Деньги у меня для начала будут,— ответил Полуботок.

От англичанов, что ль? — полюбопытствовал Пу- гачев. — Странное, братец ты мой, дело: откуда у них деньги такие? Показывали мне на карте, вся-то их i"Mля маленькая, скажем, как две альбо три наших губернии. Киевщина да Полтавщина что ли... а денег— нмдимо-невидимо. И как где какие смущения, беспре- и'нно аглицкие деньги орудуют, а какой им прибыток, того понять не могу!

В двух словах не объяснишь,— угрюмо обронил Полуботок,— но я его величеству, королю аглицкому, псом обязан.

Слышал, слышал. Ну-к что жа? Обязан, так обязан- Нам что? Нам, главное дело, Катьке шею ширнуть да самим на пристоле поплотнее усесться, | гам уж видно будет, как и что... А когда отправляет ься-то?

А дня через два,— ответил Полуботок, поднимаясь.

Ну, ладно! Мы-то, вить, тоже не сразу с места

стронемся.

Полуботок стоял уже у порога выходной двери, | огда Пугачев опять окликнул его.

Постой-ка, Павло, говорю!

Слушаю.

А с езовитами ты путаешься?

С иезуитами? Нет,— ответил «великий гетман»,— не приходится. Они с полячишками, дружба «акая, что их и водой не разольешь, а полячишки — in нам на шею сесть норовят, да горды уж больно, ('ною-то державу пробенкетували, промотали, про- |м ршнилили, почитай, без остатка, а тоже фордыбачат.

Зло усмехнулся.

Побывал я у них, в Польше. В Варшаве жил. Ничего, хорош городок. Паненки лихие, грудас- н.и да глазастые. А все— пустое какое-то. Силы и eft, в Польше, настоящей то есть силы не вид- А под боком немец-красный перец сидит.

Ох, и слопает он Польшу, только косточки трещать будут!

Легкая улыбка промелькнула по лицу Полуботка. Мнение Пугачева о Польше он, в общем, разделял, но высказываться определенно по этому сложному вопросу не намеревался.— Ну, ладно!— вымолвил Пугачев задумчиво и даже как будто тревожно.—Завертелась мельница. Валяй во все поставы! А что из того выйдет,— кто его знает?

Что-нибудь да выйдет,— глухо отозвался Полу- боток.— Бог поможет...

Пугачев мотнул головой.

Н-ну, бога-то ты оставь лутче! Бог тут ни при чем... Скорее, скажем, другой... черный..— Он сухо засмеялся и добавил:— Ну, ладно, говорю! Поживем, увидим!

Полуботок вышел из ставки. Едва он удалился, как Хлопуша привел в ставку князя Федора Мышки- на-Мышецкого. Его Пугачев поздравил с назначением в имперские канцлеры, пояснив:

Разные ребята за это дело брались, да толку до сих пор было мало. Известное дело, безграмотный народ... А ты, Федор, и по-иностранному, я знаю, сумеешь..

Могу!—кратко отозвался Мышецкий.— Канцелярию, действительно, надо серьезно поставить.

Ну, вот и берись, ставь. Отбирай из рештантов, которые грамотные, да и валяй. А которые кобениться станут, так ты, того... Дери, говорю, с них шкуру, и больше никаких. Да не жалей ихнева брата: смерть не люблю грамотных.

Без образованных людей не обойтись.

Вот уж и не знаю, брат мы мой! — нараспев произнес Пугачев.— Вот уж и не знаю, по совести говорю. Оно, конечно, и пословица такая есть, что, мол, за одного ученого двух темных дают, как за одного битого двух небитых... А правильно ли, того не знаю.

Образованными людьми государство держится.

Так-то так, да вот ваш брат, грамотный, сейчас же норовит темному человеку на горб усесться, а везти-то нашего брата на загорбке тяжеленько. Да и обидно уж оченно.

Почему же обидно? — усмехнулся князь.

А так. Небось, землю-то пашет мужик простой, | оторый грамоте не обучен. Хлебушко мужик добыва- ■т, а пришло время — мужику только краюха достается, ваш же брат калачи, да кренделя, да пироги лопает. Рази справедливо так-то?

Полной справедливости в мире нет.

А из-за чего мы и кашу завариваем? Должна быть справедливость!

Князь Федор чуть заметно усмехнулся. Пугачев I а метил его усмешку, и его лицо потемнело.

Что такое? — вымолвил он.— Вот и ты так., {маю, верный человек... Ваш род, Мышецкие, то есть, всегда за старую веру крепко держались. Из-за этого п н полное умаление пришли. Не будь того, и теперь ны среди бояр да вельмож свое место занимали... 1пачит, могу на тебя положиться во всем..

Можешь!

А вот слова твои меня как ножом по сердцу режут.

Что так?

Да из-за образованности. То есть, так сказать, но нашему, по-казацки, чтобы все равные были и чтобы нрава у всех одинаковые...

Перед богом все равны, а среди людей нет и не может быть полного равенства.

Да справедливо ли? Может, придумано так Т">1ько. Вы же, баре, да попы, да образованные, и приму мали, чтобы у темного человека на загорбке СИ- ДОТЬм.

Не мы придумали. Мать-земля придумала,— птомвался Мышецкий.— Один человек родится сильным, другой слабым. Один красив, другой страхо-

виден. Один умен, другой—дурак-дураком. Один работать охоч, а другой—лежебока. Как всех поравняешь?

Да я не о том! — досадливо отмахнулся Пугачев.— И сам знаю, что, скажем, не могу приказать Хлопуше таким красивым стать, как твой Сенька. На твоего Сеньку все бабы да девки буркалы пялят, а на моего Хлопушу посмотреть боятся. Опять же, недавно отдал я одну полоняночку, дворянскую дочку, сладкую, старику одному гундосому в наложницы, значит, а она, девка, после первой же ночи возьми да и полосни старичка моего по горлянке ножичком. А кабы отдал я ее Сеньке твоему, говорю, так, поди, она бы ему ноги мыла да тую воду пила... Я вот о чем: чтобы не было вперед «кости белой» да «кости черной». Сословиев чтобы не было. Званиев всяких...

Так. А ты зачем Зацепу да Хлопушу в графы произвел? Юрку Жлобу зачем вчера адмиралом назначил?

Так то же за заслуги, не по наследству. Заслужил— становись князем альбо графом.

Так. А ежели у Зацепы сын родится, он как числиться будет?

Пугачев замялся.

Да неужто же мне Зацепу, моего слугу верного, обидеть, у его пащенка титул графской отнямши?

Так. А он-то сам, зацепинский пащенок, чем титул заслужил?

Пугачев молчал. Тогда Мышкин продолжал сухо:

Пустое все!

Старичка одного знал я, когда сидел в Казани.. Хороший такой старичок. Годов ему, может, семьдесят пять, а то и все восемьдесят. Баяли ребята, из князей тоже, как и ты. Ну, может, и не из князей, так все равно из дворянов. А сам себя Иваном Безродным называл.

Бродяжил что ли?

Еще при царе Петре от мира отрекся да и пошел н побродяги. Дралй его плетьми,— ничего, не сдался: человек, мол, божий, обшит кожей, зовут Иваном, а больше ничего не помню.

Ну, так вот, сидючи в остроге, больно уж хорошо к торил он, старичок этот... Земля, грит, ничья, божья. К ю на ней сам работает, тот ею и владеет, поке- | | работает. А начальства никакого не надобно. К солдаты идти — грех большой, потому бог сказал: Не убий. Суда никакого тоже не надо, от законов только ОДНО ЗЛО-

Умно!—сухо засмеялся Мышкин.—А жить-то кик?

А так, говорит, и жить. Все люди, мол,— братья. А главное, ежели собственности не будет, а все сообща, так из-за чего и ссориться?

Та-ак! Приходилось слыхать.. Ну, а с работой | не же? Кто, говорю, работать будет?

- Человеческой душеньке, грит, свойственно труд побить не ради прибыли, а ради добра. Ну, вот и ну дут дружно работать, а что добудут, то по-братски и делить будут.

А кто, скажем, работать не охоч?

Таких, говорит, теперь только можно встретить, потому что не по-братски все. А когда все по-братски пудет, так и самый ленивый устыдится да так-то за |щ боту обчую ухватится..

А ежели не ухватится?

Н-ну, ничего и не получит. А когда его голод проймет, тогда-

Тогда пойдет он не на работу, а чужие клети ни погреба очищать темной ночью. А кто подвернется, Тш он того кистенем по башке. А ты его лови да и острог сажай.

Никак нет! Острогов да колодок не полагается!

А как же с вором да с грабителем таким

пить?

Пугачев развел беспомощно руками.

А уж и не знаю. По-нашему, по-мужицкому, конечно, пымал ты его да первым делом колом по ребрам, чтобы больше не пакостничал».