В таком напряженном молчании они добрались до аэропорта. Трубецкой чувствовал, что с Бестужевым что-то не так. Обиженный, он уже собрался пожелать Артуру хорошего перелета в Израиль, поскольку, согласно плану, они с Анной возвращались в Санкт-Петербург, как по громкой связи объявили, что единственный на сегодня рейс в Тель-Авив отменен. Сергей Михайлович заметил, как Бестужева мгновенно прошиб пот, — прямо на глазах его рубашка стала мокрой, несмотря на вполне прилично работающие внутри аэропорта кондиционеры. Анна посмотрела на часы.

— Пять вечера, — сказала она. — Банк уже закрыт.

На Бестужева стало больно смотреть. Без слов было ясно, что он не представляет, как провести еще день с тем грузом, который в этот момент находился в его сумке.

— Артур, ты ли это? — вдруг откуда-то сзади раздался возглас на ломаном русском языке. Все трое обернулись. Прямо к ним направлялся невысокий мужчина средних лет, бородатый, с кругленьким брюшком, одетый в шорты, ботинки для походов по горам, рубашку-поло фирмы «Тимберленд» и в помятой брезентовой шляпе.

— Бен! — едва выдохнул Бестужев. — Шалом, какими судьбами? Машлом-ха? Как поживаешь?

— Шалом, адони! Аколь бе-седер, уважаемый Артур, все в порядке. — Бен подошел к ним, обнялся с Бестужевым и представился Трубецкому с Аней: — Бен Цви, Иерусалимский университет, очень приятно.

— Это мой старый друг, археолог из Иерусалима. — Бестужев действительно был рад встрече. Появление Бена Цви как-то сразу разрядило ситуацию.

— Ты на Кипр по делам или на отдых? — поинтересовался Бен мимоходом, вроде как просто из вежливости.

— Какой там отдых осенью. — Артур досадливо махнул рукой. — Дела, все дела. А теперь вот хотел лететь в Тель-Авив, есть там у меня одно дело, так рейс отменили. Просто какое-то невезение!

— Ты собрался в Израиль, а я об этом не знаю? Смертельная обида на всю жизнь! В наказание я тоже тебе не сообщу, когда буду в Петербурге. А впрочем… — Бен вдруг хлопнул себя по бедру. — Так я же с собственным транспортом, полетели со мной! Я сегодня добрый!

— Что ты имеешь в виду?

— Да меня тут в этот раз местные археологи с комфортом зафрахтовали — прислали маленький чартерный самолетик. Там четыре посадочных места, а я один. Полетели вместе, какая тебе разница, а?

Артур переглянулся с Трубецким и Анной.

— Почему бы и нет? — сказал Трубецкой. — Тут лететь-то всего ничего, часа два.

— Значит, так тому и быть! — сказал Артур. — Прощайте, до встречи в Санкт-Петербурге. Я мигом — в Иерусалим и домой. Спасибо за помощь и поддержку, без вас бы не справился. — Он пожал руку Трубецкому, чмокнул Анну в щечку и вместе с Беном отправился куда-то вглубь аэропорта.

— Кажется, немного отошел, — заметила Анна, — а то так нервничал, что я уж подумала — инфаркт получит.

— А ведь он так и не сказал, что там за штука была, — с сожалением констатировал Сергей Михайлович. — Ладно, может, потом у него совесть проснется. Пойдем, нам тоже пора на самолет.

Вдруг Трубецкой заметил, что Бестужев спешит к ним обратно.

— Сергей, совсем забыл: заберите жезл с собой. Все должно быть, как договаривались. — Он протянул Трубецкому завернутый в кусок ткани жезл. — Верни его хозяевам, пусть радуются. Все равно он уже никому и никогда больше не понадобится.

Ничто, кроме этого короткого эпизода («Возвращаться — плохая примета», — подумала тогда в этой связи Анна), не предсказывало несчастья. Однако по прилете в Санкт-Петербург Сергей Михайлович и Шувалова узнали из новостей, что самолет Бена Цви исчез с экранов радаров над Средиземным морем и упал по неизвестным, скорее всего, техническим причинам. Как сообщили спасательные службы, на месте крушения ни одно из тел найти не удалось, однако было очевидно, что все находящиеся на борту пассажиры и члены экипажа погибли. Услышав эту новость, Анна Николаевна потеряла сознание и слегла на неделю с нервным расстройством. Трубецкой неотлучно находился при ней все это время, а после выздоровления уговорил ее немедленно вернуть жезл масонской ложе, чтобы поскорее разделаться со всей этой историей. Его же не покидала мысль, что авиакатастрофа была не случайной: реликвия тамплиеров забрала с собой на морское дно свои последние жертвы и теперь была утеряна, очевидно, навсегда.

А вот чего они так никогда и не узнали, так это то, что уже утром следующего дня после их посещения в Банк Кипра пришло письменное предписание за подписью Артура Бестужева переслать находящийся у них на хранении депозит в Банк Ватикана на имя кардинала Мазарини, что и было немедленно исполнено.

Прошло несколько месяцев после возвращения Сергея Михайловича в Киев. И вот однажды в продолговатом импортном конверте ему пришло приглашение на конференцию во Францию, посвященную исследованию гностических христианских текстов II–V веков. Ему предстояло путешествие в тот самый городок Везеле, что в Бургундии, где был провозглашен Второй крестовый поход. Кроме того, именно в местном аббатстве, как утверждали официальные источники, была захоронена часть мощей Марии Магдалины. С учетом указанных обстоятельств Трубецкой с радостью принял это приглашение.

В конференции принимали участие как университетские ученые, так и духовные лица, а среди обсуждаемых тем важное место занимали раннехристианские образы святых апостолов, в том числе Марии Магдалины, в рукописях Наг-Хаммади. Особенно запомнилось Сергею Михайловичу выступление, или скорее проповедь, монаха местного бенедиктинского монастыря о Марии Магдалине как святой жене и образце любви к Иисусу. Забавно было, что вместе с собой он привел слушательниц — группу молоденьких симпатичных монашек, мгновенно исчезнувших после окончания его выступления. Собравшиеся вежливо выслушали монаха, но позднее, когда дело дошло до публикации материалов конференции, организаторы почему-то отказались печатать его проповедь.

Кстати, именно во время этой конференции Сергей Михайлович узнал кое-какие удивительные подробности, имеющие отношение к делу Дубянского. Так, некоторые маститые историки утверждали, что орден госпитальеров, или иоаннитов, а именно такие названия Мальтийский орден носил во времена крестовых походов, был назван в честь святого Иоанна Иерусалимского. Однако нигде — ни в церковных источниках, ни в исторической литературе — не обнаружилось ответа на вопрос, а кто такой, собственно, был этот Иоанн Иерусалимский. Из порядка тридцати различных святых, носящих имя Иоанн, канонизированных и почитаемых христианскими церквями, ни один не имел прозвища «Иерусалимский». Удалось лишь обнаружить единственное упоминание о монахе с таким именем, который оставил после себя необыкновенное наследие.

Выяснилось, что Иоанн Иерусалимский был монахом из местного Бенедиктинского аббатства в Везеле. Он жил в Иерусалиме примерно в 1100 году и работал врачом, или целителем. Иоанн Иерусалимский умер в 1120 году и якобы оставил после себя ни много ни мало, а семь книг под общим названием «Тайный реестр пророчеств», написанных в стихотворной форме. Этот монах, возможно, поддерживал связь с орденом рыцарей Храма, поскольку имелись свидетельства, что после его смерти одна из книг написанного им «Тайного реестра» обнаружилась во владении храмовников. В 1307 году книга Иоанна Иерусалимского была якобы конфискована в Париже вместе со всей собственностью ордена и даже служила уликой предполагаемого «пакта рыцарей Храма с дьяволом», поскольку Церковь объявила, что эти сочинения «продиктованы сатаной».

На протяжении веков «Тайный реестр пророчеств» Иоанна Иерусалимского считался запрещенным текстом, однако недавно выдержки из него все же были опубликованы. Утверждается, что одна из копий оригинальных текстов находится в Ватикане. Еще одна хранилась якобы в Загорском монастыре близ Москвы и исчезла во времена Октябрьского переворота (хотя для Трубецкого так и осталось загадкой, как она вообще могла оказаться в России). Полагали, что эта копия была уничтожена, однако позднее она вроде бы была найдена и переправлена на Запад. В литературе же был опубликован один-единственный отрывок из «Тайного реестра» под названием «Видение „золотого века“», в котором содержались пророчества о том, что случится в «тысячелетии, следующем за этим тысячелетием». Как утверждал Иоанн, через тысячу лет человечество вступит в «золотой век», «но все это произойдет после войн и пожаров; все это возникнет из пепла сожженных вавилонских башен». Как тут было не вспомнить про башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке…