В итоге у меня в кармане оказалось два билета в крохотный «молодежный» театрик - юный, бедненький, малоизвестный, ютящийся в тесном подвальчике с плохой акустикой, - зато в соседнем Калмыкову доме, что, по-моему, с лихвой искупало все недостатки. Зрелище, можно сказать, преподносилось Владу в постель, на блюдечке с золотой каемочкой, - пусть-ка теперь попробует, торжествующе думала я, отговориться нехваткой времени, усталостью или там скверным самочувствием!.. (Тем более что идея была его!). И все-таки без легких осложнений не обошлось: когда я выложила перед Владом два кривоватых, аляповатых кусочка бумаги, тот деловито спросил:

- На что?

- На «Мастера и Маргариту», - с гордостью ответила я.

- Терпеть не могу Мастера и Марга… - начал было профессор - но, взглянув на мое лицо, осекся, закашлялся - и, внимательно вчитавшись в набранный микроскопическим шрифтом текст на обороте, бодро проговорил: - О-о, мюзикл!.. Обожаю. Встречаемся в фойе?.. Только, пожалуйста, - тут голос его стал строгим, - никаких джинсов и свитеров: на вас должны быть туфли и классическое вечернее платье. У вас есть вечернее платье, Юлечка?..

Платье, разумеется, нашлось - длинное, темно-вишневое, шерстяное, с глубоким у-образным вырезом: мама милостиво согласилась дать мне его поносить на вечер, равно как и черные лакированные туфли на высоком каблуке, купленные специально для торжеств. Сам Влад, всегда любивший принарядиться, тоже явился при полном параде - в элегантном темношоколадном костюме-тройке, красиво оттенявшем его серебристую шевелюру, при (зеленоватом с искрой) галстуке, в начищенных до блеска тупоносых ботинках. Отраженная в узких зеркалах, укрепленных на стенках прямоугольных колонн, наша пара показалась мне умопомрачительно эффектной, чему, кстати, не в последнюю очередь способствовала и пресловутая разница в возрасте, на сей раз отнюдь не превратившая нас, как обычно, в банальных дедушку с внучкой, а, напротив, как бы изящно намекнувшая на некое оставшееся за кадром Владово благосостояние. Кстати, как он находит мое декольте, украшенное тонкой бриллиантовой подвеской на черном бархатном шнурке?.. Влад одобрительно кивнул головой, галантным жестом подставил мне локоть - и мы чинно, не спеша, об руку направились к загадочному, темному, прикрытому тяжелой портьерой дверному проему, где уже поджидала нас, лукаво и гостеприимно улыбаясь, вполне одетая, но с искусственным багровым шрамом вокруг шеи Гелла-билетер.

«Мастера и Маргариту» давали в оригинальной, осовремененной - собственно говоря, то был даже не мюзикл, а рок-опера, - почти пародийной форме: действие было перенесено в наши дни, что серьезно сказалось на сюжете, из которого режиссеру пришлось выкинуть все характерные бытовые сцены. В результате фабула спектакля выглядела примерно следующим образом. Некто по фамилии Латунский наотрез отказывается публиковать роман Мастера, мотивируя это тем, что (козлиным тенором): «коммерчески невыгоден, невыгоден проект!»; а роман-то называется - «Иисус Христос Суперзвезда», не больше не меньше (арии для цитат из него режиссер позаимствовал у известного композитора Andrew Lloyd Webber’а, о чем было честно предупреждено в программке). В конце первого действия у Мастера, творившего, как и полагается, за компьютером,

В довершение беды

Вдруг заглючили винды, -

- чем спровоцировали режиссера на пятиминутный балетный номер в исполнении семи юношей в черных, усыпанных разноцветными окошками трико, - танцовщиков, изображавших вышеупомянутые «винды», которые в конце концов окончательно «гробанулись», в красивых позах расположившись на полу.

Маргарите - не только любимой женщине главного героя, но и его системному оператору - удается спасти лишь несколько файлов (арии Магдалины, Петра и Иуды из «Иисуса Христа Суперзвезды»); их-то она и перекидывает на дискету, которую перевязывает розовой ленточкой и на протяжении всего действия носит на шее. Меж тем несчастный Мастер, чей мозг не в состоянии выдержать стольких ударов судьбы, попадает в психиатрическую клинику (на этом месте Влад поморщился, и мы с ним невольно переглянулись), где его соседом оказывается литератор Иван Бомж, представившийся Мастеру следующим образом:

Я - автор книг-боевиков

Про сексуальных маньяков, -

- после чего идет как бы рассказываемая им сцена попадания Берлиоза (его незадачливого издателя) под Аннушку, - момент, заставивший нас с профессором переглянуться вновь.

Но самое интересное началось после антракта, когда Маргарита получила по электронной почте (тут мы с профессором переглянулись в третий раз!!!) письмо с приглашением на бал сатаны (здесь шла трехминутная ария с рефреном: «Азазелло, Азазелло/Азазелло точка ру!»). Чтобы попасть на бал, Маргарите пришлось присоединить к своему «компу» жуткого вида шлем, нахлобучив который на голову, она очутилась в виртуальной реальности - прием, для выполнения которого режиссер нашел остроумнейшее решение: зал и сцена вдруг погрузились во мрак, и в следующий миг, под дикую трансовую музыку, по стенам и потолку стремительно побежало широкое, блестящее асфальтовое полотно. Аэрофотосъемки!.. Зрители вокруг нас истошно и радостно заверещали.

Лицо Влада, на время отнявшего от глаз изящный бинокль, осталось спокойным и непроницаемым. Честно говоря, я куда больше смотрела на него, чем на импровизированный экран, - где возникал то сияющий миллионами огней ночной город с высоты птичьего полета, то освещенная ярким солнцем чаша гор с маячившей то слева, то справа крохотной, но отчетливой тенью вертолета, то сверкающий и переливающийся всеми цветами радуги тоннель явно компьютерного происхождения, по которому камера мчалась просто-таки с дикой скоростью, - что, хоть и действовало на нервы, но было, на мой взгляд, все-таки лучше, чем отставшая от жизни Маргарита традиционных театров, непритязательно раскачивающаяся над залом на веревочных качелях (в свое время дядя Ося в образовательных целях водил меня на Таганку). Весь видеофильм был щедро разбавлен спецэффектами - резкими остановками, падениями в обрыв, молоденькими женщинами, выскакивающими невесть откуда с детской коляской, чтобы перерезать вам дорогу на полном ходу под жуткий скрип тормозов и вопли восторженных соседей… но и в этом, очевидно, был хорошо продуманный психологический маневр - чтобы мы, как следует разогревшись, не почувствовали ни испуга, ни смущения, обнаружив, что сатана устраивает свой бал вовсе не на сцене, как мы ожидали, а прямо в зрительном зале… Зато кончилось все счастливо: в последнем акте Воланд, весело напевая «Рукописи не горят!», преподнес Маргарите новехонький блестящий диск диаметром в метр, - и главная героиня, вставив его в столь же внушительный дисковод, с радостью обнаружила все утерянные Мастером файлы, вновь вызвав к жизни несколько Webber’овских мелодий. Ну, а «шампанского и тарталеток», обещанных в конце программки, мы с профессором - парочка презирающих халяву снобов - дожидаться не стали и, получив в гардеробе пальто, вышли на темную, морозную улицу.

Как ни странно, Владу спектакль понравился: он сказал, что любит все эти модерновые штучки. - Да ладно?! Неужели я в кои-то веки сумела хоть чем-то тебе угодить?.. Быть того не может! Но ты все-таки признай: бинокли понадобились нам не больше, чем ставшей ведьмой Марго - виртуальный шлем, потому что ведь народу и так было немного, ну, правда же?..

- Правда, правда, - с защитным раздражением виноватого буркнул Влад, да так и ушел, насупленный. Обиделся… А между тем обижаться скорее стоило бы мне, - ведь это он еще перед началом спектакля обрушил на меня шквал старчески-маразматической злобы - один из тех жутких нервических припадков, которым было суждено впоследствии так измучить нас. Это произошло у гардеробной стойки, когда мы сдавали пальто, и Влад, взяв номерки, попросил у юркой, деловитой старушки два бинокля; я, без всякой задней мысли:

- Надо же, Влад, а я и не знала, что ты плохо видишь (наши места были в шестом ряду)...