Было еще несколько сообщений. На Арбате, например, избили уличного фокусника, а в районное отделение милиции в Сокольниках буквально за волосы приволокли цыганку, которая прямо на центральной аллее парка гадала доверчивым прохожим на сторублевых купюрах, после чего купюры исчезали. И найти их не смогли даже при обыске.

Следователь Иванов, как человек опытный и к тому же тертый, понимал, в какое время живет, что собой представляет пресса и какими болезнями хворают его соотечественники. А потому все эти бредовые сообщения и публикации пропускал мимо ушей. Хотя практикантка буквально завалила его кабинет хорошо иллюстрированными журналами, а Сантехник лично выезжал на разборку с уличным фокусником.

“Бред, — размышлял про себя Иванов, оставшись один и разгуливая по кабинету, — полнейший бред. Всем бредам бред. Такого бреда даже в прошлые времена не бывало”. Он прекрасно понимал, что дело надо закрыть и забыть о нем. Но, рассуждая, постоянно натыкался на один и тот же факт: артистка-то исчезла. Что бы ни говорили и ни писали. Артистки-то нет. И этот еще, ассистент. То ли дурак, то ли прикидывается умным. И что это за границу он пытался перейти в ящике?

IX. Колодец

А жизнь продолжалась. Странная такая жизнь. И если уж говорить о границах, то с ними как раз в это время и впрямь происходили интересные вещи. Пока все остальное исчезало, границы плодились, как кошки после мартовского безумия. И люди, честно говоря, поначалу растерялись. А как тут не растеряться? Допустим, вчера еще свободно взад-вперед ходили, а сегодня — бац! — граница. С пограничниками, таможнями, пошлинами и массой всяких запретов. Что и вынуждало население к так называемым новым творческим подходам к бытию, сознанию и даже подсознанию.

Один, например, абхазец пытался пронести через российско-абхазскую границу одного таджика. В большой сумке. Так по радио и сообщили. Наверно, абхазец думал, что сумка большая, а таджик маленький. Наверно. Но сумка оказалась не такая большая, как думал про нее абхазец. А таджик оказался не такой маленький, как он сам про себя думал. И как думал про него абхазец. Или в сумке было мало воздуха и много пыли. А может быть, хорошо работала космическая разведка. Ведь говорят же, что теперь, при нынешней технике, из космоса можно разглядеть даже муравья, не то что таджика. Хотя, зачем космической разведке таджик? В общем, в самый неподходящий момент, на пограничном посту у речки Псоу, таджик, как водится, чихнул. Вот тут-то пограничники их и взяли. Прямо в сумке. То есть таджика взяли в сумке, а абхазца — рядом.

Ну, взяли и взяли. Абхазца отправили назад, в Абхазию. А куда девать того таджика? В Абхазию не вернешь, потому что он не абхазец. До Таджикистана далеко. Тем более что у таджика не было паспорта. А если у человека нет паспорта — пойди разберись, кто он такой. Может, он и не таджик вовсе, а только прикидывается. Очень, кстати, может быть.

Я как-то у приятелей на даче гостил, так у них там тоже вроде как один таджик жил. Ну, за домом приглядывал, работу всякую в поселке выискивал и копал им то ли бассейн, то ли колодец. Хорошо, надо сказать, копал, быстро. Как он на эту дачу попал, не знаю. Не спрашивал. Так вот: приятели в магазин уехали, а я сидел на веранде за компьютером и по просьбе Антошки сочинял репризу. Слышу — в дверь кто-то скребется. Оглядываюсь — таджик.

— Хозяин, — говорит, — а хозяин, чай пить можно?

Причем с буквой “х” у него что-то происходит и вместо “хозяин” получается какой-то “козяин”.

— Иди, — говорю, — пей. Зачем спрашиваешь?

Через минуту опять скребется.

— Козяин, кусочек хлеба можно?

— Бери все, что хочешь, — раздражаюсь я, — только не мешай работать.

Видимо, напившись чаю и съев тот самый кусочек хлеба, таджик почувствовал силу и бодрость. Потому что еще через пять минут опять заглянул.

— Козяин, у тебя работа для мене есть?

— Какая работа?

— Копать.

— Что копать? Мне ничего не надо копать. Хочешь, садись за компьютер и “копай” вместо меня.

И тут меня осенило.

— Слушай, — говорю, — в Москве сейчас много таджиков, все что-то копают или метут. Иди к ним, они тебе тоже работу дадут.

— Э-э-э, — обреченно машет рукой, — они мене не берут.

— Почему не берут?

— А ты никому не скажешь?

— Ни за что.

— Я не таджик, — и, вздохнув: — я узбек.

— Как узбек? Ты же говорил, что таджик.

— Нет, я из Таджикистана, но узбек.

— Так иди к узбекам, их тоже много.

— Они меня тоже не берут.

— Почему?

— Потому что я из Таджикистана. Хоть и узбек. Поэтому не берут. Понимаешь, козяин?

— Какой я тебе хозяин? — говорю. — Я сам тут узбек. В смысле — в гостях.

— Не-ет, — тянет. — Тебе на машина привезли? Привезли. У тебе компютер есть? Есть. Значит, козяин.

И тут я сообразил, что за словом “козяин” у него скрывается не хозяин дачи, а хозяин жизни.

Можно подумать, что нам копать не приходилось. Приходилось. Еще как приходилось. Антошка как-то заявился и спрашивает, не хочу ли я подзаработать? А как не хотеть? Конечно, хочу. В цирке, как помнится, у нас очередной простой был, платить почти совсем перестали.

— А делать-то чего? — спрашиваю.

— Копать. Колодец. Обещали нормально заплатить. И еда дармовая.

Я, конечно, задумался. Но не глубоко. Жить-то надо. Правда, представить двух клоунов, копающих колодец, — уже смешно.

— А глубоко копать-то?

— Хозяин говорит, не глубоко. Метра три в глубину. Ну максимум три с половиной.

— А кто хозяин?

— Начальник один, из министерства. Цирк курирует. Мы пришли к нему зарплату требовать, а он говорит — деньги зарабатывать надо. И предложил.

Сели мы в электричку и поехали в какой-то подмосковный поселок. Заявились к хозяину особняка. Сразу скажу: не очень-то он мне понравился. Или даже совсем не понравился. Вылитый начальник. На чем, интересно, разбогател? Неужели на наших репризах? И глаза странные. Будто в них вообще ничего не отражается. И мы — в том числе. Будто и не люди мы вовсе, а, как говорится, шанцевый инструмент. Что-то вроде лопат. Лопаты он нам и выдал. Выдал, значит, лопаты, оглядел вышеуказанным взглядом, место указал, где копать.