— Понятно, — выслушав все до конца, сказал Белугин. — Если бы вот так объяснить мужу, исчерпано. Но мужья не идут на откровенность по вполне понятным причинам. Они следят, подозревают, мучаются, самоедствуют… Чего вам объяснять, сами знаете. Офицеры видели вас вдвоем, кто-то заметил, как она нырнула в подъезд, пошли шушукаться. Притом Танечка не просто домохозяйка с авоськой, а львица… Нам надо решить… Вы чем-то недовольны?

— Недоволен! — Ушаков взъерошил себе волосы, брезгливо покрутил носом. — Не могу выносить вот эти запахи покрывателя.

— Покровителя?

— Нет, покрывателя! — зло повторил Ушаков. — Меня не нужно покрывать. Дурно выглядит вся ваша тактика…

Белугин замкнулся, хмуро выслушал все упреки. Ему не хотелось ссориться и обострять отношения. Поэтому он отбросил фривольный тон и объяснился начистоту:

— Более или менее понятно, Дмитрий Ильич! Мы обязаны обеспечить политическое и моральное здоровье команды. Самый незначительный нюанс может расстроить слаженную гамму. На корабль нельзя нести не только дрязг или конфликтов, а и самых мизерных земных недоговоренностей. Учтите, я целиком на вашей стороне и в случае необходимости буду за вас…

— Не слишком ли глубоко затрагиваете личную сферу? — спросил Дмитрий Ильич, не поддаваясь его откровенным признаниям. — Не подумали ли вы, что личные взаимоотношения лежат вне ваших обязанностей?

— Почему вне? — Белугин сидел нахохлившись, упершись локтями в стол и зажав щеки руками. — Пушкина застрелили — вне? Лермонтова — тоже вне?

— Куда вы махнули!

— Поройтесь в памяти, найдете ближе примеры. — Белугин отнял руки, произнес убежденно, помахивая указательным пальцем: — В наших условиях невозможно отделить семью от службы. Живем на пятачках. Я занялся вашим пустяком, а впереди у меня, да и у Куприянова, у Голояда, не такая головная боль. Приезжает Ваганов.

— Кто-кто? — переспросил Ушаков.

— Ваганов. Кирилл Модестович. Разве не слыхали о таком?

— Не слыхал.

— Инженер. Этакий Паратов. Помните, у Островского? Ваганов ведет электромеханическую группу. Специалист — поискать! Ученье прошло для него не зря. И практик. Мужчина — загляденье! Мы с вами перед ним — грибы, прошу извинить за откровенность. А мы, без хвастовства, не из последнего десятка.

— При чем же этот самый… Паратов?

— Идеал Танечки. Вот при чем. Тает перед ним, как айсберг у тропиков. Если появится Ваганов, вам делать нечего. Лезгинцев полностью переключится на него. — Белугин не скрывал мрачных предчувствий: — Этот чичисбей однажды чуть не поломал нам задачу. Если Юрий заведется, как и всегда с пол-оборота, всего жди.

7

Утром на следующий день к пирсу Юганги подошел катер. Военные направились в штаб, гражданские — в гостиницу, наполнив ее шумом и запахами намокшей меховой одежды.

Мужчина в оленьей парке, похожий манерами на администратора филармонии, занимался перекличкой, подходя к дверям номеров или отыскивая нужного ему человека в коридоре. Каждому он что-либо говорил, походя — распределял задания.

Никто не обращал внимания на Дмитрия Ильича, все были заняты своим. Выйдя за сапожной щеткой в коридор, Дмитрий Ильич столкнулся с налетевшим на него высоким, явно близоруким блондином, зажимавшим в кулаке розовую бумажку пепифакса. «Простите, — блондин был подкупающе вежлив, — я не ошибся, здесь туалет?» — и попытался пройти в комнату Дмитрий Ильича, оттерев его костлявым плечом.

Романтическая атмосфера космической отрешенности от внешнего мира была нарушена. Ворвалась деловая, не склонная преувеличивать публика. Нормальные командированные ребята, им все равно — Юганга или Асуан, Джакарта или Гавана, они были полноценными специалистами нового века. Из люкса вылез гигант в немецких подтяжках, прокричал: «Соотечественники, какое здесь напряжение? Меня чуть не убило!» Ему ответили: «Проверь шнур, балда, и вытри пот на висках. Напряжение периферийное, двести двадцать!»

На единственном телефоне надежно повис администратор, безуспешно пытавшийся получить через «справочный дежурный» нужные ему номера телефонов.

Квадратный крепыш с боксерским загривком, стриженный под ежика, направлялся в умывальник с клейменым вафельным полотенцем на плече.

— Ты куда попал, милай? — язвительно спросил он. — Здесь шифр. Проси какого-нибудь «Моржа» или «Нерпу». Ты что, из «Националя» звонишь?

— Ладно, сам догадался, остряк-самоучка! — Оленья доха сброшена на пол.

Вскоре постояльцы разбежались. «Молодушка» мела коридор. Из-под голика летели бумажки, окурки, слышались ругательства.

— Грязный Большой земля, — жаловалась она Ушакову. — Урна плевать есть. Почему на пол нужно? Грязный Большой земля. Еще целовать лезет. Обнимать лезет… Кто там? Иди сам. Швецар нету!

В распахнутую с тугой пружиной дверь вошел адъютант Максимова.

— К вам Павел Иванович, — предупредил он, радушно поздоровавшись с Ушаковым. — Ну и погодка! На низких минусах держит. Нет, нет, вы не спускайтесь, Дмитрий Ильич.

Через несколько минут появился Максимов — спокойный, неторопливый и какой-то  в е р н ы й, как благодарно подумал о нем Дмитрий Ильич. Улыбаясь своими широкими губами и светлыми глазами, он прошел навстречу Ушакову, снял кожаные на меху перчатки, поздоровался с ним, задержав его руку в своих мягких, теплых ладонях. — Выгадал небольшое окошко, решил навестить. — Максимов прошел следом за Ушаковым в его комнатку, огляделся, легонько встряхнул шапкой, сбивая остатки снега.

— Раздевайтесь, Павел Иванович, — Ушаков не скрывал своего расположения к гостю, — давайте-ка я вам помогу.

Максимов легонько отстранил локтем Дмитрия Ильича, сам снял шинель, присев, поправил пышные русые волосы.

— Вчера соблазнился, помыл пресной водой, рассыпаются. Хорошо устроили вас?

— Хорошо.

— Два года назад о такой комнате многие мечтали. А теперь выросли. Мы позволили роскошь: всем семейным офицерам — отдельные квартиры. Юганге завидуют даже в «столице» флота.

— Я был у Лезгинцевых, — сказал Дмитрий Ильич. — Ночевал у них. Такую квартирку, как у них, я в Москве ждал пятнадцать лет.

Максимов будто случайными, наводящими вопросами заставил рассказать о Лезгинцевых.

— Вас Белугин свел? Они старые знакомые. Вместе на Балтике служили. Кстати, вам не слишком надоедает Белугин? Он беспокойный работник. Только старается иногда не там, где надо.

Выслушав одобрение Белугину, добавил:

— Как думаете о нем, так и думайте. Вы добрый к нашим кадрам.

— Помилуйте, Павел Иванович, я ни на кого не жалуюсь. Мне прекрасно. Любовался северным сиянием… — Дмитрий Ильич замялся, вспомнив вчерашнее. — Картина феерическая, только жуткая…

Максимов слушал, постукивал пальцами по машинке, поправил съехавшую накладку, посадил ее на шипы, проверил еще раз.

— Дмитрий Ильич, вы нас извините. Схлынет, займутся вами. С Волошиным вас познакомят. Белугин не сумел ответить мне на несколько меркантильных вопросов…

— Пожалуйста.

— Вы домашних обеспечили?

— Немного… — голос споткнулся, — оставил доверенность на зарплату и на гонорар…

— Гонорар как слово звучит весомо… а сумма?

— Чепуха. Пару статеек давал в АПН, фитюльку в «Советский воин». В «Огоньке» лежит очерк, третий месяц лежит…

— У-гу. — Максимов покивал головой, пропустил-сквозь губы вздох. — Закончили?

— Да.

— Я звонил в Москву, Дмитрий Ильич. Главком дал согласие. На всю командировку принимаем вас на свой бюджет. Призываем. Звание у вас, если не ошибаюсь…

— Капитан третьего ранга.

— Запаса, — уточнил Максимов. — Берем, стало быть, вас из запаса. Зарплата, надбавки, все, что положено. Если хотите, может по доверенности получать ваша семья. Если обойдутся — по возвращении. Формальности утрясем без вас.

— Спасибо. Не знаю, как мне одеться.

— Одеться? Белугин не позаботился? Обмундирование получите. Свою одежду придется оставить здесь. Вы бреетесь безопасной? Нужно привыкать электрической. — Максимов дружески попрощался. — Письма подготовьте. Я захвачу, как и обещал… Мне очень хотелось бы, чтобы вы отдохнули душой. Что-то у вас по-прежнему грустные глаза?.. Понравился вам Голояд?