В фильме, где авторы стремились охватить 70 лет французской истории, мы видим не семью героев, а печальную вереницу неудачников, которые служат главным образом для того, чтобы показать «ночной Париж» таким, каким его обычно показывают иностранным туристам: всемирные выставки, французский канкан, ночные кабачки, бродячие художники Монмартра, модные портные. Никакого подлинного патриотизма в этом сбивчивом, разбросанном сценарии. Французский народ в нем отсутствует.

Отмеченный мрачным духом пораженчества, он словно заранее предрекал неминуемость разгрома. Кстати, после июньского поражения 1940 года негатив фильма «Отцы и дети», едва успевший обсохнуть после копировальной машины, был вывезен за пределы Франции[43].

Кроме этого художественного фильма глашатаем правительственной политики была кинохроника. Она свирепо обрушивалась на Советский Союз и воспевала героизм финских патриоток. Она показывала также стоящих вдоль Рейна солдат (на этом «фронте», где солдата наказывали за один истраченный патрон) и вперемежку с этими кадрами «войны» — парижский рынок. Диктор самодовольно вещал: «У нас есть и масло и пушки. Перед несокрушимой линией Мажино Гитлер чувствует себя парализованным»[44].

Время от времени при содействии правительства выпускались «документальные» пропагандистские монтажные фильмы. Наиболее заметным среди них был фильм «От Ленина до Гитлера», содержание которого «Синемонд» (от 7 февраля 1940 года) излагал следующим образом:

«Побежденная Германия породила Гитлера. Как Гитлер, романтическая и приверженная догме, как он, жестокая и болезненно самолюбивая, она разделила его мечты о завоевании мира. Между тем такие же планы покорения мира были сформулированы в далекой России Лениным. Вы увидите в этом фильме две очень сходные революции, которые в конце концов вступают в союз. Вы увидите, к каким кризисам они привели, и станете призывать на них возмездие. Подготовка нашей победы приблизит крах этой гигантской авантюры».

Постановщиком этого «документального» монтажного фильма был Жорж Рони, эмигрант из СССР. В фильме он рассказывает (в иносказательной форме), как, покидая свою бывшую родину, он увез прямо на себе, под одеждой, кинокадры, «ярко характеризующие советский режим».

Фильм был в гораздо меньшей степени направлен против фашизма, чем против большевизма, который объявлялся внутренним и внешним врагом № 1 [45].

Когда «странная война» сменилась Blitzkrieg’oM, о кино не могло быть и речи ни в армии, ни вообще во Франции, захваченной врагом, подвергавшейся жестоким бомбардировкам[46]. Ведомство пропаганды запретило снимать массовое бегство французов, спасавшихся от гитлеровцев, но не подписание перемирия, которое вымолил Петен.

Подхваченные потоком всеобщего бегства, французские кинематографисты были разбросаны и разъединены. Они находились в полной растерянности летом 1940 года. «Лишенные своих камер и «роллефлексов», — пишет о тех днях Роже Режан, — мы целых два месяца стояли на берегу Гавы д’Олорон вместе с одним из подразделений кинематографической службы армии… Режиссеры, продюсеры, операторы, сценаристы, оказавшиеся на этом последнем рубеже у подножия Пиренеев, в тревоге спрашивали себя, что ждет их в будущем, и с жадностью ловили всякую новость… Кажется, будем снимать на Лазурном берегу. «Говорят, что немцы учредили в Париже комиссариат по делам кино, и доктор Дидрих, который поселился в отеле «Грийон», собирается вернуть к жизни французское кино.»[47]

Небольшое кинопроизводство в неоккупированной зоне действительно было организовано на маленьких студиях Ниццы и Марселя. 18 августа 1940 года Марсель Паньоль снял первый кадр «Дочери землекопа» (Fille du Puisatier). Фильм создавался в Марселе. Там же в октябре 1940 года состоялась его премьера. Главные роли исполняли Фернандель, Ремю, Жозетта Дэ и Шарпэн. В фильме рассказывалась история молодой девушки, которую война разлучила с женихом. Девушка должна стать матерью. Когда отец — землекоп — узнает, что дочь его беременна, он прогоняет ее из дому. После рождения ребенка и демобилизации[48] жениха все примирились и… выслушав по радио нудную проповедь маршала Петена, воспряли духом. Так в духе демагогии, распространявшейся в Виши, поражение изображалось как благо, ибо оно давало возможность французам исправить свои прежние заблуждения[49].

Возврат к земле, к простоте, к добродетелям предков — к чему призывал до войны романист Жионо — проповедовали в Виши, как слово евангелия. «Национальная революция»[50] вдохновила некоторых кинематографистов на создание таких документальных фильмов, где с восторгом, например, рассказывалось, как молодежные бригады восстанавливают в городах старинный способ передвижения — конный дилижанс. Супругой маршала Петена был одобрен сценарий Ива Миранда «Год сороковой» (L’An quarante), в котором речь шла о том, как двое богатых парижан, муж и жена, покинув столицу, укрылись в одном из своих поместий и ведут там трудовую идиллическую жизнь. Необходимость самим позаботиться о своих удобствах и раздобыть продукты питания заставила владельца поместья обрабатывать огород, жену разъезжать на велосипеде… В «ролл-ройс» пришлось запрягать лошадей. Никогда супруги не чувствовали себя лучше. Они нашли свое счастье в простой жизни. Будь благословен сороковой год.

Фильм, наспех поставленный режиссером-продюсером Фернаном Ривером, был показан в ноябре 1940 года в Марселе. Он пришелся не по вкусу публике, освиставшей его. На основании доклада префекта этот злополучный фильм был снят с экранов.

Тем временем, пока на юге под покровительством Виши снимались эти пастушеские идиллии, на севере, в Париже, доктор Дидрих организовал и сам же возглавил кинематографическое ведомство, носившее название «Propagandaabteilungreferatfilm». Основной его задачей было помочь Геббельсу и УФА прибрать к рукам французское кино. Несколько месяцев спустя это могучее средство экономического и идеологического контроля было уже в руках гитлеровского треста кино.

Для производства фильмов в Париже была создана фирма «Континенталь», являвшаяся филиалом УФА. Прокатчиком фирмы был «Альянс синематографик Эро-пеэн» (АСЭ), уже функционировавший во Франции на протяжении многих лет под вывеской треста «Тобис». Директором «Континенталя» был назначен продюсер Гравен, устроивший себе резиденцию в большом, внушительном здании на улице Фридлянд. Деятельность «Континенталя» явилась продолжением политики немецкого треста кино во Франции, осуществлявшейся уже с 1925 года.

Для поддержки «Континенталя» было создано акционерное общество, сконцентрировавшее в своих руках обширную сеть кинозалов СОЖЕК (Société générale electrique) и «Сосьете де синема де л’ест». Под его контролем находились самые большие кинозалы Парижа и провинции. Создавалось оно в основном за счет конфискации «имущества евреев», в первую очередь кинозалов, принадлежавших Сирицкому и Жаку Хайку.

Мощному организму «Континентали» были дополнительно приданы фирма по прокату фильмов, две копировальные фабрики и отлично оборудованная студия. За период оккупации «Континенталь» выпустила 30 фильмов (всего во Франции было выпущено 220), намного опередив «Патэ» (14 фильмов) и «Гомон» (10 фильмов)[51].

Комитет по организации кинематографической промышленности (КОЙК), учрежденный правительством Виши по соглашению с доктором Дидрихом, поощрял деятельность крупных фирм.

В 1941–1944 годах 11 наиболее крупных фирм создали больше фильмов, чем 51 мелкая. Однако, несмотря на политику правительства Виши, служившего интересам монополий, а также на существование «Континентали», французская кинопромышленность оставалась в основном мелкой, почти кустарной. Она сохранила свою прежнюю структуру, выкристаллизовавшуюся в 30-е годы, во время кризиса, после крушения монополий «Патэ» и «Гомон».