Передо мной совершенно секретное дело № 47 268, которое 14 июня 1927 года ОГПУ завело на легкомысленную любительницу танцев. Здесь же ордер № 7799, выданный сотруднику оперативного отдела ОГПУ тов. Терехову на производство ареста и обыска гражданки Федоровой Зои Алексеевны. О том, что это дело не пустяк и речь идет отнюдь не о фокстроте, свидетельствует размашистая подпись всесильного Ягоды, сделанная синим карандашом.
Арестовали Зою в три часа ночи. Обыск ничего компрометирующего не дал: какие-то шпильки, зеркальца, пудреницы... Ничего путного не дала и анкета арестованной, заполненная в тюрьме. Семья самая что ни на есть простая: отец токарь по металлу, мать фасовщица, шестнадцатилетний брат вообще безработный. Стали копать глубже: связи, знакомства, контакты — тоже ни одной зацепки. А обвинение между тем было предъявлено более чем серьезное: Зою Федорову подозревали в шпионаже.
И вот наконец первый допрос. Нетрудно представить состояние двадцатилетней девушки, когда конвоир вызвал ее из камеры и по длинным коридорам повел в кабинет следователя. Страха Зоя натерпелась немалого — это ясно, но на допросе вела себя собранно. Вот ее показания по существу дела:
— В 1926—1927 годах я посещала вечера у человека по фамилии Кебрен, где танцевала фокстрот. У него я познакомилась с военнослужащим Прове Кириллом Федоровичем. Он играл там на рояле. Кирилл был у меня дома один раз, минут десять, не больше. Никаких сведений он у меня не просил, и я ему их не давала. О своих знакомых иностранцах он никогда не говорил. У меня знакомых иностранцев нет.
Ерунда какая-то, скажете вы! При чем тут фокстрот, при чем пианист, при чем иностранцы, которых она не знала? Казалось бы, после таких пустопорожних показаний перед девушкой надо извиниться и отпустить домой. Но не тут-то было: по данным ОГПУ, Прове работал на английскую разведку. И все же, поразмышляв, следователь Вунштейн решает использовать Зою в качестве живца и принимает довольно хитрое решение.
«Рассмотрев дело № 47 268 по обвинению Федоровой З.А. в шпионаже и принимая во внимание, что инкриминируемое ей обвинение не доказано и последняя пребыванием на свободе не помешает дальнейшему ходу следствия, постановил: меру пресечения в отношении арестованной Федоровой З.А. изменить, освободив ее из-под стражи под подписку о невыезде из г. Москвы».
О том, что Вунштейн установил за ней наблюдение и следствие по ее делу продолжалось, Зоя, конечно, не знала, но что-то заставило ее порвать старые связи, на танцульки больше не бегать и, если так можно выразиться, взяться за ум. Никто не знает, были ли у нее впоследствии беседы со следователем и контакты с Ягодой, но факт остается фактом — этот человек с репутацией холодного палача сыграл в ее судьбе немалую роль: именно он 18 ноября 1927 года подписал редчайшее по тем временам заключение по делу № 47 268:
«Гражданка Федорова З.А. была арестована по обвинению в шпионской связи с К.Ф. Прове. Инкриминируемое гр. Федоровой З.А. обвинение следствием установить не удалось, а посему полагал бы дело по обвинению Федоровой З.А. следствием прекратить и сдать в архив. Подписку о невыезде аннулировать».
Сказать, что Зое повезло, значит не сказать ничего. Вырваться из лап Ягоды — этим мало кто мог похвастаться. То ли мать особенно усердно молилась за дочку, то ли у Ягоды было хорошее настроение, то ли что еще — не знаю, но на этот раз гроза всего лишь прошумела над головой Зои, не ударив испепеляющей, а в лучшем случае, калечащей молнией. Но эта гроза будет не последней. Как ни горько об этом говорить, но тоненькая папка с делом № 47268 будет дополнена четырьмя толстенными томами, а впоследствии — еще семью. И все это будет о ней — о Зое Алексеевне Федоровой, так удачно станцевавшей свой первый фокстрот во Внутренней тюрьме Лубянки.
КАК ЗОЯ ФЕДОРОВА ХОТЕЛА УБИТЬ СТАЛИНА, А ПОТОМ СБЕЖАТЬ В АМЕРИКУ
Прошло девятнадцать лет... За это время из никому неизвестной счетчицы Госстраха Зоя Алексеевна превратилась в одну из самых популярных актрис советского кино. Она снялась в таких фильмах, как «Музыкальная история», «Шахтеры», «Фронтовые подруги», «Великий гражданин», «Свадьба» и многих других. Она стала дважды лауреатом Сталинской премии и была награждена орденом трудового Красного Знамени. Все шло прекрасно. Но после 1940 года отношение к ней резко изменилось: сниматься ее не приглашали, а если и приглашали, то предлагали такие крохотные роли, что Зоя Алексеевна считала ниже своего достоинства браться за такую работу. Она объясняла это тем, что ее бывший муж кинооператор Рапопорт, используя свои связи, вредил ей и делал все возможное и невозможное, чтобы погубить ее как актрису.
Так это или не так, судить не будем, но факт остается фактом: одна из самых популярных актрис вынуждена была пробавляться концертами, а во время войны — поездками на фронт. После войны ситуация стала еще хуже. Федорова не находит себе места, в отчаянии пишет Сталину, Берии, напоминает о себе и просит помочь. Сталин промолчал, а Берия ответил, причем так по-бериевски, что лучше бы он молчал.
Как известно, этот человек никогда ничего не забывал и никому ничего не прощал. А обидеться на Зою Федорову ему было за что: он ей помог, вытащил из тюрьмы отца, арестованного в 1938-м по обвинению в шпионаже в пользу Германии, а она этого не оценила. Несколько позже, когда Зое Алексеевне терять уже будет нечего, она прямо скажет, что вплоть до января 1941 года неоднократно встречалась с Берией, благодарила его за помощь, но ему этого было мало, и он откровенно ее домогался, а однажды дошел до того, что пытался ее изнасиловать. Вот как выглядит эта история в изложении самой Зои Федоровой:
«Берия трижды принимал меня в здании наркомата внутренних дел по делу моего отца. Он принял меры по пересмотру дела отца — и вскоре из-под стражи его освободили. Берия, как я потом поняла, хотел использовать освобождение моего отца в своих гнусных целях.
Летом 1940 года он обманным путем пригласил меня к себе на дачу как якобы на какое-то семейное торжество. Я согласилась поехать к Берии и даже захватила с собой подарок (деревянную собачку в виде сигаретницы) в знак благодарности за справедливое решение по делу моего отца.
В действительности на даче не было не только гостей, но и его жены. Я заподозрила Берию в неблаговидных намерениях. Но занимаемое им положение вначале рассеивало мои подозрения. Однако, оставшись наедине со мной, Берия повел себя как окончательно разложившийся человек и пытался силой овладеть мной.
Спустя некоторое время Берия позвонил мне по телефону и в извинительном тоне повел со мной разговор о его нетактичном поведении на даче. В этом же разговоре он снова пригласил меня к себе на свою московскую квартиру на Мало-Никитской улице. Вскоре за мной пришла машина, и я поехала к Берии. Но и на этот раз никаких гостей в квартире не было. Он преследовал ту же самую цель и вел себя так же, как и на даче: “нанайские игры” продолжались довольно долго, но я вырвалась от него и уехала домой».
Не находите ли вы, дорогие читатели, что что-то тут не склеивается, или, говоря языком кинематографистов, не монтируется?
Счастливо избежав изнасилования на даче, Зоя Алексеевна по первому зову Берии едет на его городскую квартиру, якобы не понимая, что он будет «преследовать ту же самую цель».
Неужто и вправду не понимала? Понимала, еще как понимала. .. Так в чем же дело, почему она мчалась к Берии по первому его зову? Была в него влюблена? Едва ли... А может быть, все гораздо проще: Берия не просил прийти на свидание, а приказывал явиться. Ослушаться приказа Зоя Алексеевна не мота и послушно ехала туда, куда велели.
Я понимаю, что эта версия—достаточно дерзкая, но, поверьте, небезосновательная. Мы еще к ней вернемся и поговорим об этом подробнее. А пока давайте выслушаем эту историю в вольном изложении дочери Зои Алексеевны — Виктории Федоровой и ее соавтора Гескела Френкла. Вот как они описывают свидание Лаврентия и Зои в своей книге «Дочь адмирала»: