— Иди сюда, Натале, и посмотри — не сама ли Мадонна спустилась к нам на землю!

Заказчицы — по большей части это были девушки, живущие по соседству, не возражали против этого. К тому же Натале не принадлежал к тем мужчинам, которых стесняются. А эти комплименты — впрочем, вполне искренние помогали Несполе сохранять большую клиентуру.

Все эти подробности я узнал в то время, когда мы дружили с Натале и я часто бывал в их доме. Натале тогда искал работу, потом наконец устроился на завод по вулканизации каучука, где я работал механиком. Но месяца через два он сказал, что работа на заводе его не устраивает, что здесь не преуспеешь, и взял расчет. Его слова произвели на меня большое впечатление, потому что сам я никогда не смотрел на завод как на место, где я мог бы преуспеть; достаточно и того, что работа давала мне кусок хлеба.

И вообще многое из того, что он говорил, казалось мне любопытным, и я продолжал встречаться с ним, хотя, по правде говоря, сам он никогда не был мне симпатичен. Это был коренастый, толстый парень с бесстрастным, одутловатым и бесцветным лицом. Глядя на него, я почему-то всегда представлял себе рыбу, у которой вдруг выросли щеки. Но стоило ему надеть свои круглые очки с двойными стеклами, как лицо его сразу же делалось серьезным и значительным, так что его даже принимали за учителя, хотя, как мне кажется, он кончил только начальную школу. Его лицо и степенные манеры внушали доверие. До завода по вулканизации каучука он переменил много мест, работал рассыльным, кладовщиком, переписчиком, сторожем, но никогда не был простым рабочим. И все эти должности он получал благодаря тому доверию, которое внушало его круглое, луноподобное лицо и его очки. Но затем в дело как будто вмешивался сам черт: Натале не мог долго продержаться ни на одной работе. Стоило ему устроиться куда-нибудь, как вскоре там обнаруживалась более или менее крупная кража, растрата или подлог. Насколько я понимаю, вечно происходила одна и та же история: сначала хозяин доверял ему так, что готов был поручиться за его честность и даже оставить ему ключи от несгораемого шкафа, а через некоторое время выгонял его, и на прощанье неизбежно повторялись всегда одни и те же слова:

— Убирайся отсюда и смотри не попадайся мне больше на глаза! Да скажи спасибо своей матери. Только ради этой святой женщины я не хочу отдавать тебя под суд!

До меня доходили кое-какие слухи, но я им не особенно верил, потому что, бывая у них в доме по-прежнему, я не замечал там ничего, что могло бы подтвердить эти предположения. Разве только Неспола, обычно такая живая и всегда занятая работой, иногда вздыхала. Ну а Натале смутить вообще было невозможно — даже если плюнуть ему в физиономию. Словом, внешне они старались соблюдать приличия. Но между собой у них, вероятно, происходили тяжелые объяснения — мать горько плакала, сын обещал исправиться. Но едва он находил себе новую работу, как все повторялось сначала.

Среднего роста, тучный, в костюме, из которого, казалось, он давно вырос, Натале не производил впечатления очень сильного человека. А между тем это был настоящий бык. Я видел однажды на заводе, как он один приподнял малолитражку. Эта скрытая сила была как бы символом его настоящего характера, спрятанного под внешностью скромного и серьезного человека. Он был одним из тех, у кого под личиной простака скрывается совсем иное нутро. Одна только мать знала, что он собой представлял на самом деле. Ей открыл глаза случай, который произошел с ним в Неаполе несколько лет назад. На севере тогда еще шла война… Натале, который в то время вел себя вполне прилично и своими очками и благонравным видом вводил в заблуждение даже собственную мать, сумел уговорить ее и нескольких ее приятельниц собрать ему денег, с тем чтобы он мог съездить в Неаполь и купить там партию женских чулок.

В Риме чулки достать было трудно, поэтому здесь их можно было перепродать с большой выгодой и всем хорошо заработать. Кто-то распустил слух, что Натале большой спец по таким делам, и бедные женщины собрали ему кто сколько мог, а мать отдала все свои сбережения.

В Неаполь Натале отправился на машине, но он не только не привез оттуда чулок, но даже сам вернулся без пиджака. Он рассказал целую историю о том, как около Формиа его ограбили бандиты. Однако от шофера, который возил его в Неаполь, все скоро узнали, что произошло на самом деле.

Натале повстречался там с какими-то неаполитанцами — отчаянными игроками — и проиграл им все деньги, которые у него были. Неспола, как мне говорили, просто заболела от огорчения, особенно она переживала за своих приятельниц, которые так доверились ей. Она решила выплатить им все, что они потеряли, и работала для этого целый год. Натале же вел себя так, как будто ничего и не произошло. Но мать, как мне кажется, после этого случая навсегда потеряла к нему доверие.

Словом, Натале был игроком, но отнюдь не из любви к картам, а лишь потому, что, как он говорил, рано понял одну истину: бедняк не может пробить себе дорогу в жизни честным трудом, и одна только удача может избавить его от нищеты. У Натале были свои взгляды на жизнь и на то, как достигать жизненных успехов, и он охотно делился ими.

Как я уже говорил, даже после того, как он ушел с нашего завода, я продолжал бывать у него, потому что меня интересовали его мысли. Этот вор с внешностью учителя, юнец, который казался зрелым мужчиной, разглагольствующий неуч возмущал меня и покорял в одно и то же время.

Итак, Натале, считал, что главное в жизни — это удача, что счастье достается тому, кто сумеет им завладеть, что все зависит от собственной ловкости: надо только подстеречь свое счастье, выждать благоприятный момент и схватить его.

Беда Натале заключалась лишь в том, что, страстно желая поймать свое счастье, он был не слишком разборчив в средствах. Но, поглядывая через очки, он с такой поразительной уверенностью излагал свои мысли, что, казалось, они взяты, по крайней мере, из Евангелия и перед вами не жалкий бедняк, каким он был на самом деле, а один из тех, кто сумел схватить фортуну за волосы и крепко ее держит.

Меня это бесило, и однажды, не устояв перед искушением, я спросил:

— Но почему же ты сам…

Однако он ничуть не смутился, потому что был первосортным наглецом. Он только пожал плечами и ответил:

— При чем тут я? И Рим не сразу строился…

Итак, в ожидании, пока Рим построится, Натале ловил свое счастье, играя в карты где и с кем придется. Чаще всего это происходило в молочной, находившейся неподалеку от его дома. Вечером, когда молочная уже закрывалась и бармен опускал железные шторы, мыл прилавок и насыпал на пол опилки, в задней комнате шла игра. Партию составляли Натале, хозяин лавки, официант и еще один игрок.

Удавалось ли Натале выигрывать? Или он всегда проигрывал?

Вероятно, иногда ему все-таки везло, потому что иначе я не представляю себе, откуда он брал деньги для игры. Но в конце концов бедняк, сын простой портнихи, всегда проигрывал тем, кто был богаче его. Ведь рядом с ними он был все равно, что глиняный горшок рядом с бронзовой вазой.

Окончательно проигравшись и не зная, как расплатиться, он злоупотреблял доверием тех, кто брал его к себе на работу. Он крал и обманывал. В этом и заключался секрет его внезапных увольнений с напутственными словами, которые заставили бы покраснеть даже негра, но от которых Натале не было ни жарко, ни холодно.

Несполе, которая теперь хорошо его знала, никогда не приходилось говорить ему, как это делают другие матери: «Не бегай за женщинами», «Не теряй зря времени на спорт». Она всегда просила его только об одном: «Брось карты, солнышко мое».

Даже зная, что он давно потерял совесть и стал вором, она продолжала называть его «солнышком» и «золотком», потому что была матерью и не переставала надеяться, что рано или поздно ее сын возьмется за ум, начнет правильную жизнь и станет честным тружеником.

Но вместо этого как-то утром, когда Неспола понесла готовое платье заказчице, ее солнышко и золотко взял ломик, сломал замок у шкафа и вытащил оттуда все деньги. Как я потом узнал, он объяснил матери, что деньги ему были необходимы, чтобы отыграться, и он собрался сразу же вернуть ей в сто раз больше, чем взял. К несчастью, вместо того чтобы выиграть, он проиграл.