И Кейт согласилась.

Пригласить Джерри и чету Бауэров подождать Рида было ее идеей. Они обсуждали разные версии убийства, включая и ту, что Кейт теперь называла «Жил-был». Она поведала им о соглашении и сказала, что Рид будет поздно. Пока не наступила ночь, она варила кофе, который они пили, и угощала гостей бутербродами, к которым никто не притронулся. Через некоторое время беседа исчерпала себя и воцарилось молчание. Было так тихо, что все услышали, как подошел лифт, потом — шаги Рида. Кейт оказалась у двери прежде, чем он успел прикоснуться к звонку.

В первый раз Рид увидел Эмануэля, Никола и Джерри. Он поздоровался с каждым за руку и попросил кофе.

— Я так понимаю, — сказал он, — что вам всем известно, для чего мы собрались в эту ночь. У полиции есть множество способов ворваться в квартиру. Например, отключить во всем доме свет. Жильцы вывалят в коридор, чтобы узнать, в чем дело, и тогда полицейские проникают в открытую дверь. А когда полиция оказалась в квартире, немногие способны выставить ее силой. Подобная мысль приходила мне в голову, но я отказался от нее по разным причинам: Барристер живет в новом престижном доме на Первой авеню, и выкрутить там пробки не так уж и просто. Более того, он нам нужен был раздетым. А это значит, что необходимо дождаться, пока Барристер ляжет спать. Но в постели он вряд ли заметит, что отключили свет. Мы могли бы просто разбудить его среди ночи и сказать, что проверяем утечку газа, но тогда его трудно будет извлечь из купального халата или пижамы. Поэтому я остановился на таком плане: дождаться, пока он ляжет спать, потом трезвонить в дверь, пока он не откроет, а уж затем потребовать, чтобы он при нашем сопровождении срочно отправился в полицейский участок для дачи показаний. Несомненно, ночь — не самое подходящее время для общения со следователем, но мы были готовы к выражению негодования, ведь риск — благородное дело. Поэтому, как только перевалило за полночь, мы отправились с визитом к доктору Майклу Барристеру.

— Кто это «мы»? — осведомился Джерри.

— «Мы» — это ваш покорный слуга и полицейский в форме. Форма чрезвычайно полезна, как убедительное доказательство того, что по крайней мере один из нас — представитель закона. А кроме того, форма создает атмосферу срочности, чего я и добивался. Полицейский, который пошел со мной, оказал мне любезность, поскольку я сказал ему, что в случае успеха этого предприятия он получит официальную благодарность, а возможно даже — продвижение по службе. В случае же провала я пообещал проследить, чтобы его не трогали. Мне он был нужен не столько для атмосферы, сколько для того, чтобы иметь свидетеля, не имеющего никакого отношения к делу об убийстве. Я опасался, что, поскольку я лицо заинтересованное. — Рид бросил взгляд в сторону Кейт, — при даче показаний меня могут обвинить в предвзятом отношении.

Нам удалось пробудить доктора Барристера ото сна. Он вышел к нам, как я и предполагал, в пижаме. А кроме того, сверху был накинут махровый халат. Если бы он спал без ничего и в таком виде открыл бы дверь, нам потребовалось бы лишь вовлечь его в разговор, причем один из нас стоял бы сзади, а другой спереди. Но так уж случилось, что нам пришлось попросить его одеться и проследовать с нами «в полицейский участок». В действительности такого места не существует, но мне хотелось нагнать на него как можно больше страху. После крика, угроз и ссылок на важных персон, которые, как я догадываюсь, были мужьями его пациенток, он наконец согласился. Барристер заявил, что хочет позвонить своему адвокату, и я сказал, что в соответствии с правилами ему будет позволено сделать это из «участка», да простит мне Господь эту ложь! В конце концов доктор отправился одеваться, но снова стал выражать протесты, когда полицейский проследовал за ним в спальню. Я объяснил ему, что это тоже предусмотрено правилами, чтобы удостовериться, что он не пользовался телефоном, не нанес себе телесных повреждений, не запасся оружием и ничего не спрятал. Барристер бросился в спальню, багровый от ярости, а полицейский, точно выполняя мои инструкции, пошел за ним по пятам. Сперва у меня возникла мысль попросить полицейского проверить ботинки Барристера, но я оставил эту затею. Если наш успех или неудача в этом невероятном предприятии зависит от наличия шрама, стоило сконцентрировать внимание именно на нем.

Полицейский сработал отменно. Барристер скинул халат и пижаму, и, когда он слегка наклонился, чтобы натянуть трусы, полицейский подошел поближе, чтобы получше рассмотреть его поясницу. Ему было приказано, если у него возникнут какие-нибудь сомнения, как бы случайно толкнуть Барристера, рассмотреть его спину получше, а потом извиниться. Ведь могло оказаться, что Барристер чрезвычайно волосат. Когда кожа покрыта волосами, трудно понять, есть на ней шрам или нет. Но Барристер вовсе не волосат.

Не стоит говорить, с каким нетерпением я ждал возвращения доктора с полицейским: по-моему, счастливый отец, ждущий появления на свет своего первенца, волнуется меньше. Они вышли из спальни вместе, и мы все втроем отправились в центр города. В конечном итоге мы разбудили районного прокурора, который сказал, что наконец кто-то откопал хоть одно чертово доказательство в этом гнусном деле.

Кейт с Эмануэлем вскочили на ноги. Никола просто вытаращила глаза. И только Джерри сумел вымолвить:

— У него не было шрама!

— А я вам что говорю? — удивился Рид. — Шрама не было. Еще еще раз осмотрели в департаменте. Никаких признаков того, что он перенес операцию спондилосиндеса. Но полицейский сказал об этом лучше всего. «Самая чистая спина, какую мне только довелось видеть в жизни, — сказал он. — Ни единого пятнышка».

Эпилог

Шесть недель спустя Кейт отправилась морем в Европу. Как она и хотела, ее никто не провожал. Она не любила прощаний, предпочитая просто стоять на палубе, облокотившись о перила, и ждать, когда Манхэттен растает на горизонте. Ее ждала одноместная каюта второго класса, куча работы и приятное лето.

Шесть недель назад вечерние газеты опубликовали интервью с Ридом (который любил, чтобы репортеры пели с его слов) под заголовком: «Новый подозреваемый в деле девушки, убитой на кушетке психиатра». «Таймс», подхватившая новость последней, представила ее более красочно. Эмануэль со своими пациентами вернулся к анализу подсознательных мотивов. Институт психиатрии не давал никаких комментариев — чего он вообще никогда не делал, — но Кейт не покидала уверенность в том, что она как будто собственными ушами слышала вздох облегчения, вырвавшийся у коллег Эмануэля.

Джерри вернулся к своему грузовику и к Саре, которая уже начала беспокоиться из-за недостатка внимания к ней. От премии он отказался. Кейт утверждала, что это было частью их договора, хотя и устного, однако Джерри остался непреклонен и взял только плату за работу. Кейт положила премию в банк с намерением копить проценты, чтобы преподнести вклад в качестве свадебного подарка.

Пока корабль шел вдоль Бруклина, Кейт, сочтя, что эта картина ничего не навевает, кроме мыслей об упадке человечества, спустилась вниз. Проходя по палубе, она с удивлением обнаружила там Рида, сидящего в шезлонге с таким видом, словно он сидел здесь всегда. Она изумленно уставилась на него.

— Я, — сказал Рид, — направляюсь в Европу.

— Замечательно, — ответила Кейт, — приятно слышать, что ты это понимаешь, а то я испугалась, что ты можешь вообразить, будто находишься в сенате. Ты что, в отпуске?

— В отпуске и в отставке. Я решил поехать в последнюю минуту, и теперь мне приходится делить каюту с двумя молодыми людьми, которые вознамерились компенсировать недостаток ума силой, но тем не менее я здесь. Приходится охранять.

— И что же ты охраняешь?

— Не что, а кого! Для филолога у тебя не все в порядке с местоимениями. Я вознамерился стать твоим охранником, так сказать, на период карантина, чтобы удостовериться, что ты уже переболела лихорадкой.

— Какой еще лихорадкой?