Простое бахвальство... А от этого бахвальства пошло и дальше, стал Емелька, подыгрывая под общую молву, твердить, что, мол, не только он с царем знался, но даже и больше—имеет он, Емелька, как

человек верный, от царя-батюшки поручение ходить по земле русской да из-под руки разведывать, как II что. И кто царю верность соблюдает, и кто под цирицыну руку гнет, и кто простому народу какие оГ>иды чинит.

Ну, и стали к Емельке всякие обиженные с прошении ми лезть: «Доведи ты, милой, до царя-батюшки, что, мол, царицыны землемеры при генеральном меже- пинии у нашего села во какой кус лугов неправильным манером отмежевали, а господа сенаторы на п.ипе прошение зеленое сукно положили. А мы тебе за VI лугу в благодарность тулуп новенький поднести согласны,-да и деньгами рубль серебром отвалим, нишь бы нам межу-то на старое место передвинуть».— "Да, ведь, на престоле сидит не царь-батюшка, Кате- hiiiiа царица!» — «То-то, что сидит немка-зловредная Да долго ли усидит? Может, с божьей помощью, удается царю-батюшке ей, немке, шею свернуть. Очен- |нI просто! А когда воссядет царь-батюшка на своем престол-отечестве, то тут ты ему и помяни об деревне, мн)|, Горловке... Так, мол, и так... И надо, мол, горлов- цен, слуг твоих, надежа-осударь, верных, по закону ублаготворить, а помещику Самопалову хвоста укоро-

I И'ГК..»

И поехал, покатил Емелька по разным глухим VI мм, собирая дань обильную от разных обиженных. 'Гам от имени царя-батюшки «прирезочку» обещает, и им лесок сулит казенный отдать, чтобы было из чего и нп.| ставить. Здесь прощение и прегрешений отпуще- мне дает головотяпам, ожидающим плетей за то, что и праздничный день в подпитии разбили царев кабак н поломили голову целовальнику, а евоной женке причинное место дегтем вымазали. А тут молвил MpviHM головотяпам, у которых царицыны слуги их ' и иную запечатали: «Вот погодите ужо: воссядет ■ иконный батюшка-царь на престол-отечество, так он ичас прикажет вашу моленную распечатать. Он и гам по старой вере!» \

Ну, вот раз был в одном глухом городишке на краю степей торг базарный. Съехались из соседних хуторов казаки, привезли на торг свои товаришки, а там налог какой-то кто-то и почему-то требует: брали, скажем с воза по копеечке медью, а теперь требуют по две. И вышел из-за этого спор, дал один казак сборщику по рылу, а тот «караул!» завопил. Набежали ярыги, конечно, ему рыло наклепывают. А баба того казака следом бежит да вопит: «Убивают маво муженька!» Ну и поднялся шум. Набежали другие казаки: «За что Терентия в кутузку посадили? Выпущай!»

А в городке вся-то военная сила состояла из трех десятков инвалидов да земских ярыг. А комендантом был вечно пьяный инвалидный поручик, которого на этот случай и дома не оказалось: уехал к какому-то помещику на именины. Распоряжаться было некому. Толпа выломала двери кутузки и выпустила на свободу не только Терентия, но и других сидевших там арестантов. А арестанты вспомнили: «Братцы! В острожке наши же сидят, комендант, пес сущий, в колодках держит!»— «Гайда на острожек! Бей, ломай!»

Не только что острожек разнесли, но и лавки, и дома зажиточных горожан. А когда брали острожек приступом, то заставили опытного человека, Емельку, который и с пруссаками дрался, и с туркой бился, приступом руководить И стал Емелька предводителем. Ну, а потом, разгромив, что можно было, пошла толпа рассеиваться, боясь, как бы не пришлось расплачиваться за содеянное. И стали приставать к Емельке: «Ты все баешь, что, мол, царь-батюшка, где-то поблизости скрывается. Веди нас к нему! Пущай он нас под свою руку берет! Тогда за погром расплачиваться не будем!» Пробовал Емелька отвертеться, да они его приперли: «Давай царя-батюшку, и никаких!» А тут кто-то ему и шепни: «Разорвут тебя дуроломы, ежели ты им царя не дашь. Одно тебе спасение, говори, что

h i сам и есть царь-батюшка. А утихомирятся — улиз- мсщь али что!»

И появился Емелька в первый раз в качестве того самого царя-батюшки, близкий приход которого он иоиющал. Но разбушевавшаяся толпа этим не удо-

п.ствовалась: «Ежели ты царь, то веди ты нас на

дний городок. Там в острожке полета беглых

солдат твоих же сидит. Пымали их по буеракам, и Сибирь гонят».

Пошел Емелька, то есть уже не Емелька, а сам ' hi юшка-анпиратор Петр Федорыч по полудикому краю разгуливать, посаженный в тюрьмы да в остроги и мимй люд освобождать, чиновных людей царицыной ми и ги ссаживать да подвешивать. И повалили к нему, Пи | юшке, под его высокую руку и беглые солдаты, н оуПные казаки, обиженные царицей, и раскольничьи г л а пари, и сбежавшие от своих господ крепостные, н у м л добры молодцы, степные разбойнички. И пошел | v I сп. из края в край тысячеголовый змей народного пуита.

А время было как раз для этого бунта подходящее: царица Екатерина затеяла войну с Турцией. В дале- | и. края ушли царские полки. Война оказалась тяжелой, потери царской армии огромные, и для пополнено < mix потерь объявлялся набор за набором. Рекрут- 14 и(| набор, известное дело,—стон и скрежет по дерев- илм И солдаты кому же, в сам деле, охота идти? Кто ми I сг, гот откупается или за себя наймита выстав- йи«|т, А другие

Пальцы рубят, зубы рвут — В службу царскую нейдут.

\ третьи, как тараканы, расползаются, по щелям

111111 потея, отсиживаются. Тюрьмы да остроги битком изловленными, которых ждут плети да отсыл-

I и армию. А всколыхнулся народушко — у власти но it рукой потребной силы нет, чтобы эту всколыхнув-

шуюся орду осадить. Стоят по степным городкам гарнизоны, да разве это сила? Или инвалидные команды из гарнизонных крыс беззубых, или молодяти- на, только поставленная под ружье и тоскующая по дому.

Если бы не был таким глухим да отовсюду далеким тот край, где таившееся под землей пламя бунта прорвалось, спохватился бы вовремя Питер. Пришли бы настоящие, правильно устроенные и умело руководимые военные силы и попросту затоптали бы бунт тяжелыми солдатскими сапогами. Но Питер далек, три года скачи — не доскачешь. Да и даже когда до Питера дошли вести о том, что где-то, чуть не на краю света, появился «царь-батюшка» из бородатых донских казаков, не было сие принято во внимание. Смешным даже показалось.

Да, пожалуй, и впрямь смешно было. Вон, в какой- то степной крепостце нашелся бравый комендант, капитан Бошняк. И было с ним воинской силы, как кот наплакал. На сам-то Бошняк оказался человеком, который шутить не любит. Со своими инвалидами, да казаками, да набранными из мирных обывателей добровольцами несколько раз наложил по загривку наползавшим в его, Бошняка, крепостцу мятежникам.

Только таких Бошняков — один, два да и обчелся, а многие совсем не такими оказались, не сумели, не смогли оказать отпор разгулявшимся толпам. Растерялись, смалодушничали, допустили, что под рукой у Пугачева оказались многие тысячи темного и буйного острожного и степного люду. И появилась у него и казачья кавалерия, и пехота, и даже «антилерия» из захваченных здесь и там старых пушченок.

Слух, что где-то между Уралом и Волгой идет большое восстание, в котором принимают участие и казаки, проник за границу и был там подхвачен с радостью. Старый Фридрих вспомнил то не столь уж далекое время, когда русские головотяпы добрались- таки до Берлина и в Потсдаме чеканили свою монету,

■i н самом Берлине однажды посекли плетями каких- то иашквилянтов, осмелившихся «продерзостно писать о г. императорском величестве, Елизавете Петровне». Исиомнил Старый Фриц, которого русские уже назы- н и л и старым хрычом, что Петр Федорович,— не этот, p i имеется, безграмотный казачий урядник и сторонни г двуперстного сложения, а настоящий Петр Федо- роипч из захудалых шлезвиг-голштинских принцев, по ■ и призу судьбы попавший на российский император- | | ни престол,— спас его, короля прусского, бывшего v i f на краю гибели, заключив нелепейший и обидней- III и й для России мир. И вспомнил, как против этого пг м пейшего мира, лишившего Россию всех, добытых ну гсм долголетней и столь дорого обошедшейся войны, mi под, возмущалась молодая супруга Петра Федорови- | | словно и впрямь позабывшая о своем немецком происхождении.