2. «От удушья крови и восстания…»
От удушья крови и восстания
Уходили в синеву морей.
Жили трудным хлебом подаяния,
Нищенствуя у чужих дверей.
Столько встреч и счастья расставания!
Было в этой жизни, наконец.
Столько нестерпимого сияния
Человеческих больших сердец.
Падая от бедствий и усталости,
Никогда не отрекайся ты
От последней к человеку жалости
И от простодушной теплоты.
Вопреки всему…
«Холодный ветер из Бретани…»[25]
Холодный ветер из Бретани
Нагнал сегодня столько туч,
Что не прорвётся, не проглянет
Сквозь эту толщу тёплый луч.
Сквозь сеть дождя, туман и холод
Смотрю на призрачный Париж.
Как я любил, когда был молод,
Пейзаж неповторимых крыш.
Туман, синеющий над Сеной,
Шуршащий гравий под ногой.
Единственный во всей вселенной
Вокруг Сената сад большой.
Здесь наша молодость шумела
В жару мечтаний и надежд,
В толпе таких же неумелых
Самонадеянных невежд.
Она нас тешила борьбою,
С благополучьем не в ладах,
Нам наша молодость покоя
Не обещала никогда.
Ты скажешь: разве не напрасны
Все пережитые года?
Война безжалостно и властно
Их зачеркнула навсегда.
Нет! Вот опять в борьбе суровой
Мы можем, как бы им в ответ,
Средь лютых бурь и лютых бед
Перекликнуться верным словом.
«Ушло у нас жизни не мало…»
Ушло у нас жизни не мало
По чужим дворам на постой.
Может быть, время настало
Спешить на работу домой.
Странники — по охоте,
Странники — по неволе.
В трудной учили заботе
Нас трудовые мозоли.
С прошлым расстались навеки
У больших европейских дорог.
Повесть о человеке,
Что дважды родиться смог.
Только мы всюду чужие,
Везде и всегда в разлуке.
И как ответит Россия
На распростёртые руки?
IV век[26] («Ещё стояли римские орлы…»)
Ещё стояли римские орлы,
На рубежах рубились легионы.
Медлительные галльские волы
Соху влачили по равнине сонной.
Ещё, казалось, нерушим вовек
В сознанье человека «пакс романо»,
Хотя ползли тревожные туманы
За синею чертой могучих рек.
Вот за Дунаем в сизой синеве
Для жаркой битвы или для охоты
Уже в прибрежной рыскали траве,
Таясь — славяне, гунны, скифы, готы?..
За синим Рейном по ночам дымились
В дубовых чащах жаркие костры —
И варварам весёлым жадно снились
Богатые античные дворы.
А некий римлянин, свидетель века,
Философ, может быть, или поэт,
Склонившись над судьбою человека,
Не находил грядущему ответ.
Усталостью и скукою томим,
Он с отвращением смотрел на город,
Ещё не зная, что Алларих скоро
Сожжёт и разорит бессмертный Рим!
Хоть чувствовал, что римские солдаты
Уж не спасут от гибельной судьбы…
И в то же время варвар волосатый
Уже рубил германские дубы!
Он выстроит большие города,
Он вознесёт высокие соборы —
Но на путях боренья и труда
Желанный день ещё придёт не скоро.
Ещё шумит рекой широкой кровь,
И норов, необузданный и дикий,
В огне, в крови, в бореньях, вновь и вновь
Покажет миру облик свой двуликий…
Под взором современника пытливым
Не так ли в буре и трудах возник
Эпохи нашей противоречивой
Мучительный и вдохновенный лик.
Мой путь
На туманные Крымские горы
Тихо падал сухой снежок,
И чернели морские просторы —
Это наш короткий пролог.
А потом в прозрачной лазури
Я увидел зелёный Босфор.
Сердце радовалось до дури
Теплоте сиреневых гор.
Загудели гнездом осиным
Европейские города.
Развернулись повестью длинной
Поучительные года.
Время шло. В тяжёлой заботе —
Легче летом, труднее зимой —
Жизнь раскрылась мне в чёрной работе,
Трезвой, честной, нелёгкой, иной.
В эти жёсткие годы впервые
Жизнь увидел по-новому я.
К трудовой потянулись России
Её блудные сыновья.
Так фабричный гудок и лопата,
Трудный опыт, прошедший не зря,
Нам открыли, жестоко и внятно,
Смысл и чаянья Октября.
«Прекрасные руки твои на клавишах…»
Н.Ф.[27]
вернуться
25
Две строфы (вторая и третья) взяты из стихотворения «Сквозь сеть дождя, туман и холод…», посвящённого Ирине Кнорринг (книга «Парус»).
вернуться
26
Есть и второй вариант этого стихотворения.
IV век
Ещё стояли римские орлы,
На рубежах, рубились легионы,
Но с севера бегущие волы
Ревели трубами Иерихона.
И некий римлянин, свидетель века,
Философ, может быть, или поэт,
Последний, может быть, ценитель греков,
Не находил грядущему ответ.
Усталостью и грустию томим.
Он с отвращением смотрел на город,
Ещё не зная, что Аларих скоро
Сожжёт и разорит бессмертный Рим.
И полоса вечернего заката
Сгорала медленно в огне судьбы,
И в то же время варвар волосатый
Уже рубил германские дубы.
Он выстроит большие города,
Он выстроит высокие соборы,
Но на путях боренья и труда
Желанный день ещё придёт не скоро.
Ещё шумит рекой горячей кровь,
И норов, необузданный и дикий,
В огне, в труде, в бореньях вновь и вновь
Покажет миру облик свой двуликий.
В тяжёлый день ведём неравный бой,
В тяжёлый день мы вышли на дорогу,
Ещё не досчитаемся мы многих,
И ярость бурь изумит над головой.
И если нашим дням продленья нет
За кровь, за рабский труд, за самовластье, —
Всё ж снился нам какой-то звёздный свет
Большого человеческого счастья.
И, может быть, и мой потомок дальний
Под шелест медленный старинных книг
Вдруг различит высокий и печальный
Эпохи нашей искажённый лик.
1942, Париж.
вернуться
27
Стихотворение посвящено Нине Федотовой, дочери философа, историка и публициста Георгия Петровича Федотова (1886–1951), который эмигрировал во Францию в 1925 г. С 1941 г. — в США. Дочь его была музыкально одарена. На полях рукописи рукой Ю.С. написано: «Она вышла замуж за Рожанковского, художника-иллюстратора детских книг». Ю.С. дружил с семьёй Г.П. Федотова, часто бывал у них в доме на литературных чаепитиях.