В темном дворике, затянутом паутиной бельевых веревок, незнакомца не было. Агент пересек двор и увидел у сарая, приспособленного Дуровым под театр, мальчика 13 лет и рыжеволосую девочку. На двери сарая висел ржавый замок.

Агент поймал мальчика за руку.

— Куда делся этот господин с пятном на лбу?.. ну, говори, чего ты ждешь, конца света?..

— Я никого не видел… — С подкупающей наивностью мальчик заморгал глазами.

— А я видела… — Девочка хихикнула, прикрыв рот грязной ладошкой, и как лягушонок, скакнула в лопухи.

— Она сумасшедшая… спит на голых досках и питается размоченным горохом…

— А он сидел в исправительной колонии для малолетних преступников… это там, на Чертовом острове…

— Ну и что?.. — Мальчик шмыгнул носом, нерешительно улыбнулся.

Со спины к Агенту подкрался бесенок.

— Фи… и охота тебе допрашивать каждого дурака… — Малыш надул под носом пузырь и поглядел куда-то поверх головы Агента.

— Что ты видел, говори… — Агент сунул в ладонь малыша монету с профилем Саввы. — Ну, говори же…

— А что говорить?.. — Малыш подтянул обеими руками сползающие штаны.

— Ты его видел?..

— Не-а… не скажу… — Малыш изобразил что-то, помогая себе жестами и гримасами, и бросил монету с профилем Старика под ноги Агенту, после чего, как мышь, шмыгнул в щель в заборе…

— Вот бесенок… — Агент подобрал монету и, путаясь в бельевых веревках и обвисших простынях, пошел вдоль забора. Сделав несколько шагов, он оступился, испуганно вскинул руки, пытаясь удержать равновесие, и сполз в яму. После нескольких одинаково безуспешных попыток выбраться из ямы, он скорчился на дне…

По спине скользнуло что-то холодное, как змея. Агент весь передернулся и поймал разлохматившийся конец веревки. На краю ямы маячила фигура незнакомки.

— В следующий раз будьте осторожней… — Незнакомка едва заметно улыбнулась.

С помощью незнакомки Агент выбрался из ямы.

— Даже не знаю, что сказать… я вам так благодарен…

— Вам надо привести себя в порядок…

— Мне, право, не ловко… — пробормотал Агент и вскользь, несколько ошеломленно глянул на дом, из которого одна за другой вылетали птицы.

Откуда-то набежали дети и, смеясь, увлекли его в дом, навалились, раздели, ничего не оставили на своем месте, едва не задушили, и после ада он тут же попал в рай…

Мальчик 13 лет предложил ему выпить вина. Агент отказался и, кутаясь в простыню, сел на колченогий стул, тут же и опрокинулся на хохочущих малышей. Мальчик 13 лет бросился ему помогать, и они столкнулись лбами, так что искры посыпались из глаз и в голове зашумело. Потирая лоб, он отступил к кровати. Взвизгнула собака. Он отдавил ей лапу. Жалко скуля, собака забилась под кровать. Уже ничего не понимая, Агент опустился на кровать.

На расшитой цветами занавеске, перегораживающей комнату, как в китайском театре, играли тени…

«Странно… такое впечатление, как будто я уже был здесь… этот створчатый шкаф, приставное зеркало, резной комод, терракотовая ваза с узким горлом, заводная балерина… а это, наверное, ее родители…» — Он откинулся на подушку, рассматривая портрет, висевший в простенке между окнами.

Вспомнилось детство, дом на сваях, мать. Она как будто выплыла из полутьмы зеркала. Лицо вытянутое, скулы слегка нарумянены, глаза подведены черным карандашом. Он зарылся лицом в переливчатые складки ее юбки. Ему было не больше 3 лет, из складок юбки он с любопытством разглядывал незнакомца.

— Это твой дядя… — сказала мать. Помедлив, незнакомец переступил порог. Малыш попятился, цепляясь за юбку матери. Юбка упала.

— Ах… — Мать подхватила юбку. — Вот чертенок…

Незнакомец хмуро улыбнулся и, повесив дождевик и шляпу на гвоздь за дверью, прошел в комнату. Минуту или две малыш прислушивался к их голосам, потом стащил с гвоздя дождевик и шляпу незнакомца, напялил на себя и, стуча пятками, вбежал в комнату.

— Перестань баловаться… без отца ребенок совсем от рук отбился… — Мать отобрала у малыша дождевик и шляпу, а он уже, вытянув шею, гудел в помятый хобот граммофона:

— Я светопреставление…

Агент улыбнулся каким-то своим мыслям…

Хрипло залаяла собака. Хлопнула дверь. Агент слегка сдвинул занавеску на окне. Сквозь заляпанные грязью стекла увиделся малиновый околыш службы охраны, обрисовалось чье-то лицо, синий, плохо выбритый подбородок.

«Вот черт… — Агент нащупал в кармане брюк недописанный рапорт, чиркнул спичкой. Листок съежился, обуглился. — На всякий случай, чем черт не шутит…»

Донеслись голоса:

— Как ты думаешь, он уже заснул?..

— Помолчи ты…

— Сам помолчи… ты знаешь, он так похож на нашего соседа…

— Ну, похож и что дальше?..

— Нет на самом деле, вдруг он тоже из конторы Пилада?..

— Ты думаешь, что они там все на одно лицо?..

— А-ну-ка, марш спать…

«Боже мой, это же голос Клары…» — Агент невольно привстал.

Занавеска качнулась. Клара выросла перед ним, как цветок, распустилась в призрачной и прозрачной пустоте комнаты, манящая и меняющаяся.

— Вы еще не спите?.. — Клара слегка смутилась, поправила оборки на груди.

— Клара, ты меня не узнаешь?.. это же я… — Губами он тронул, нежно куснул ее ухо. Она вздрогнула, напряглась…

Всю ночь за окном звонили, не уставая, цикады…

23

В сарае, приспособленном Дуровым под театр, шла репетиция пьесы «Избавитель». После покушения и загадочной смерти Автора, случившейся накануне премьеры, Дурову пришлось срочно менять название пьесы, имена персонажей и даже переписывать некоторые роли, чтобы ввести в заблуждение агентов Тайной Канцелярии и не дать повода запретить ее постановку. Все приготовления к премьере, приуроченной к юбилею Старика, делались в тайне и поэтому для конспирации снаружи на двери сарая повесили ржавый замок.

Неожиданно погас свет. В темноте заскрипели стулья.

— Прошу тишины… — Дуров разжег лампы в нишах. Сцена осветилась. Она представляла собой спальню. Кровать под балдахином, терракотовая ваза с узким горлом и мелкими белыми цветами, статуя Вакха, картины в простенках между слюдяными окнами.

— Итак… — Дуров глянул по сторонам. — Прогоним эту сцену еще раз… так, это мы уже прошли, дальше Голос за кулисами… где наш Голос за кулисами?.. ага…

— В 30 лет он уже ведал устройством домов презрения, приютов, тюрем, измысливал способы, как приводить граждан к душевному покою, вмешивался он и во всякие другие дела…

— Так, хорошо, только чуть-чуть не так с интонациями… теперь утро… он только что проснулся, сидит в смутном забытьи, один, ощупывая босыми ногами пол… пол холодный… он пытается вспомнить сон… ему снился какой-то странный сон…

В зале кто-то зевнул с тихим, приглушенным визгом, нагоняющим жуть. Дуров сощурился, как это делают художники, хромая, отошел в глубь сцены.

— Вся эта сцена оставляет ощущение вялости и фальши, что довольно прискорбно… натурализм и непродуманность действий, как в целом, так и в частностях… он словно и не подозревает о присутствии зрителей в зале, поворачивается к залу спиной, говорит в кулисы… ну, что тебе?.. иди, иди… ты меня утомил… нет, на самом деле, вы послушайте, что этот мудрец изрек?.. что ты хочешь?.. ты хочешь, чтобы я ближе разъяснил… молчи, ты уже убедил меня… нет, так не пойдет… что?.. да, я знаю… у него дар… пускай он свой дар засунет туда, где его нашел… так, что там у нас дальше?.. прологом я доволен, в конце и в середине тоже ничего менять не будем… хор женщин… потом вступают трубы… он спускается по ступеням на сцену, вновь поднимается… идет неспешно, как обычный чиновник, только несколько усталый и с оглядкой… уберите свет, слишком яркий свет, глаза слепит… вокруг призрачный блеск и муть… тень покрывал, так, пошла тень покрывал… теперь муаровый шелк с золотой ниткой… в мерцании он видит деву в черном… трубы умолкают… они идут по сцене — один вперед, другой назад, блуждают наугад… он останавливается у витрины и видит ее двоящееся отражение… мне этот образ двух лиц только что увиделся… он явно ошеломлен и медленно отступает к арке, где сталкивается с девочкой 13 лет… она прекрасна и радостна… лицо вытянутое, тонко очерченное, рыжие волосы, в волосах путаются бабочки, листья, цветы, фиалки… вокруг витают ангелы… три, четыре… из стран небесных, где рай и куда уносятся души праведников… всякая страна на небе — рай… он стоит, смотрит на нее и плачет, льет слезы… раскаянье обильно слезами… дальше его монолог, где он, пытаясь оправдаться, открывает девочке, кто он… так, а теперь сцена с собакой… на столе хлеб, вино… он оглядывается, не может понять, где он… видит собаку, говорит, как сонный… а, это ты, старая дворняга, куда ты?.. останься, когда ты со мной, я чувствую себя не таким брошенным… я только что проснулся, спал так, как будто был чем-то усыплен… ну, что ты на меня так смотришь?.. сколько в тебе благородства… нет, нет, стой там, ближе не подходи, я не переношу запаха псины… ну вот, еще немного и мы станем друзьями… посмотри на меня… кто знает, что меня ждет, может быть, ты видишь меня в последний раз, все может быть, у меня предчувствие, что все это плохо кончится… сколько лет я терпел насилье, боялся зла и постепенно сам превращался в злодея… дела наши первопричина всех несчастий… и по заслугам… один Бог знает, чем стала бы моя жизнь, если бы я не поддался обману власти… стой там, не приближайся, умоляю тебя… что там еще, что опять случилось?.. и где мой слуга?.. ага… входит немой слуга, делает мне знаки, мычит… ничего не понимаю… внятными словами ты не богат… лучше играй немого… а это что?.. слуга протягивает ему листок… на листке детскими каракулями нацарапаны несколько слов… слуга уверяет его, что это письмо его дочери… он не верит, говорит, что все это слова, а слова ничего не говорят сердцу… прочь, прочь… чем меньше вижу я людей, тем больше радуюсь… и ты иди… иди, иди… ну, что ты стоишь, пытаешься меня разжалобить?.. ладно, оставайся, буду держать тебя в должности собаки для битья… каждому свое… ты куда?.. ах, тебе не нравится твоя должность?.. ну, да, в некотором смысле ты занял мое место… ты хочешь быть тираном?.. ладно, сиди здесь… продолжим… дальше сцена покушения… ну, тут все ясно… потом сцена с двойниками… кто там еще?.. — Увидев Серафима, Дуров на миг преобразился. — А, это ты, входи-входи… позвольте вам представить, мой старый и верный друг, поэт… а это мой старый и верный пес… он нездешний, может быть, поэтому с ним я становлюсь лучше… куда я дел свои очки?.. ладно, проехали и эту сцену… ему уже 45 лет и он рассматривает гравюрный оттиск девочки 13 лет… сцена узнавания, несколько затянута… его уверяют, что это его дочь… итак, я рассматриваю гравюрный оттиск девочки 13 лет… где гравюрный оттиск?.. и это ты называешь гравюрным оттиском девочки 13 лет?.. ей здесь не меньше 50… ладно… в паузе можно завести патефон… старый патефон, старая музыка… вступает патефон… так, дальше по тексту… переходим к сцене с девочкой… весьма шаловливое и прелестное существо… как ночная бабочка-однодневка… где она?.. что?.. она не может с уверенностью сказать, придет ли на репетицию… ладно… пошли дальше… читали вы хорошо, почти не ошибались, но так буднично, невыразительно… ваша задача помочь зрителю разобраться в несколько искусственном и кажущемся произвольным сцеплении событий… конечно, пьеса несколько эскизна, но мы позабавимся игрой, наделаем шума… эту сцену мы пропускаем, сплошной натурализм и бессвязность, непродуманность действий, как в целом, так и в частностях… найдите мне человека на роль шута, вот вам его портрет: черты лица мелкие, глаза узко посаженные, карие, волосы рыжие, коротко остриженные, одет прилично, в манерах нет ничего неприятного, есть и энергия и известная сердечность…что?.. как приходил?.. странно, пришел и ушел, а я даже не успел узнать, что именно он собой представляет… вашей игрой я не доволен, вы словно и не подозреваете о присутствии зрителей в зале, поворачиваетесь к залу спиной, говорите в кулисы… дальше сцена самоубийства Саввы… немой слуга должен помочь ему покончить с собой… нужно крупным планом показать его лицо, его руки, изуродованные подагрой… они ощупывают лоб, нос, трясущиеся губы… он возводит глаза к небу… идея смелая, вывести Бога в виде Старика, она уже получила огласку и я вынужден просить вас отказаться от этого эпизода… что у нас дальше?.. входит немой слуга в роли ангела… нет, этот персонаж нам не подходит, он будет лучше себя чувствовать в роли дьявола, нежели ангела… он должен балансировать где-то между реальностью и пустотой… он испуган… Савва пугает его своим внешним видом… лицо Саввы, действительно, ужасное, все изрыто оспинами, длинный, кривой нос, отвратительно свисающий надо ртом, который все время хочется подправить, глаза красные, гноящиеся, как щелки… все это поражает воображение, и ангел отступает… Савва остается один среди теснин и круч… здесь пауза, музыка, заводите обычную литанию… — Дуров обернулся к Серафиму. — Откуда ты взялся и где пропадал столько лет?.. сто лет тебя не видел… да, вот так, на старости лет я обзавелся театром, так что не все еще потеряно…