Победа России над Наполеоном способствовала духовному раскрепощению страны, выходу из-под господства западного влияния. Н. Г. Чернышевский писал: «Не русские журналы пробудили к новой жизни русскую нацию, ее пробудили славные опасности 1812 года». Эта победа развеяла миф о превосходстве Запада и необходимости России во всем следовать примеру цивилизации, которая принесла нашей стране разорение и смерть. Огромные интеллектуальные и духовные резервы страны высвобождались по мере осознания страной своего особого пути развития. Избавляясь от поверхностной имитации западной культуры и господства чужих образцов, Россия создавала новые способы восприятия мира. В XIX веке российская культура переживала подъем, схожий с тем, что происходил в культуре Западной Европы в период Возрождения. Однако в отличие от западного русское Возрождение не обращалось к погибшей культуре античности. Писатели и художники, композиторы и ученые обращались к народной традиции и непосредственно к русской природе.

Героями многих произведений культуры стали люди из народа, а объектом изображения — русская природа. Искусствовед, восторгаясь картиной Ивана Шишкина «Сосновый бор», писал: «Да это родные сосны, а не итальянские пинии, когда-то бывшие в моде. Кому не знаком и этот ручеек, выбегающий из глубины леса, с проглядывающими сквозь прозрачные струи маленькими камешками. Кому не знакомы и эти спиленные, вывернутые с корнями бурею сосны!»

Русские поэты и писатели, художники и композиторы нередко изображали родную землю сказочным краем, и их восторженные изображения русской природы и русской жизни создавали могучее поле притяжения. Русский земной рай был непохож на ветхозаветные представления, сложившиеся в землях Востока. Для его изображения художники слова, кисти и мелодии не избирали удаленную точку обзора, как их собратья по искусству из западных стран.

Русский земной рай завораживал, заставляя забывать все на свете, и притягивал к себе в самую его гущу. Деревья Жизни представляли на картине Шишкина бурелом из огромных елей, а обитатели русского земного рая были представлены грозными и одновременно добродушными медведями. А. Майков мог часами любоваться невзрачным лесным болотцем и воспевать его с таким же восторгом, с каким раньше описывал горные пейзажи Италии. Смены времен года открывали новые красоты родной земли и позволяли особенно остро воспринимать вечные проблемы жизни и смерти. Поэты и художники старались передать в своих произведениях «пышное природы увяданье», «божественную стыдливость страдания» умирающей жизни и душевный подъем человека, выступающего наперекор силам смерти (А. Майков писал: «Смерть сеет жатву свою… только я весел душой — и, как безумный пою!»). Зимний холод не был торжеством смерти, а, по словам Ф. Тютчева, лишь «сном волшебным», который «очаровывал» и «околдовывал» русский лес. Зима в стихах А. С. Пушкина и на картине И. Сурикова вызывала ощущение радости и веселья.

Обращаясь к русской жизни, творцы русской культуры открывали в ней неиссякаемые источники энергии. «Корсаков, — по словам музыковеда, — принес в свое творчество память о зеленых тихвинских лесах, дождях и радугах, о старинном русском укладе… Русская жизнь… просилась в музыку поэзией народных песен, обрядов, игр».

Живая народная речь для русских писателей стала, по словам И. Тургенева, их «поддержкой и опорой». «Выражается сильно российский народ! — писал Н. Гоголь, — Нет слова, которое было бы так замашисто, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и живо трепетало, как метко сказанное русское слово». М. В. Ломоносов считал, что русский язык соединил достоинства всех западноевропейских современных и древних языков. «Великий, могучий, правдивый и свободный русский язык» стал в произведениях A. C. Пушкина основой литературной речи.

Выразительное и емкое русское слово служило средством передачи представлений о мире, сложившихся в создании писателей: умелое обращение с ним позволяло им необыкновенно точно запечатлевать самые различные стороны жизни и ее нюансы.

Гоголь разработал свой способ изображения «самых неуловимых особенностей», требовавший «сильно напрягать внимание, пока заставишь перед собою выступить все тонкие, почти невидимые черты». Этот метод воспроизведения реальности был чужд искусственной игре в образы с целью поразить читателей. «Серебряные змеи», которые, по словам Афанасия Фета, ползут через сугробы — это точное описание метели, когда снег тонкими и длинными полосами движется по земле. В мушке и живописи русские композиторы и художники искали новые средства для наиболее верного воспроизведения реальности, преобразованной человеческим сознанием. Поиск новых музыкальных средств позволил Модесту Мусоргскому перестроить оперу в соответствии с музыкой человеческого голоса. Концентрируя в себе многовековой опыт народа, словесные, музыкальные, живописные образы русской культуры становились мощными средствами осмысления окружающего мира.

С их помощью русские творцы подходили к пониманию высшего порядка, скрытого за внешним хаосом природы и в загадочной человеческой натуре. Обнаруживая такой порядок, они воссоздавали его в своих творениях. Искусствоведы отмечали, что «композиционное решение «Соснового бора» Ивана Шишкина было близко к естественному строю пейзажа, наблюдаемому в натуре». Ритм «моря» в опере Римского-Корсакова «Садко», по словам музыковедов, преобразовывал «слепую, беззаконную стихию в стройную систему, хаос — в космос». Они писали, что «Корсаков создал — и это было подлинным открытием — новый Музыкальный образ моря, дивную в своей простоте ритмическую формулу волн, бегущих на бескрайнем просторе».

Русские поэты и писатели словно предлагали своим читателям оптический прибор, с помощью которого можно точно разглядеть мелкие детали, тончайшие переходы красок, мелодий, внутреннее состояние человеческой души. Такой прибор позволял уловить внешне незаметное, обыденное, но очень существенное явление, а следовательно, лучше понять происходящее. Голая степь, через которую проехали без происшествий герои повести Чехова, превращалась им в сказочное царство, в котором жили интереснейшие люди. Психологическая установка на постоянное внимание к «тонким, почти невидимым чертам», о которых писал Н. Гоголь, стала важным элементом творческого сознания России. Слова «наблюдательность и наблюдательность», которые Иван Павлов приказал начертать на фасаде своего научного центра, определяли один из важнейших методов изучения мира учеными, писателями, композиторами, художниками России.

Вместе с тем новый инструмент познания мира обладал не только достоинствами совершенного микроскопа и фотоаппарата. Безупречно реалистичные произведения были плодами свободного творческого воображения. Наиболее обобщающие идеи русского Возрождения, как во времена аналогичного явления в Западной Европе, были изложены не в виде общественных теорий, а в художественной форме. Сюжеты литературных работ, предельно правдивых в описании социальных условий опирались не на статистически вероятное развитие событий, а на исключительный исход, возможный лишь по логике творца. Русские пейзажи, точные с точки зрения географии и ботаники, изображали сцены, которые зритель не смог бы наблюдать в натуре: верно воспроизведенные детали природы соединялись воображением творцов в захватывающие, сказочные картины.

Дотошная внимательность к реальным деталям у Гоголя органично сочеталась с безудержной фантазией. На полотнах Васнецова появлялись Илья Муромец и другие богатыри из русского эпоса, витязь, стоящий на распутье перед дорожным камнем, Иван-царевич, едущий верхом на волке. Реалистичное воспроизведение звуков моря а «Садко» служило музыкальным фоном для сцен у морского царя. Поиск жизненной правды вел к той грани, где невозможное становилось вероятным, а мечта и сказка становились былью. Непризнание границ, разделяющих мир на «допустимое для познания» и «закрытое», давало русской мысли, в том числе и научной, полную свободу для перемещения во времени и в пространстве.