Скульптор Сезар воспел мужскую силу Пикассо в образе яростного кентавра.
В наше километровое путешествие мы двинемся с севера, от перекрестка Красного Креста, от скульптуры недавно почившего скульптора Сезара «Кентавр», фривольные подробности которой должны были посмертно воздать должное мужской силе Пикассо. Еще и в XVII веке в начале улицы стояло несколько великолепных особняков, ныне уже разобранных, а иные из них принадлежали даме, которая славилась на весь Париж своими романтическими приключениями, – графине де Веррю…
Ах, сладкие воспоминания, ведь не хлебом единым жив человек. Впрочем, и без хлеба не обойтись. Напротив былых особняков графини – булочная известного всему Парижу месье Пуалана: хлеб, испеченный на традиционном огне, на дровах, самая знаменитая в городе булочная. Париж ведь славится своими батонами, булками, рогаликами, и французские кустари-хлебопеки борются за то, чтобы старинный их промысел не погиб, не был задушен промышленной выпечкой. Во Франции 36 000 кустарей-хлебопеков выпекают пока еще три с половиной миллиона хлебных изделий, однако конкурировать с замороженными булками им все труднее, да и французы стали есть меньше этих волшебных, воздушных, хрустящих батонов-багетов, которые так описал русский эмигрант писатель Виктор Некрасов: снаружи хрустящая корочка, а внутри – сплошное блаженство. Еще и в 1920 году каждый француз съедал в день 620 граммов хлеба, еще и в 60-е годы он съедал 230 граммов в день, а нынче – вот горе-то – всего 160 граммов! Более того, научились мастера выпекать батон по старому доброму рецепту и замораживать. Потом набивают этими ледяными батонами рефрижераторы в булочных, а там раз по пять в день, вынув ледышки из холодильника, выпекают. Получаются горяченькие, точь-в-точь как настоящие батоны, на не слишком утонченный вкус – не отличишь. Но знатоки твердо знают: это уже хлеб не кустарный, а промышленный, и как теперь уцелеть кустарю? Сейчас кустари получили право на свой особый знак качества, отличие их от «промышленников» признано, а все же уцелеть нелегко. А вот великий Пуалан с улицы Шерш-Миди уцелел и процветает: у него теперь по всему Парижу филиалы, но на Шерш-Миди у него главная булочная. Он вообще большой знаток квартала и патриот Шерш-Миди, которая, по его мнению, теряет свой дух старины, потому что открылось тут множество магазинов модной обуви и одежды (Пако Рабанн среди прочих стилистов), толпятся тут по субботам жители предместий, меряют ботинки и тряпки, а на старинные фасады и взгляд не поднимут…
На углу улицы Шерш-Миди и бульвара Распай вырос в конце шестидесятых модерный Институт гуманитарных наук из стекла и железок. В него съезжаются со всего мира историки, политологи, экономисты, социологи на свои семинары и конференции. Я часто прихожу сюда повидаться с московскими друзьями, но только изредка вспоминаю при этом, что сей гуманитарный маяк науки вырос на месте старой военной тюрьмы Шерш-Миди. Это в ней в 1894 году состоялся первый процесс над капитаном генштаба Дрейфусом, ложно обвиненным в шпионаже. Конечно, вина Дрейфуса заключалась в том, что он был еврей, и по меньшей мере пол-Франции об этом скоро догадалось. Вторая половина полагала, что зря не судят и что «евреи во всем виноваты». Так раскололась страна, и в защиту оклеветанного офицера (вдобавок еще и пылкого патриота Франции) выступил писатель Золя. В то самое время Антон Павлович Чехов, греясь на зимнем солнышке в Ницце, читал на скамеечке французские газеты и восхищался благородством Золя…
Близ Института гуманитарных наук оставлены в напоминание потомкам обломки старой тюрьмы, где судили капитана Дрейфуса, а еще через полвека пытали и расстреливали бойцов Сопротивления.
В ноябре 1940 года в тюрьме этой были заключены отважные французские школьники и студенты, которые откликнулись на призыв генерала де Голля к Сопротивлению. Мало их было, юных борцов Сопротивления, а все же были. Но вот 60 лет прошло, и в Москве издают Гитлера и Геббельса. Учит ли чему-нибудь история? Ищи полдень! Не жди двух часов пополудни…
Чуть южнее, сразу за бульваром Распай (Шерш-Миди, № 40), – особняк, принадлежавший некогда графу Рошан- бо. В 1770 году король Людовик XVI послал его бороться за американскую независимость плечом к плечу с Вашингтоном – против извечных врагов Франции, коварных англичан. А полтора десятка лет спустя в этом доме разместился французский филиал Общества Цинциннати. Из всех многочисленных ассоииаиий ветеранов войны во Франции эта была первая.
Еще чуть дальше, в доме № 44, жил министр юстиции Гара, тот самый, что зачитал смертный приговор королю Людовику XVI. Чуть позднее в этом доме жил и умер (в 1831 году) аббат Грегуар, член Конвента, пылкий борец за права негров и евреев. Он вообще занимался множеством животрепещущих проблем, и в частности основал Высшее училище искусств и ремесел. Его именем названа улочка, прилегающая к улице Шерш-Миди и сохранившая, как и другие соседние улочки, несколько издательств и лавок древностей. Однако улочки эти все решительнее завоевываются магазинами моды, которые привлекают сюда толпы приезжих французов и иностранцев (тем более что некоторые из этих магазинов продают по дешевке товары моднейших фирм с оторванными ярлыками, то бишь «дегриффе»: соседняя улочка Сен-Пласид истинный рай товаров «дегриффе», не говоря уж о процветающем бедняцком «Тати», разместившемся за ближним углом).
Еще южнее, ближе к бульвару Монпарнас, улица Шерш- Миди, если приглядеться внимательно, хранит больше следов своей былой красоты и былого благородства. В доме № 58 сохранился дворик со статуей, в доме № 72 – прекрасный садик во дворе, во дворе дома № 86 – живописный фонтан со статуей Юпитера, в доме № 89 – в холле замечательные кованые лестничные перила и статуя Наполеона, в доме № 95 – живописный портал, треугольный фронтон, фигурное железо XVIII века. Особенно хорош дом № 85 – отель Пети-Монморанси. В нем, кстати, разместился один из множества «малых музеев» Парижа (их, вероятно, больше сотни). В отеле Монморанси – музей живописца второй половины прошлого – начала нашего века Эбера. Он приходился двоюродным братом Стендалю и, подобно кузену, обожал Италию (ах, как я его понимаю!). В интимной и элегантной обстановке его не бедного жилища музей разместил множество великолепных итальянских пейзажей и портретов художника. Освежающий глоток искусства – из бескрайнего водоема парижских «малых музеев». И притом такой шанс для нас – после долгих прогулок по улице заглянуть внутрь одного из этих старинных отелей (напомню, что отель Пети-Монморанси был построен в не близком 1743 году).
САМЫЙ ЗНАМЕНИТЫЙ КУПОЛ
На набережной Конти близ моста Искусств, прямо напротив Лувра, высится над левым берегом Сены увенчанный великолепным куполом, едва ли не самым итальянским куполом в целой столице, дворец Института Франции, или дворец Мазарини. Прежде чем отправиться в путешествие по дворцу и вокруг дворца, прежде чем прояснить себе взаимоотношения между Институтом Франции и составляющими его пятью академиями, в числе которых и знаменитая Французская Академия (l'Acadйmie franзaise), нелишним было бы, любуясь с правого берега Сены, от Лувра, или с западной оконечности острова Сите этим исполненным гармонии строением XVII века, вспомнить щедрого мецената, оставившего деньги (и немалые – два миллиона чистыми и 45 000 ливров ренты) на сооружение этого здания в дар Парижу, – вспомнить кардинала Джу- лио Мазарини (или, как зовут его французы, Жюля Мазаре- на). Итальянец-кардинал родился в 1602 году в Абруииах, ему еще не было сорока, когда он был отмечен и возведен в кардинальское звание высоко иенившим его Ришелье, чье министерское кресло он и унаследовал два года спустя. До смерти Мазарини оставался регентом при вдовой королеве Анне Австрийской, с которой, как полагают историки, он состоял при этом в тайном браке. Те же историки отмечают его несомненные успехи на ниве дипломатии. Он способствовал возвеличению французской монархии и сумел прибрать под ее крыло еще четыре области – Артуа, Эльзас, Русильон и Пьемонт. В парижском коллеже, на постройку которого он завещал свои деньги и который загодя прозвали Коллежем Четырех Наций, как раз и должны были, по его замыслу, обучаться молодые аристократы и дети богатых буржуа из четырех новых областей Франции, причем программа обучения была предусмотрена для них вполне аристократическая – искусство, науки, верховая езда, фехтование, танцы… Из затеи с коллежем мало что вышло, зато собранная эрудитом того времени Габриэлем Ноде и размещенная в восточном павильоне дворца (на месте знаменитой Недьской башни) кардинальская библиотека стала первой публичной библиотекой Парижа (так называемая Мазариниевская библиотека или просто Мазарина), куда еще с 1643 года по разрешению кардинала пускали грамотеев для серьезных занятий. Библиотека существует и ныне, и, несмотря на все переделки, старинная резная мебель, гербы, украшения из старой библиотеки и кардинальских коллекций позволяют ей хранить уникальный дух XVII века. Во время Революции в нее поступило немало конфискованных книг и целых книжных собраний, так что нынче в ней, кроме полумиллиона печатных изданий, хранится больше двух тысяч инкунабул и больше четырех с половиной тысяч рукописей, не говоря уж о самом редкостном кардинальском собрании. Полагают, что именно в честь этой библиотеки покойный президент Миттеран, претендовавший на особые отношения с печатным словом, назвал Мазариной свою внебрачную, почти до самой его смерти скрываемую от публики дочь. Впрочем, может случиться, что президент попросту был поклонником интеллигентного кардинала, который, подобно ему самому, умел скрывать свою незаурядную интимную жизнь и оставил финансы страны в плачевном состоянии.