окопы пустые. Никто с этой стороны русских не ждет.
У самого аула на рассвете отряд заметили. Повсюду началась тревога. Барятинский забеспокоился:
— Аул-то мы возьмем. И пушку отобьем. А каково возвращаться? В окопах на гребне никого не оставили… — оглянулся на Бакланова. — Слышишь, дед? Давай со своими казачками назад. Надо те окопы раньше чеченцев занять.
Считая, что приказ Воронцова выполнили, чеченцев отвлекли, распорядился Барятинский уходить.
Бакланов — первым. Быстро занял с казаками чеченские окопы на гребне, потом передал их пехоте. С тем и ушли. Арьергард, жарко провожаемый, от чеченцев сам отбился. У Бакланова потери — ранен 1 казак и 4 лошади.
Чеченцы праздновали победу. Но в тот же день пришла новость, что русские в Дагестане взяли Салты. Может, набег Барятинского помог, может, само так сложилось…
Шамиль разъярился, стал начальство менять: в Чечне снял Гойтемира и поставил вместо него кумыка Идриса, снял так же Талгика, поставил вместо него Ахмата из Автуры.
На следующий день Алибей явился в Куринское и сообщил, что мичикского наиба тоже меняют. Бата не оправдал оказанного ему высокого доверия, ставят вместо него Гехо. Гехо — человек ученый, Коран толкует, но местным мало известный. И вообще Алибей был против наибов:
— Зачем мне наиб? Я вольный, как волк… Я свой тайпа на семь колен знаю. У нас старейшина есть — тхамд. Мне его хватит. Зачем мне наиб?..
Бакланов из этого рассказа понял, что новый наиб будет искать популярности, захочет отличиться в глазах подвластного населения, а значит надо ждать новых набегов.
Утром 21 октября разъезд вернулся и сообщил — сильная партия спускается на плоскость. Часовые с крепостной башни подтвердили — поскакали чеченцы лощиной в Энгель-Юрт. И в Энгель-юрте стрельба вспыхнула, жители уперлись, не хотят скот отдавать.
Выскочил Бакланов с двумя сотнями, помчался на помощь. Миновали пустые, заброшенные аулы и у Наим-Берды вылетели прямо на чеченские толпища. Чеченцев-всадников 300–400, и цветной расшитый значок над ними. Значит, сам наиб Гехо тут. Стояли они за холмами скрытно, отдыхали, от Энгель-юрта шайку поджидали.
Деваться некуда. Скомандовал Бакланов. Пошли казаки по обычаю лавой, пики склонили. Чеченцы заволновались, но оправились и навстречу поскакали.
Случай на войне редкий — столкнулись две массы конницы лоб в лоб. Чеченцев больше, и казаки сначала вроде бы подались. Тут сам Бакланов с «маяка» в драку кинулся. Надо переломить. Налетел прямо на знаменщика. Кто-то из чеченцев своему на подмогу подскакал, достал Бакланова шашкой по кисти левой руки. Бакланов, не отвлекаясь, резанул знаменщика со всей мощи и падающий чеченский значок успел подхватить. Поднял его высоко и торжественно. Вот он — трофей!
Это все дело и переломило. Стали чеченцы в лес уходить. Из Энгель-юрта шайка туда же, не принимая боя, ускакала.
Дело славное… У самого наиба значок отбили. И в первом же бою. Не будет теперь ему удачи. Пропащий, можно сказать, человек.
У казаков потери — двое раненых, 6 лошадей потеряли, да сам Бакланов в руку рану получил. Бакланов эту рану в послужные списки вносить не стал и сердился, когда о ней Барятинскому написали:
— Сам виноват. Плохо дрался. Когда пулей из ружья — другое дело. Тут уж не угнешься. А шашкой… Старею, ловкость уже не та.
После этой атаки, когда донцы лоб в лоб взяли чеченскую конницу, превосходящую числом, и линейцы посмотрели на полк № 20 по-другому. И вывод сделали: «полк может равняться с линейскими».
А рубленые раны тогда залечивались быстро. Сначала они присыпались мелкой солью, потом к ним прикладывалась ветошь с коровьим маслом и менялась два раза в день. Сначала, конечно, болезненно, когда солью присыпали, но потом — ничего.
Новая зима находила. Чеченцы притихли. Босиком и в одних чувяках по сугробам много не побегаешь. Шамиль, недовольный тем, как идут дела, снова взялся за наибов и взыскивал с них по жалобам народа за разные беззакония и притеснения. Опять, говорили, Талгика вернул… У русских новые экспедиции начинались. Решил Фрейтаг чистить старые просеки, заросшие за лето кустами, экспедицию назначил на 17 ноября, а Витовскому приказал организовать набег, чтоб отвлечь чеченцев.