Так, в этом бешеном режиме, прошло пять дней.

Утром шестого дня, решив, что от преследователей они, похоже, что оторвались, немного поуспокоились, и дальнейший путь уже не сопровождался бешеной скачкой по незнакомой дороге. К концу шестого дня они уже не нахлёстывали нещадно лошадей, а неторопливо трусили, давая им роздых и ведя неспешные дорожные разговоры.

— Слушай, Корней, — Сидор подъехал поближе к нему, оттеснив лошадью Маню, постоянно последнее время мешавшуюся у того под ногами.

Недовольно посмотрев на мурлыкающую какую-то песенку несостоявшуюся амазонку, он обратился к Корнею за разъяснением некоторых весьма животрепещущих вопросов.

— Ты не расскажешь, что в этих ваших краях наиболее ценится. Ну, там вино, пиво, товары какие. Где, что, кто производит, и по каким ценам продаёт. Как торговля идёт. Ну и всё такое прочее. Что в этой округе есть интересного и чем люди живут. Чем питаются, хотя бы.

— Да что особенно то говорить, — пожал плечами Корней. — Как народ живёт, вы видели. Ничего нового в их жизни нет. Всё, как и везде. Дворяне, бояре, князья, да бароны — вот эти, да, живут. Остальные так себе, прозябают. Про смердов, или, как их ещё называют в иных местах, крестьян, сказать ничего не могу — не знаю. Знаю, что живут тяжело, но как именно, без понятия. Есть ещё вольные поселенцы, но те живут вечно под ощущение топора на шее. Или бароны с князьями до них доберутся, к оброку принудят, или амазонки, а то, не дай бог, и к ящеру в котёл попасть могут. Хотя, к ящерам в котёл, любой попасть может. Там все равны. И князья, и бароны, и смерды. Есть ещё рабы. Но это отдельная, больная тема. И с ходу её не разберёшь. Тут многие руку приложили: и дворянство, и ящеры, и амазонки. Последние — особенно в этом грязном деле постарались. Именно благодаря им на Лонгаре процветает рабство. Они основной поставщик рабов на невольничьи рынки. Хоть и говорят, в основном, что пираты в этом виноваты, но главные здесь амазонки. Они никогда на первый план не вылазят и действуют исподтишка. Нигде стараются не засвечиваться, но основные капиталы и доходы от этого вида торговли, имеют они и только они.

— И что, никто не пытался их осадить? — удивилась Маня.

— Пытались, и многие. Но все плохо кончали. У амазонок мощная армия, великолепный речной флот и, главное, поддержка ящеров. Чем уж амазонки ящерам приглянулись, никому не известно, но в любой заварушке, они всегда на стороне амазонок. Видимо, это как-то связано с их культурой. С культом матери, главы рода в их кланах.

После этих слов, в компании повисло долгое молчание, нарушаемое только топотом копыт лошадей, позвякиванием сбруи, да поскрипыванием новеньких, ещё не обмятых сёдел, закупленных Маней в Мерзком Стрые.

— Ну а пьют то у вас что, — нарушил затянувшееся молчание Димон. — Неужели ту гадость, что здесь выдают за пиво?

— По-разному, — пожал плечами Корней. — В основном травы заваривают, ромашку, зверобой, мяту, но больше, конечно, пиво пьют. Иногда ещё пьют самогон, доставляемый с Левобережья Лонгары. Его также водкой называют. Вина всякие, бражки. Но самый прекрасный напиток, это, конечно, ореховое вино. Делают его только в одном месте, в Подгорном княжестве. Нигде в других местах, ягода, из которой его делают, не встречается. Ни в диком, ни в культурном виде. Только там.

— Почему-то только в этом княжестве, есть такая вкусная ягода, или, как они её ещё иногда называют, шишкой-ягода. По виду, похожа на нечто среднее между сливой и вишней с характерной такой ребристой кожурой, а по вкусу, похожая на вкус поджаренных орешек лещины. Небольшая такая шишкой-ягода, сантиметра 3–4 в диаметре, иногда больше. Внутри со сдвоенной косточкой, по типу раздвоенного сердечка. Мякоти много, удивительно нежной и сочной. Если раздавить такую шишкой-ягоду, то она даёт много тёмного, тягучего, терпкого, сладкого до приторности сока, При отчиме, практически не оставляет жмыха.

— В местностях, куда мы сейчас едем, шишкой-ягоду используют на все сто процентов. Время сбора ягоды, это фактически время постоянного праздника. Чарующий аромат спелой ягоды, разогретой на солнце, настраивают сборщиков шишкой-ягоды, таскающих корзины с собранным урожаем, на лёгкое, легкомысленно радостное веселье, что выражается в постоянных песнях и танцах сборщиков урожая. В деревнях, где выращивают шишкой-ягоду, даже сложился особый танец сборщика ягоды. Красивый, — тяжело вздохнул Корней, видимо вспомнив что-то личное.

— Да ты, Корней, поэт, — улыбнулась, глядя на него, Маня.

— Ягоду, вялят на солнце вместе с косточкой, — как-то встряхнувшись, продолжил он, — а зимой варят из вяленой ягоды компоты, и даже ставят на ней бражку. Очищают от косточек, и из мякоти варят варенье и джемы.

— Вялят её на таких огромных медных поддонах, где-то метра два на два, а то и больше. По мере провяливания, ворошат её такими особыми черпаками, специально для этого сделанными. Черпак, сам по себе отличие кастовое, цеховое. Им могут пользоваться только особые, доверенные люди, и никто другой не имеет права даже взять его в руки. Если же кто осмеливается, то черпальщик имеет право бить им провинившегося, куда только дотянется. А это — мощное оружие в умелых руках. Получить в лоб таким черпаком, у крестьян, проживающих в деревнях, окружающих плантации с шишкой-ягодой, считается верным способом превратиться в тихого идиота, пускающего слюни и писающего в свою постель.

— Зёрна сами по себе, отдельно, не употребляют, выбрасывая за ненадобностью, а если и используют, то только вместе с кожурой и мякотью, вяля и получая что-то навроде инжира. Он так и называется — ленивый инжир. Из-за косточки, — уточнил Корней.

— Вываривают варенье до такой степени, что получают тягучую массу, что при застывании становится мягкой, жёсткой и пластичной, принимая любую форму, куда её заливают. Это употребляется в пищу как сладость.

— Из всего вяленого продукта крестьяне готовили зимой взвар, и пили для бодрости. Особенно приурочивая к весеннему периоду, когда организм ослаблен, но в основном на свадьбы, дни деревенских или городских праздников, а также иные празднества. Те семьи, что побогаче, могли себе позволить и постоянно пить этот взвар, особенно в конце зимнего периода, — повторился Корней. — Запасы, как правило, уже на исходе, и в деревне появлялся призрак надвигающегося голода. Тогда крестьянам, истощённым поборами баронов и изнурительной, полуголодной зимой, требовалось хоть сколько-нибудь дополнительных сил для предстоящей посевной.

— Бражку же ставят на праздник Опахивания. В этот день вся деревня, коллективно проведя Первую борозду и обойдя ею всю деревню, после чего, восславив всех местных святых, и спев хором Святочную песенку про Богатый Урожай, всей толпой отправлялась за общий праздничный стол, накрытый из последних припасов. Первая чарка подносится, обязательно, местному священнику. Это, при отсутствии Хозяина деревни — барона, или князя, или же какого-нибудь дворянина. Если же барон, или поместный дворянин присутствовали на празднике, то первая и вторая и все последующие чарки выпивались во здравие Господина Барона, и ни один смерд не смеет, нарушить этот порядок. За нарушение, накладывается страшный штраф, в размере половины всего урожая. Штраф вкупе с ежегодным оброком гарантировано приводит всю деревню на погост от голода. Но из обречённой деревни никто уже не может ни уйти, ни сбежать. Вокруг устанавливаются даже не господские или боярские, а княжеские дозоры, которые жестоко и непреклонно заворачивают назад любое лицо, имевшее несчастье оказаться на тот момент в деревне. И даже не работать смерды тоже не могут, ибо за отказ от работы и выправления оброка, виновные подвергаются таким чудовищным пыткам и истязаниям, что сломленные духом безропотно позволяют себя истреблять голодной смертью.

— Знать же брезгует 'мужицким пойлом'. Брезгует, что взваром, что бражкой, и открыто его не потребляет. Хотя, в глухих замках и поместьях, в местах, где практически не отличить хозяев от их крестьян, шляхта отнюдь не лишает себя удовольствия потребить стаканчик-другой перебродившего сока шишкой-ягоды.