Три года тому назад его звали Карем Раш, теперь почему-то Карем стал Кавадом. Что за этим стоит, почему и сам ли на пороге старости человек отказался от имени, данном родителями, или его переименовал какой-то Собчак, - не знаю. Но был персидский шах Кавад Первый. Может, из-за любви к монархизму - оттуда? Впрочем, рядом со многим другим, чего я не понимаю у Карема-Кавада, это и несущественно. Гораздо важнее то, что размах творческих интересов К-К Раша очень широк как по времени, так и тематически. Живописует, например: "Мидийская конная лава, сверкая доспехами в злотой шумерской пыли с павлинами и львами на стягах неслась к городу чудес - Вавилону. До рождения Христа оставалось 539 лег" О другом эпизоде скажет: "Итак, когда до рождения Христа оставалось ровно три тысячи лет..." И представьте себе, он чувствует себя в этих исторических дебрях словно рыба в воде. Как, разумеется, и во всех временах более близких, вплоть до нынешних. А тематический его диапазон простирается от проблемы антисемитизма в древнем Иране до феномена Моники Левински, от персидско-курдских отношений 40 веков тому назад до нынешних российско-американских, от побед "одного из величайших кордов Саладина над крестоносцами" до сражений Великой Отечественной войны, от поэзии Гомера до творений князя Олега из династии Романовых, от истории советского театра до истории железнодорожного транспорта и т. д. При этом, всё насыщено большими страстями - восторгом и ненавистью, хвалой и презрением, обожанием и проклятьями, например, обожанием монархизма и лютой ненавистью к коммунизму, к Советской власти, к недавнему прошлому нашей родины да и к давнему, впрочем, тоже, -например к нашей классической литературе. А главное, автор уверяет, что это и есть подлинный русский патриотизм, чего мы, русские, не понимаем, а он, Карем-Кавад, давно постиг. Более того, 20 марта В.Бондаренко поведал в "Завтра": "Известный публицист Карем Раш предлагает свои книги для включения в программу патриотического воспитания молодежи". Сам предлагает! Это главным образом и обязывает нас кое-что высветить в его сочинениях.

Дальше В.Бондаренко пишет: " Определять качество патриотизма будет комиссия, где один из экспертов - Лев Аннинский. Я высоко ценю талант того и другого. Но чтобы Л.Аннинский определял процент патриотизма у Карема Раша, такого я и в дуроном сне не мыслил увидеть." Странно... Почему? Да не в процентах же дело, а в том, что эти авторы именно с точки зрения патриотической вполне стоят друг друга.

Конечно, при таком, как у К.Раша, охвате жизни и при таких бурных страстях легко очутиться у Геркулесовых столпов и даже заплыть дальше. В какой-то мере этим е грешит многие. Вот недавно в том же упомянутом "Дне" Станислав Куняев с торжествующим кликом "Лжец схвачен за руку!" и у меня нашел явную гибралтарину. Спасибо умнику, спасибо грамотею и ясновидцу. Однако у Раша концентрация чудес на единицу печатной площади порой достигает уровня и силы знаменитой "царской водки", т.е. смеси азотной кислоты (1 объем) и соляной (3 объема), - жуткий составчик, растворяющий даже золото, в данном случае - золото правды. Вот один давний примерчик из его истории советского театра. Уверенно заявляет, что на премьере "Дней Турбиных" во МХАТе, состоявшейся-де "в начале тридцатых годов", как только артисты по ходу пьесы запели старый дореволюционный гимн "Боже, царя храни", так весь зал вскочил с мест и тоже благоговейно затянул. И вместе со всеми, говорит, затянул "Боже!.." сам председатель Совнаркома Н.И.Рыков. А когда он очухался от приступа монархизма, то побежал за кулисы и устроил артистам разнос: как, дескать, они посмели увлечь его, главу Советского правительства, проклятым монархизмом... Всё это очень живописно и увлекательно. Однако... Во-первых, причем же здесь артисты? Они лишь играли текст Булгакова. И уж если устраивать разнос, то надо было - самому автору или руководителям театра. Неужели Рыков не понимал это? Во-вторых, "в начале тридцатых годов" Рыков уже не был главой правительства, его сменил сорокалетний В.М.Молотов. В-третьих, премьера "Дней Турбиных" состоялась во МХАТе опять же не "в начале тридцатых", а 5 октября 1926 года. Наконец, при звуках царского гимна никто в зрительном зале, конечно, не вскакивал и не подпевал. Было бы гораздо естественней, если зрители того времени подхватили "Интернационал", звучавший в конце спектакля, но ведь и этого не случалось.

Но тут искусствовед-антисоветчик Евгений Громов в некотором смысле превзошел Раша. В своей книге "Сталин и искусство"(М.,1998) он с ухмылочкой пишет: "И в театре Сталин не терял политической бдительности". Ну и что? Бдительность, зоркость нигде не надо терять руководителю страны. Наполеон говорил даже так: "Если ты оказался в незнакомом города, запомни все его улицы и площади: ведь может случится, что этот город тебе придётся брать". А для этого искусствоведа идеалом, как видно, служат руководители, подобные Горбачеву да Бакатину, Ельцину да Путину, которые даже в объятиях американцев никогда не думали ни о какой бдительности, а только ликуют.

Дальше с полным доверием к неназванному источнику ученый автор рисует картину "театральной бдительности" Сталина : "Как утверждает один из (?) мемуаристов, видевший спектакль в 1926 году, якобы часть публики, среди которой находились бывшие царские генералы, преподаватели военных учебных заведений, плакала, когда со сцены звучал старый российский гимн. "Говорят, что Сталин приказал Артузову (большому начальнику в ОГПУ) немедленно составить список всех высокопоставленных лиц, которые были тронуты царским гимном. Я заметил в публике несколько "скромно одетых" личностей, вероятно, людей Артузова." Представляете? Скромно одет - значит, человек Артузова, остальные в 1926 году одевались роскошно. А главное, приказано было переписать всех, кого тронул царский гимн. Всех! Вот до чего доходила сталинская бдительность... Но ведь даже того, кто навзрыд плакал, трудненько обнаружить в большом многоярусном темном зале. А как найти тех, которые хотя и были даже очень тронуты, но никак не выражали внешне своих монархических чувств, молча глотали слезы? Но, надо полагать, скромно одетые люди Артузова блестяще справились с поставленной задачей немедленно составили список сентиментальных монархистов и представили Сталину. И что же? При выходе из театра, тут же, в проезде МХАТа, поди, всех и перестреляли. Известное дело... И ведь этот Громов - доктор искусствоведения, профессор, старый человек... А в рассказе Раша задача гораздо проще: ведь у него весь зал вскочил и запел. Тут же надо было весь зал и положить из пулеметов, установленных в правительственной ложе, тем более, что там было столько царских генералов. Почему эта мысль не пришла в рашскую голову, непонятно. Так для чего же рассказаны эти несуразные байки? Да только для того, чтобы внушить читателю, будто еще и "в начале тридцатых", т.е. спустя 15 лет после Октябрьской революции русские люди обожали царской гимн, тосковали о монархии и ненавидели Советскую власть не меньше, чем Раш и Громов.

Сей театральный пример взят по его характерности из прежних писаний. Там же мы видели, что в своём геркулесовом патриотизме Раш дошел до ненависти едва ли не ко всей русской литературы, начиная со Льва Толстого. Его произведения он характеризует как "вагон книг типа (!) "Войны и мира", а сам писатель у него никто иной, как "отравитель колодцев русской жизни". Это, пожалуй, разухабистой того, что недавно отмочил А.Сегень, с конца пера вскормленный С.Куняевым в "Нашем современнике", другой геркулесов патриот: "Человек, написавший "Хаджи-Мурата", - предатель России". А еще раньше в бондаренковском "Дне"( в милюковском это было немыслимо) выскочил сочинитель Шиманов: