Как и в прошлый раз, график движения соблюсти не удалось и эффекта неожиданности не получилось: один из лоялистов предупредил англичан о приближении американцев. Колонна Вашингтона была еще в пути, когда небо над горизонтом просветлело. Впереди послышалось щелканье мушкетных выстрелов. Разглядеть что-либо в тумане было совершенно невозможно, оставалось лишь гадать, что там происходит. Пороху хватило бы только на 40 выстрелов, и Вашингтон подозвал к себе Пикеринга: «Боюсь, генерал Салливан понапрасну тратит заряды. Скачите к нему и скажите, чтобы поберег их».
Пикеринг растворился в тумане. Оттуда доносились звуки яростной схватки и крики: «Бей кровавых собак! Отомстим за Уэйна!» Когда Вашингтон, наконец, вышел к окраинам Джермантауна, ему открылся апокалиптический вид: британцы, вынужденные отступить, подожгли поля гречихи, и дым смешивался с туманом и пороховой гарью. Несмотря на то что уже рассвело, здесь по-прежнему стояла тьма. Однако по краям дороги валялись брошенные палатки и орудия; значит, план всё-таки удался, надо продолжать.
Колонна двинулась по главной улице города — и была встречена свинцовым дождем. Сквозь мглу удалось разглядеть, что пули летят из окон трехэтажного дома, в котором засела рота солдат. Это был красивый особняк, выстроенный из местного сланца, сверкающего вкраплениями слюды; в прилегающем к нему садике стояли классические скульптуры. Британцы забили и забаррикадировали двери, закрыли ставнями большинство окон и превратили дом в крепость. В какой-то момент Вашингтону даже показалось, что все его усилия разобьются об это единственное, но непреодолимое препятствие. Он созвал офицеров для летучего совещания. Большинство склонялось к тому, чтобы обойти этот дом и двигаться дальше, оставив один полк для подавления очага сопротивления; но Генри Нокс авторитетно заявил, что по правилам военного искусства, находясь на вражеской территории, нельзя оставлять у себя в тылу укрепленный замок. Это замечание, произнесенное густым басом Нокса, звучало внушительно.
По приказу Вашингтона подполковник Уильям Смит подошел к дому с белым флагом, чтобы передать требование сдаться, и тут же был убит. Тогда Вашингтон бросил против упрямцев целых три полка, а Нокс принялся палить по дому из четырех орудий, но каменные стены, казалось, были непробиваемы. Штурм продолжался уже полчаса, и за это время силы Хоу успели перегруппироваться. Отряды американцев упрямо продолжали штурмовать дом; во дворе валялось множество трупов; тех, кому удавалось подобраться к самым окнам, закалывали штыками. Трем полкам удалось убить всего четырех британских солдат, потеряв не менее семидесяти пяти человек.
Видя, что творится, Вашингтон решил наплевать на правила военного искусства и отдал приказ двигаться дальше. Сам поехал впереди на своем заметном белом коне.
Салливан подскакал к нему и умолял не подвергать себя опасности. На какое-то время генерал согласился ехать позади, но затем вновь вырвался вперед. Ему казалось, что британцы отступают, охваченные смятением; еще немного — и он приказал бы идти на Филадельфию.
Но это были не британцы. В густом дыму и тумане четыре американские колонны потерялись, а потом принялись палить друг в друга. Кто-то закричал, что враг обошел их сзади, и американцы побежали. Вашингтон приказал майору Бенджамину Толмеджу поставить поперек дороги лошадей, чтобы остановить это паническое бегство, но обезумевшая пехота обтекала животных или протискивалась между ними. Вашингтону казалось, что у него дежавю: как и больше года назад, в Кипс-Бей, он кричал на бегущих, даже бил их плашмя своей саблей — бесполезно. В то же время люди Грина тоже бросились назад. Всё сражение продлилось не больше трех часов.
К девяти вечера войска Вашингтона собрались у мельницы Пеннипаккера, в 20 милях от Джермантауна. Американцы не чувствовали себя разгромленными, но злились сами на себя за это дурацкое отступление. Да и потери были велики: 150 убитых, 520 раненых, 400 пленных. И ради чего?
Американцы захватили 15 пленных… и собаку, носившуюся по полю боя. 6 октября Вашингтон отправил ее обратно, сопроводив запиской: «Генерал Вашингтон приветствует генерала Хоу. Он имеет удовольствие возвратить собаку, случайно оказавшуюся в его руках и, судя по надписи на ошейнике, принадлежащую генералу Хоу».
Стараясь, как обычно, найти нечто положительное в безрадостном событии, Вашингтон написал Хэнкоку: «…наши войска, ничуть не павшие духом, приобрели то, что приобретают все молодые армии от участия в бою». Если бы не туман, вызвавший неразбериху, его солдаты «смяли бы и обратили в бегство самый цвет британской армии с величайшей легкостью». Конгресс был с этим согласен и приказал отчеканить медаль в честь Вашингтона. Даже Хоу признал, что не ожидал атаки неприятеля после поражения при Брандевине. А французский министр иностранных дел граф де Верженн, подумывавший о заключении союза с американцами, был просто поражен битвой при Джермантауне: зеленые рекруты выдержали два сражения подряд против закаленных и хорошо обученных войск!
Однако не признать свое поражение — это одно, а одержать победу — совсем другое. Через две недели после сражения при Джермантауне Вашингтон узнал, что Горацио Гейтс разбил Джона Бургойна при Саратоге.
Еще 7 сентября Гейтс занял удобные позиции в десяти милях от этого местечка, на господствующих высотах, откуда хорошо просматривалась единственная дорога, ведущая к Олбани — месту предполагаемого соединения британских армий. Его армия целую неделю строила укрепления под руководством польского военного инженера Тадеуша Костюшко. 18 сентября осторожно продвигавшийся вперед Бургойн остановился в четырех милях от американской линии обороны. Гейтс взял на себя командование правым флангом, а левый — самый важный, на стратегических высотах — поручил Бенедикту Арнольду, с которым у него резко испортились отношения, потому что тот не скрывал своих симпатий к опальному Скайлеру.
Тактические приемы англичан не отличались разнообразием. Бургойн повел свою армию на позиции американцев, разделив ее на три колонны для совершения обходного и отвлекающего маневров. Гейтс предпочитал сидеть и ждать, пока его атакуют в лоб, но Арнольд попросил у него позволения пойти навстречу неприятелю, чтобы дать бой в лесу, где у американцев больше шансов на успех. Гейтс со скрипом разрешил провести разведку боем, которую поручили стрелкам Даниеля Моргана.
Наткнувшись на передовой отряд англичан, они, прячась за деревьями, быстро перебили всех офицеров, а потом ринулись в атаку, обратив вражеский отряд в бегство. Одновременно Джеймс Уилкинсон (воистину, он не пропустил ни одного важного дела!) поскакал обратно в американский лагерь за подкреплением. Основная колонна англичан (задержавшаяся в пути из-за препятствий, наваленных в лесу американцами) приняла свой отступающий авангард за наступающего противника и открыла огонь.
Сражение велось с переменным успехом. Люди Моргана, неуловимые в лесу, метко выбивали офицеров и артиллеристов; американцы захватывали вражеские пушки, но англичане отбивали их во время очередной атаки. Ввести в бой гессенцев для решающего удара британцы не успели: стемнело, и сражение пришлось прекратить.
На следующий день оно не возобновилось: Бургойн, потерявший много людей и испытывавший нехватку провианта, не решился атаковать и поджидал Клинтона, спешившего к нему на подмогу из Нью-Йорка. Между тем в американском лагере Гейтс и Арнольд разругались окончательно. Гейтс незамедлительно доложил Конгрессу о сражении 19 сентября, присвоив все лавры себе, а о сопернике даже не упомянул, хотя все решения принимались именно Арнольдом и части, участвовавшие в бою, действовали согласно его приказам. После скандала Гейтс освободил Арнольда от командования, передав его Бенджамину Линкольну; Арнольд попросил перевести его под начало Вашингтона и получил согласие, однако никуда не уехал и остался в своей палатке.
Дни проходили в стычках, оканчивавшихся победой стрелков Моргана; уже наступил октябрь, а Клинтона всё не было. На военном совете англичан командир гессенцев предложил отступить, но для Бургойна это было позором: уж лучше атаковать, бросив все силы на американский левый фланг. Однако за это время армия Гейтса возросла и пополнила запасы военного снаряжения, тогда как англичане массово дезертировали. Теперь пяти тысячам солдат Бургойна противостояли 12 тысяч американцев.