Бог с ним, Сеня!
Ну, вот... После того, как медведей взяли, случаем подошел я к саням самого... царя... А он как воз зрится! Лицо побелело, глаза на лоб полезли. «Свят, свят, свят!—шепчет.— Мертвец из могилы встал! Уби енный воскрес!»
Семен смолк. Потом чуть слышно добавил:
И понял я, тятя: это он погубил братца! Он, он, он! И с ним, гляди, Прокопий Голобородько был. Вдвоем...
Он закрыл глаза и словно погрузился в сон.
Не ошибся ли ты, Сеня?—стросил старый князь.— Не был ли ты и тогда уже не в себе?
Нет. Только голова болела да в груди стеснение пило. А все осознавал. Да ты, тятя, опроси осторожненько других, и другие видели... А потом, помню, ■и лих-то, очухавшись, смеялся, только с испугу. Почудилось, мол, не весть что! А на меня все с опаской поглядывал. Он, он, тятя! Душегуб! А ты его на престол посадил, смерда, пса поганого!
Не я посадил, Сеня! Народ. Холопы пьяные...
А ты помогал. Может, без твоих советов и обернулся бы он, оборотень! И теперь ты ему служишь. Мне Микешка говорил: больше всех на тебя он полагайся, твоими мыслями мыслит. Все твои советы исполняет.-
Старик поморщился
- Ну, не очень-то, Сеня! Лукав он и труслив... I I 1сстся, самому богу не поверит. Все подвохов боится, Знает, что случаем наверх вылез, слепое счастье привалило, а ноги-то жидки...
Раздавить бы его, тятя! Как черведа ядовитого! К in жабу поганую, бородавками покрытую! И других! И" оборотни какие-то, лица человеческого не увидишь. Морды звериные, а не лица человечьи. В каких нитях подземных все эти гады раньше сидели, от
не га божьего прятались? Почему теперь обнаглели да Ийружу повыползали? Зачем? По какому праву? А мы... «•и им помогаем! Зачем?
Он заметался, шепча тоскливо:
•••• Ах, тошно же мне, ах тошнехонько! Помру я,
I "|ю помру, батя!
Бог с тобою, Сенюшка!—дрогнувшим голосом ию шалея старик.— На поправку дело пошло... Зачем « ' мерти думать?
А зачем жить-то, родной? Как жить с таким | pi «ом?
На морщинистое лицо старого князя легла тень.
Повинны мы, батюшка! Чем вину искупим? Я тог- ми еще, на Чернятиных хуторах, в сомнение стал приводить. Все думал, особливо по ночам. Ты, быва-
ло, задремлешь, а я лежу да думаю... Говорил ты мне: немку свалить, Павла убрать, род пресечется; Пугач долго не усидит, быдло, пес бешеный; его на то и хватит, чтобы немку да ее сына загрызть, а дальше, мол, нам дорога расчистится... Говорил, ведь? Намекал, что, мол, проведешь меня в императоры. Ну, мне и жутко было, и сладко: Симеон Первый, всея России.. Царь казанский, царь астраханский, царь сибирский... А вот теперь вижу: но нужно мне все это! Какой там царский венец? Помираю я, батя!
Выходим! Вылечим! В теплые края увезу тебя!
На Рогожское кладбище, тятя! А мне страшно: сколько крови пролито! Как ответишь?
У тебя руки чисты! Разве ты кровь проливал?
Я — нет. Да для меня-то все же делалось!
Не для тебя, для нашего рода княжеского! Ради нашего права законного!
А где наш род, отец? Братец убит, ты — стар. Я в могилу уйду... А кто попользуется? Зверь в образе человека, оборотень! А какое царство рушилось! А сколько горя да мучений всем, крови невинной... Зачем все это? Все равно, ничего не выходит. Все горит, все рушится, все расползается. Гнило все..
Канцлер нерешительно вымолвил:
Не думалось, что так будет, Сеня. Иначе все представлялось.. Кто же мог предусмотреть?
Плохое оправдание, отец! Так и любой бродяга, пустивший огонь по лесу, говорить может..
Молодой князь опять заметался в жару, забредил. Отец, сдав больного на руки слуг, ушел в свой кабинет и принялся пересматривать бумаги. Но работалось с трудом, все думал о том случае в Раздольном. Старший сын неотступно стоял перед глазами, старая боль опять подступила к сердцу.
Канцлер сдвинул в сторону документы и хрипло вымолвил:
Ну, за кровь — кровь! Расплачусь с лихвою!
С огневицей молодость Семено Мышкина-Мышецко- го кое-как справилась, но когда болезнь ушла, она оставила измученное ею тело бессильным бороться с другими болезнями. У Семена открылась чахотка, и стало слабеть сердце. Неустанно следивший за его щоровьем Шафонский счет необходимым предупредить отца, что на всякий случай не мешало бы шивать попа. Канцлер выслушал это внешне спокойно, только лицо потемнело да на изрезанном морщинами чбу проступили капли холодного пота.
С этого дня старый князь, словно ожесточившись, примкнул к тем ближайшим советникам «анпирато- 1>1и, которые всегда выдвигали необходимость самых крайних, самых крутых мер. И если сам он не требо- Ц.1 I применения этих крутых мер, то постоянно наво- дил на мысль о них, напоминая примеры из русской истории.
— Великий князь Димитрий, позже прозванный '(омским, забрал в свое войско многих иноков мона- - царских. Царь Петр отобрал церковные колокола для отливки пушек на шведа. Из колоколов он же, Петр, •и к,шил медную монету. Нужда заставила, да и скоп- мшные монастырями богатства не раз отбирались килтьями на государственные нужды. Золота и особенно серебра в монастырях не счесть. В Троицко-Сер- | повой лавре, говорят, до десяти пудов жемчуга хранится, то же и в Киево-Печерской лавре. У торговых и »пдей и вовсе не грех часть богатства отобрать, ежели дли тащиты государева дела понадобится. Не велика ипость и в том, ежели по одному лишнему парню 1 согни человек в солдаты взять. Бабы, понятно, выть By дут, да ведь так испокон веков было!
'>ти слова падали на подготовленную почву, и «ан- нпрлтор» издавал указ за указом, нажимая на без того » I г озлобленное население, особенно на крестьянство. Одним из этих указов требовалась сдача в казну всех •лишних» колоколов. Этот указ был понят, как тре- Воинние сдачи в казну всех колоколов, а неведомые люди поспешили разъяснить и цель указа: «царь обязался родичам татар да башкиров, побитых в Москве и других городах, дать богатый выкуп, и ежели меди не хватит, то будут отбирать из храмов ризы, чаши, подсвечники и прочую церковную утварь». В Серпухове в воскресный день к старому собору святого Владимира, когда там шло торжественное богослужение, подошел сильный наряд «городовых казаков». Кто-то крикнул, что идут сдирать с икон ризы. Грянул набат. Хлынувшая с близкого торга толпа крестьян набросилась на казаков и нескольких убила. Беспорядки охватили весь серпуховский округ.
Тогда «анпиратор» разослал по ближайшим к Москве городам «увещание», в котором говорилось, что церковные сокровища и не думали отбирать, а что касается недостатка в монете, то идет уже из Екатеринбурга в Москву государева казна. Казенный обоз везет несметное количество золота и серебра, нужды в деньгах не будет.
Это было верно. Обоз с огромным количеством рублевиков и червонцев новой чеканки с изображением «Императора Петра III Феодоровича всея России» действительно шел из Екатеринбурга.
* * *
После взятия «анпиратором» Казани сильно пострадавшие партизанские отряды под общим начальством Михельсона оказались оттиснутыми далеко на север. Положение Михельсона сделалось одно время отчаянным, главным образом вследствие истощения боевых припасов. Однако испытанный и закаленный боец не потерялся. Без пощады отбирая у населения коней и фураж, он почти всех своих пехотинцев перевел на конное положение, а из тех, кого не было времени обучить верховой езде, создал особые отряды тележников и санников. Таким образом его малое войско могло передвигаться с удивительной по тем временам скоро- < |ч.ю, сваливалось, как снег на голову, где никто не и жида л, а потом исчезало, оставив после себя на память трупы изрубленных драгунскими палашами пли гусарскими саблями сторонников «анпиратора». Отличный артиллерийский офицер, особый талант | оторого признавался самим великим знатоком артиллерийского дела, фельдмаршалом графом Румянце- ным, Михельсон приспособился и в этой области. <анрятав в лесных дебрях тяжелые пушки, он в несколько месяцев обзавелся большим количеством орудий совершенно нового образца, таких легких, что их можно было возить на простых деревенских телегах или на санях. Это были знаменитые «шуваловки», изобретенные еще во дни Елизаветы Петровны гене- 1'ал-фельдцейхмейстером графом Шуваловым, но тогда встреченные Военной Коллегией недоверчиво. Однако по распоряжению Шувалова несколько сот таких «шуваловок» были отлиты на принадлежащем ему Шмшмаревском заводе близ Перми, но так и остались лежать там, не будучи принятыми в казну. Михельсон, одно время служивший при Шувалове в ординарцах и исполнявший его поручения, вспомнил об этих забы- и.1х пушках. Когда Казань пала, а орды «анпиратора» пошли на Москву, Михельсон заколебался, не зная, что делать. Его соблазняла возможность пробиться на Петербург, отказавшийся принять «анпиратора», но еще больше манил его план широкого развития пар- I и энских действий как раз там, где прошли первые но агора года деятельности Пугачева и где население vЖе испытало на себе все тяжкие последствия разрушений, произведенных смутой.