Все рассаживались широким кругом посреди избы, под висевшей с потолка лампой. Бабы пожилые почти все были одних лет. Они сидели, как кусты на широкой гряде, пышные, зрелые, тронутые уже румянцем поздней осени.

Жена Клемба всех встречала с одинаковым радушием, здоровалась тихо — у нее болела грудь, и она говорила всегда слабым, прерывистым голосом. А Клемб, человек благожелательный, умный и живший со всеми в ладу, для каждого находил приветливое слово и сам пододвигал гостям табуретки и скамьи.

Немного попозже пришли Ягуся с Юзей и Насткой и еще несколько девушек, а за ними поодиночке входили парни.

Народу набралось много — вечера зимой долгие, и делать людям нечего. Морозы стояли жестокие, дни тянулись уныло, скучно было ложиться спать с курами — до рассвета можно было и выспаться и все бока отлежать.

Разместились на лавках, на сундуках, а парням сыновья Клемба принесли со двора чурбанчики, и места оставалось достаточно, потому что изба у Клембов была хоть и низенькая, а просторная, построенная на старинный лад — кажется, еще прадедом Клемба. Ей насчитывалось лет полтораста с лишним, и она уже врастала в землю, согнулась, как старуха, и крышей касалась плетня. Приходилось ее укреплять подпорками, чтобы она совсем не завалилась.

В избе не сразу стало шумно, сначала все переговаривались вполголоса, и только веретена жужжали и стучали по полу да кое-где тарахтели прялки, но их было немного: в деревне не слишком доверяли этим новомодным выдумкам и предпочитали прясть по старинке — на веретенах.

Сыновья Клемба — четыре молодца, рослых как сосны, — сидя у дверей, крутили соломенные жгуты, а остальные парни расселись по углам, курили, зубоскалили и шутили с девушками, так что вся комната гудела от хохота, а старшие еще подбавляли свое, чтобы больше было смеха и веселья.

Пришел, наконец, и долгожданный Рох, а вслед за ним Матеуш.

— Что, все еще метет? — спросила одна из женщин. — Нет, совсем перестало, погода меняется.

— От леса шум какой-то слышен, — наверное, будет оттепель, — добавил Клемб.

Рох сел в сторонке, и перед ним поставили миску с едой. Он теперь жил у Клемба и здесь же обучал деревенских ребятишек. Матеуш стал здороваться с некоторыми девушками, а на Ягну и не посмотрел, хотя она сидела посредине и он не о мог ее не заметить. А Ягна только слегка улыбнулась, украдкой поглядывая на входную дверь.

— Да и вьюга же сегодня была, не дай боже! Бабы притащились из лесу еле живые, а Ганка с Былицей, кажись, и до сих пор не вернулись, — сказала Соха.

— Да, на бедного Макара все шишки валятся, — буркнула Кобусова.

— И до чего же Ганка дожила! — начала было Плошка, но, заметив, что Ягна вся покраснела, сразу оборвала и заговорила о чем-то другом.

— Ягустинка не приходила? — спросил Рох.

— Нет. У нас сплетнями да пересудами не занимаются, так на что ей такая компания?

— Да, сплетница она изрядная! Что-то такое наплела сегодня у солтыса, и шимонова баба так сцепилась с войтовой, что, кабы не люди, дошло бы у них до драки!

— Ягустинке очень уж большую волю дали!

— Все ей прощают!

— И не найдется никого, кто бы ее проучил за эти вечные свары да сплетни!

— Да ведь знают все, какова она, — зачем же верят брехне?

— А кто ее разберет, когда она врет, когда правду говорит?

— Все оттого, что каждая рада послушать, как другую чернят, — заключила Плошка.

— Попробовала бы она меня задеть, я бы ей не спустила! — воскликнула солдатка Тереза.

— Вот тебе и на! Как будто она не сплетничает про тебя каждый божий день по всей деревне?

— А ты слышала? Ну-ка, повтори! — закричала Тереза, вся вспыхнув, так как всем было известно, что она живет с Матеушем.

— И повторю, и даже прямо в глаза скажу — пусть только твой с военной службы вернется!

— Тебя мои дела не касаются! Будет еще тут болтать бог знает что!

— Не шуми, никто тебя не трогает, — строго одернула ее Плошка, но Тереза еще долго не могла успокоиться и что-то бурчала себе под нос.

— А что, ряженые с медведем приходили? — спросил Рох, чтобы отвлечь внимание в другую сторону.

— Нет, того и гляди придут: они уже у органиста.

— А кто ходит?

— Гульбасовы озорники да филипкины парнишки.

— Идут, идут! — закричали вдруг девушки, услышав перед домом протяжный рев. Затем, уже в сенях, раздались голоса разных животных — пел петух, блеяли овцы, ржали лошади, и всем им вторили звуки дудки. Наконец, дверь распахнулась, и первым ввалился в избу парень в тулупе, вывороченном мехом наружу, в высокой шапке, с вымазанным сажей лицом, что делало его похожим на цыгана. Он вел за собой на длинной веревке медведя, убранного сухими стеблями гороха, с головой, сделанной из свернутой шубы, с шевелящимися бумажными ушами и красным языком, высунутым чуть ли не на целый аршин. К рукам у парня, изображавшего медведя, были привязаны палки, обмотанные соломой и вставленные в деревянные башмаки, так что он ходил как бы на четвереньках. За ним следом шел второй вожак с палкой, усаженной острыми колышками, на которых торчали куски сала и хлеба, висели набитые чем-то мешочки. Шествие замыкал Михал, племянник органиста, игравший на дудочке, и целая гурьба мальчишек, которые стучали по полу палками и орали изо всех сил.

Цыган сказал: "Слава Иисусу", потом запел петухом, заблеял бараном, заржал, как разыгравшийся жеребенок, и начал:

— Медвежатники мы, из краю мы далекого, из-за моря широкого, из-за леса высокого! Оттуда, где люди на головах ходят, где плетни из колбас строят, где огнем охлаждаются, где горшки греть ставят на солнце, свиньи в воде плавают, а дожди идут из чистой водочки. Ходим мы по свету белому, водим медведя сердитого. Сказывали нам, что в вашей деревне хозяева богатые, хозяюшки щедрые, девки пригожие! Вот мы и пришли из края далекого, из-за Дуная широкого, чтобы вы на нас поглядели, ласково приняли да на дорогу что-нибудь дали. Аминь!

— Ну-ка, покажите свое уменье, так, может, и найдется для вас что-нибудь в чулане! — сказал Клемб.

— Мигом покажем! Эй! Играй, дудочка, пляши, Мишка, пляши! — закричал вожак, колотя медведя палкой. Дудка взвизгнула, мальчишки грохнули палками по полу и стали покрикивать, вожак передразнивал разных животных, а медведь прыгал на четвереньках, двигал ушами, щелкал языком, лягался, гонялся за девушками, а вожак, делая вид, что унимает его, стегал плеткой кого попало.

В избе поднялся крик, шум, суматоха, девичий визг, беготня, и было так весело, что люди покатывались со смеху. Медведь кувыркался, выкидывал разные коленца, катался по полу, забавно скакал, рычал, обнимал девушек своими деревянными лапами и пускался с ними в пляс под дудку Михала. А вожаки и мальчишки так куролесили, что изба только чудом не развалилась от всего этого гама, топота и смеха.

Жена Клемба щедро всем наделила ряженых, и они, наконец, убрались, но долго еще с улицы слышны были крики и лай собак.

— А кто же это медведя представлял? — спросила Соха, когда все немного успокоилось.

— Да Ясек Недотепа. Неужто не узнали?

— Как его узнаешь под тулупом?

— Смотрите-ка, на проказы у этого урода ума хватает! — заметила жена Кобуся.

— Зачем вы так говорите про Ясека, будто он совсем уж дурак! — вступилась Настка. Матеуш поддержал ее и стал приводить доказательства того, что Ясек совсем не глуп, только робок очень. Он так горячо защищал Ясека, что с ним никто не стал спорить, люди только переглядывались с затаенными, хитрыми усмешками.

Все опять уселись на места и весело гуторили, а девушки во главе с Юзькой, которая была среди них самой бойкой, обступили Роха и стали его умильно просить, чтобы он рассказал что-нибудь такое, как вот осенью рассказывал у Борыны.

— А ты разве помнишь, Юзя, что я тогда рассказывал?

— Ого, еще как! Это про Христову собаку.

— Ну, хорошо, коли вам так уж хочется, расскажу я вам сегодня про королей!

Роху поставили под лампой табуретку, все отодвинулись, и он остался один посредине, как старый седой дуб на полянке, окруженный тесным кольцом низеньких кустов. Он заговорил медленно и негромко.