— А та квартира, в которой вы жили? — спросил Рома.

Он слишком любопытен, отметила Анжелика.

— Что «та квартира»? Она сейчас пустая. Вот у меня от нее ключи в сумочке, я не успела отдать. Вернется — отдам.

— Так это же твоя квартира, — сказал Рома.

— Почему моя?

— Твоя и ребенка.

— С чего ты взял? — удивилась Анжелика. — Она у него была до того, как мы поженились.

— Он тебя выгнал? — спросил Рома.

Ход его мыслей был просто недоступен Анжелике. Какие-то нелепые выводы, слишком простые и логичные. У них в деревне под Саратовом, наверно, все так рассуждают.

— Я же тебе объясняю, он уехал в другой город, а квартиру оставил мне. Он, наверно, даже не знает, что я там не живу.

— А почему ты там не живешь?

Анжелика отодвинула второй бокал, тоже пустой. Похоже, этот ее новый знакомый на полном серьезе собирался составить на нее досье.

— Мне чужого не надо, — сказала Анжелика.

Он не понимал элементарных вещей; ему все надо было втолковывать, объяснять, разжевывать; но пока что Анжелике нравилось выступать в роли «умной тети».

— Почему чужого? — настойчиво выяснял Рома. — Это же твоя квартира, любой суд это признает. Ребенок имеет право на имущество отца, да даже если б не было ребенка…

— Ты такой странный! — воскликнула Анжелика. — Какой суд? Мне ничего от него не надо. Я даже одежду ему оставила, которую он покупал. Ну, ту, что подороже. Шубки там, золото. Взяла только минимум. Мне ничего от него не надо. Я себе заработаю.

Роман рассматривал ее так, как, наверно, коллекционер рассматривает диковинный цветок. Тут вот у нас пестики-тычинки, лепестки разные, а вот тут — не поранься! — шипы.

— Наверно, ты не права, — сказал он наконец. — Если я когда-нибудь буду уходить от жены, я оставлю ей все: квартиру, и машину, и все остальное. Даже компьютер. Я считаю, что если я ухожу, то должен уйти ни в чем. Начать жизнь заново.

— Ну вот я и начала жизнь заново, — сказала Анжелика. — Я же ушла, а не он. Ты пойми: я там ничего не заработала, в этом доме. Моих там ни копейки нет. Знаешь, я насмотрелась на эти разводы, на то, как мужики клянут своих бывших, которые с ними судятся. Я же вообще не работала, когда мы жили, жила за его счет. Иждивенка, — обругала она сама себя.

— Ты ребенка воспитывала, — вступился за нее Рома.

— Ну и что? Он тоже воспитывал.

Разговор складывался совершенно идиотский; Анжелика решила раскрыть карты.

— И потом, знаешь, это, в принципе, не его ребенок. Мы познакомились, когда я на третьем месяце была. От другого.

Глаза у Ромы расширились.

— Это правда?

— Конечно. Я как раз тогда поссорилась со своим любовником. То есть рассталась совсем. И собиралась делать аборт.

— Боже мой, какие мужики идиоты! — воскликнул, хватаясь за голову, Рома. — Я бы никогда тебя не бросил, тем более беременную. Я бы тебя на руках носил.

Анжелика снисходительно улыбнулась; с ее точки зрения, такая неприкрытая лесть была не совсем уместна после свершившегося уже, причем совершенно случайного, совместного сексуального акта. Если, конечно, мы не влюблены. Но ведь мы не влюблены, правда?

— Да нет, — сказала она. — Мы просто расстались, просто не могли больше общаться (дежавю!). Он такой был нудный, он пытался меня во всем контролировать. Куда я пошла, где я была… Я ненавижу это. Мы расстались, а потом я узнала, что беременна. Я как раз собиралась делать аборт, и тут познакомилась со своим будущим мужем. Он тогда еще был женат.

— Что? — опешил Рома.

— Ну, мы так разговаривали… — Анжелика наморщила лоб, пытаясь вспомнить детали, — он сказал, что вот собирается, наверно, разводиться. А я сказала, что вот собираюсь аборт сделать. То есть взаимно поделились планами на будущее. И он сказал, что не надо аборт.

— Очень похоже на сказку какую-то. Он, наверно, сразу влюбился в тебя? — предположил Рома.

Это было очень мало похоже на влюбленность… По крайней мере, внешне. Тот разговор с Сашей, разговор, определивший последующие пять с лишним лет жизни… Он все раскладывал по полочкам, как будто брачный контракт составлял. Это и было их брачным контрактом… На словах, правда.

— Да нет, я же говорю, при чем здесь любовь, — возразила Анжелика. — Я, может быть, его и любила. Хотя нет, знаешь… Это было нечто вроде благодарности… Так все было красиво, действительно, как в сказке. Это был двусторонний расчет, наверно. Вернее, мне хотелось, чтобы вот так было, как в кино. Забавно. Я ему очень благодарна, конечно.

— Он из-за тебя развелся с женой? — спросил Рома.

— Да не из-за меня, нет, — отмахнулась Анжелика. — У них и так все было плохо. Знаешь, даже его родители не были против меня… Хотя, ты знаешь, отец его бывшей жены — генеральный директор очень крупного банка. Свекровь ко мне относится как к дочери… Мне обиднее всего, что вот это заканчивается. Я не знаю, как и что объяснять ей теперь.

— Наверно, у вас еще все будет хорошо, — грустно предположил Рома.

— Уже не будет, — сказала Анжелика убежденно. — Понимаешь, если кончено — значит, все кончено.

Она по-мужски рубанула воздух ладонью и вопросительно посмотрела на Рому — пора было двигаться в сторону зрительного зала.

— Так все-таки кто виноват? — вкрадчиво поинтересовался Рома, беря ее под руку. — В том, что вы поссорились?

— Никто, — ответила Анжелика твердо. — Никто, понимаешь? Это все давно. Неважно.

В кинозале пахло попкорном, сладковато, удушающе; вцепившись в подлокотники кресла, Анжелика восторженно наблюдала за «Звездными войнами», новым шедевром Лукаса. Рома в темноте нашел ее руку, гладил, перебирая пальцы… Детство какое-то. Анжелика и здесь, в полутьме, озаряемой вспышками экранных молний, чувствовала себя одинокой и самостоятельной. Кто-то там рядом… Сегодня один, завтра другой. «Теперь я всегда буду одна, — подумала Анжелика. — Даже рядом с кем-то. Даже рука в руке».

Этим вечером Катя поклялась себе, что не будет ругаться с мужем. Что бы он ни говорил, что бы он ни делал, она будет ласковой и нежной. Она будет смотреть ему в глаза и постарается предвидеть его реакцию. Она…

Она вновь металась между реальностью и сном, то проваливаясь в какой-то мутноватый кошмар, то просыпаясь и чувствуя, как холодный пот стекает по спине на простыни. Час ночи. Полвторого. Два часа. Когда она просыпалась, ей казалось, что уже утро, но всякий раз оказывалось, что она спала не более двадцати минут.

Ромка появился очень шумно, как будто нарочно стараясь разбудить ее. Из чувства противоречия Кате немедленно захотелось изобразить спящую.

— Ты бы мог хотя бы потише, если приходишь так поздно? — спросила она наконец, когда портфель мужа с грохотом рухнул в прихожей.

— А сколько времени? — живо отозвался Ромка.

— Вообще-то третий час ночи, — сказала Катя как можно более спокойно. — Где ты был?

— Тебя это волнует? — спросил Ромка как будто даже обрадованно.

— А ты как думаешь?

— Думаю, не очень, — сообщил муж. — Что-то я поесть хочу. У нас есть что-нибудь?

Катя нарочито медленно запахнула халат, радуясь, что наложила вечером косметику.

— Там, где ты был, не кормят? — спросила она, появляясь в коридоре.

— Я ездил по делам, — ответил Рома уже более холодно. — Спасибо, что спросила. Так что можно съесть?

Катя судорожно перебрала в уме содержимое холодильника.

— Если хочешь, я приготовлю яичницу.

— Естественно, хочу, — ответил Ромка жизнерадостно. — А что, кроме яичницы, ничего нет?

— Пельмени «Довгань», — сообщила Катя.

Ромка скривился:

— Нет уж, лучше яичницу. А ты не могла что-нибудь посущественнее приготовить?

«Начинается», — подумала Катя.

— Я не привыкла, что ты ешь по ночам. Утром приготовлю что-нибудь.

По Ромкиным глазам Катя видела, что ему просто лень ругаться — почему-то он казался безмерно счастливым. Пока Катя жарила яичницу, он сидел за столом и улыбался каким-то своим мыслям. Чему-то, что ее, Кати, совсем не касалось.